Тысячеликий герой - Джозеф Кэмпбелл

43. Настоящая работа не предполагает исторического обсуждения этого обстоятельства. Это входит в задачу книги, которая сейчас находится на стадии подготовки. Данная работа является сравнительным исследованием, не за — трагивающим генезиса. Ее цель заключается в том, чтобы показать сущест — венные параллели как между самими мифами, так и в их интепретациях и приложениях, которые подразумеваются этими сказаниями.

44. См.: St.Symeon in The Soul Afire (New York: Pantheon Books, 1944), p.303.

45. Цит. по: Epiphanius, Adversus haereses, xxyi, 3.

46. См. выше, с.39.

47. Это змей, который защитил Будду на пятой неделе после его просветления. См. выше, с.40.

48. Alice C.Fletcher, The Hako: A Pawnee Ceremony (Twenty — second Annual Report, Bureau of American Ethnology, part 2; Washington, 1904), pp.243–244.

«При сотворении мира, — сказал миссис Флетчер верховный жрец Пауни по поводу божеств, почитаемых в этой церемонии, — было устроено так, чтобы существовали и меньшие силы. Тирава — атиус как слишком могущественная сила не мог приблизиться к человеку, и человек не мог ни увидеть, ни ощутить его, поэтому было дозволено существовать меньшим силам Они должны были посредничать между человеком и Тиравой» (ibid., p.27).

49. См. Ananda К. Coomaraswamy, «Symbolism of the Dome», The Indian Historical Quarterly, Vol.XIV, No.l (March, 1938).

50. От Иоанна, 6:55.

51. Там же, 10:9.

52. Там же, 6 — 56

53. Коран, 5:1О8.(М., Раритет, 1990. — Перевод И.Ю.Крачковского).

54. Гераклит, фр. 102.

55. Гераклит, фр.46.

56. Вильям Блейк, «Бракосочетание Рая и Ада», Пословицы Ада, пер. А.Сергеева (М.: Худ. лит., 1978), с.259.

57. См.: Leo Frobenius, Und Afrika sprach… (Berlin: Vita, Deutsches Verlagshaus, 1912), pp.243–245.Сравните с удивительно похожим эпизодом, который повествует об Одине (Вотане) в Младшей Эдде, (Л.: Наука, 1970. — Пер. О.А.Смирницкой). Сравните также с повелением Иеговы (Исход, 32:37): «Возложите каждый свой меч на бедро свое, пройдите по стану от ворот до ворот и обратно, и убивайте каждый брата своего, каждый друга своего и каждый ближнего своего».

ЧАСТЬ I. СТРАНСТВИЯ ГЕРОЯ

ГЛАВА I. ИСХОД

1. Зов к странствиям

«Давным давно, когда простое желание еще могло к чему — нибудь привести, жил царь, все дочери которого были красивы, но самая младшая была настолько прекрасна, что даже само солнце, видевшее столько всего на свете, просто дивилось ее красоте каждый раз, когда касалось своими лучами ее лица Рядом с замком этого царя раскинулся большой темный лес, а в этом лесу под старой липой журчал родник, и когда выпадал очень жаркий день, царская дочь отправлялась в лес и усаживалась подле прохладного родника. А чтобы не скучать, она брала с собой золотой шарик, который подбрасывала вверх и ловила, это была ее любимая забава.

Однажды случилось так, что золотой шарик принцессы не попал в маленькую ручку, поднятую вверх, а пролетел мимо, ударился о землю и скатился прямо в воду. Принцесса проследила за ним взглядом, но шарик исчез, родник был глубоким, таким глубоким, что дна его не было видно. И тогда она заплакала, и плач ее становился все отчаянней, и ничто не могло ее утешить. И когда она вот так рыдала, ей послышалось будто кто — то обратился к ней. ‘Что случилось, Принцесса? Ты так громко плачешь, что можешь разжалобить даже камень.’ Она огляделась вокруг, чтобы определить, откуда доносится голос, и увидела высунувшуюся из воды большую безобразную лягушачью голову. ‘А, это ты, Водяной Скакун, — сказала она — Я плачу о своем золотом шарике, который упал в родник.’ ‘Успокойся, не плачь, — ответил лягушонок — Я, конечно же, помогу тебе. Но что ты мне дашь, если я верну тебе твою игрушку?’ ‘Все, что ты захочешь, мой дорогой лягушонок, свои наряды, жемчуга и драгоценные камни, даже золотую корону, которую я ношу’. И лягушонок ответил: ‘Мне не нужны твои одежды, жемчуга, драгоценные камни и твоя золотая корона; но если ты будешь заботиться обо мне, позволишь быть твоим другом и играть с тобой, если ты позволишь мне сидеть рядом с тобой за твоим маленьким столиком, есть с твоей маленькой золотой тарелочки, пить из твоей маленькой золотой чашечки, спать в твоей маленькой кроватке, — если ты пообещаешь мне это, то я тут же отправлюсь на дно и достану твой золотой шарик’. ‘Хорошо, — сказала принцесса — Я обещаю тебе все, что ты хочешь, если только ты вернешь мне мой шарик’. Но про себя она подумала: ‘Что болтает этот наивный лягушонок? Он сидит в воде с такими же как он лягушками и никогда не сможет быть другом человека’.

Как только лягушонок получил обещание, он нырнул, а через некоторое время снова всплыл на поверхность; во рту у него был шарик, который он бросил в траву. Принцесса пришла в восторг, увидев свою прелестную игрушку. Она схватила шарик и побежала прочь. ‘Подожди, подожди, — закричал лягушонок, — возьми меня с собой; я не могу бегать так, как ты’. Но этот крик остался без ответа, хотя лягушонок квакал так громко, как мог Принцесса не обращала на него ни малейшего внимания и, спеша домой, вскоре совсем забыла о бедном лягушонке — которому пришлось снова нырнуть в родник»[1].

Это один из примеров того, как может начинаться приключение. Промах — внешне чистая случайность — открывает перед человеком неожиданный мир, и он соприкасается с силами, которые вряд ли способен сразу понять. Как показал Фрейд[2], ошибки не являются простой случайностью. Они — результат подавленных желаний и конфликтов. Они — волны на поверхности жизни, вызываемые подспудными родниками. Они могут быть очень глубокими — настолько глубокими, как и сама душа. Промах может привести к началу новой судьбы. Так происходит в данной сказке, где потеря шарика является первым знаком того, что в жизни принцессы должно что-то произойти, лягушонок — вторым, а необдуманное обещание — третьим.

Лягушонка, появляющегося чудесным образом как предварительное проявление вступающих в игру сил, можно назвать «предвестником»; критический момент его появления является «зовом к приключению». Предвестник может звать к жизни, как в данном случае, или, в более поздний момент жизненного пути — к смерти. В его устах может звучать призыв к какому-нибудь высокому историческому свершению. Или же он может отмечать начало религиозного озарения. В понимании мистиков он отмечает то, что было названо «пробуждением Самости». [3] В случае принцессы из этой сказки он означает не более, чем ее вступление в период юности. Но независимо от того, насколько велик этот зов, на какой стадии или этапе жизни он приходит, этот зов всегда возвещает о начале таинства преображения — обряде или моменте духовного перехода, который, свершившись, равнозначен смерти и рождению. Привычные горизонты жизни стали тесны; старые концепции, идеалы и эмоциональные шаблоны уже не годятся; подошло время переступить порог.

Типичными обстоятельствами такого зова являются темный лес, большое дерево, журчащий родник и отталкивающий, и потому вызывающий неправильную оценку внешний вид носителя веления судьбы. В этой сцене мы различаем символы Центра Мироздания. Лягушка, маленький дракон, является детской версией змея преисподней, голова которого подпирает землю и который представляет глубинные жизнепорождающие, демиургические силы. Этот маленький дракон поднимается с золотым шаром солнца, которое только что поглотили его темные пучины: в этот момент маленький лягушонок уподобляется великому Китайскому Дракону Востока, несущему в своей пасти восходящее солнце, или той самой лягушке, на голове которой восседает юный бессмертный Хан Хсиань с корзиной персиков бессмертия в руках. Фрейд выдвинул предположение, что всякое состояние беспокойства воспроизводит болезненные ощущения первого отделения от матери — затрудненное дыхание, прилив крови и т. п., то есть ощущения кризиса рождения[4]. И наоборот, всякий момент разобщения и нового рождения вызывает чувство тревоги. Будь то царское дитя, стоящее на пороге выхода из упрочившегося состояния блаженства своего единства с Царем Отцом, или Божия дочь Ева, уже созревшая к тому, чтобы покинуть идилию Райского Сада, или, опять же, в высшей степени сосредоточившийся Будущий Будда, прорывающийся через последние горизонты сотворенного мира, — во всех этих случаях активируются одни и те же архетипные образы, символизирующие опасность, утешение, испытание, переход и необычную священность таинства рождения.

Отвратительная и отвергнутая лягушка или дракон из сказки поднимает солнечный шар, держа его во рту; лягушка, змей, отверженный — представляют те глубины бессознательного («такие глубокие, что не видно дна»), где собраны все отвергнутые, непризнанные, неизвестные или неопределившиеся факторы, законы и элементы бытия. Это жемчуга сказочных подводных дворцов русалок, тритонов и других водных стражей; это драгоценные камни, освещающие города демонов в преисподней; это семена огня в океане бессмертия, который несет на себе Землю и окружает ее подобно змее; это звезды в глубинах вечной ночи. Это самородки золотого клада дракона; неприступные яблоки Гесперид; волоски Золотого Руна. Поэтому предвестник или глашатай приключения часто оказывается мрачным, отвратительным, вселяющим ужас или зловещим в глазах окружающего мира; однако же, если за ним последовать, то откроется путь через границу дня во тьму ночи, где сверкают драгоценные камни. Или же предвестником выступает животное (как в сказке), представляющее подавленные внутри нас самих инстинктивные животворные силы. Или, наконец, — это завуалированная таинственная фигура — неизвестный.