1968 - Патрик Рамбо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нам нужна четкая программа, иначе нас не станут принимать всерьез!
— Долой все уставы!
— Пойдем маршем на телевидение!
— Нет, на заводы!
— Ну, вот мы и дома, — сказала Тео, таща за собой Порталье по лестнице В. На первой лестничной площадке огромные, еще не до конца высохшие буквы призывали: «Примите свои желания за реальность!»
Вторник, 14 мая 1968 года
Сошествие в недра Сорбонны
Едва открывшись, Сорбонна переполнилась людьми. Ею завладели тысячи юношей и девушек, все время прибывали новые, и толпа, не помещаясь, выплескивалась на соседние площади. Совершенно спонтанно, под шум голосов и смесь разной музыки там вырос огромный лагерь. На подоконниках второго этажа загорали девушки. Другие, более сознательные, листали «Аксьон» или «Анраже». Внизу, на главной площади, появилось множество прилавков: на козлах и вынесенных из здания столах громоздились стопки книг и брошюр, а под огромными плакатами с портретами Че Гевары, Маркса и Мао — красные флаги, вьетнамские флаги. На верхней площадке лестницы у входа в здание кучка националистов водрузила на колени к статуе Пастера букет черных лилий, напоминающих о бретонском флаге. Хорошо одетый господин, набравшись смелости, пытался вступиться за трехцветное знамя. Его обступили. Его слушали — он слушал других; его критиковали — он защищался.
Даже в грубых шутках и самых горячих возражениях не чувствовалось злобы, никто не нападал на сторонних наблюдателей, те участвовали в дискуссиях, разгоравшихся в слегка раздраженной из-за бессонной ночи толпе:
— Вы же ставите крест на своей учебе…
— Мы не сотрудничаем с загнивающим обществом.
— А как же ваше будущее?
— Какое будущее? Умирать от скуки с набитым брюхом?
В ту же ночь в главной поточной аудитории на генеральной ассамблее Родриго был избран членом Оккупационного комитета, получив мандат на двадцать четыре часа с возможным продлением. Выяснилось, что прямая демократия не может выжить без организации, причем для многих это было полной неожиданностью:
— Надо сорганизоваться, — говорил Родриго, — иначе мы не выстоим.
— Твоя организованность нас душит!
— А есть хочешь? Этим тоже надо заниматься!
Было решено, что Оккупационный комитет расположится в библиотеке имени Леона Робена, на втором этаже, и возьмет руководство на себя. Нашелся настоящий повар, к счастью, он был в отпуске, и его немедленно наняли на работу. Ему в помощь взяли несколько девушек легкого поведения, не имевших никакого отношения к университету. В большом вестибюле здания на улице Эколь было решено устроить кухню. Собранная провизия должна была храниться в одной из галерей, а столовую решили открыть над аудиторией Мишле. Возникло множество разных комитетов. Чтобы устроить дискуссию, достаточно было выбрать пустое помещение, прикрепить на дверь плакат, сообщить в Оккупационный комитет и все там же, на втором этаже, в коридоре слева от лестницы В, напечатать на машинке или размножить на ротаторе листовки.
После временного избрания их друга Родриго, Теодора и Порталье ненадолго прикорнули в заднем ряду поточной аудитории, а потом отправились участвовать в дискуссии о подавлении сексуальности, организованной Костасом Акселосом[55]. Они застали там испанских студентов, споривших на фоне невыразительной картины в духе банального академизма. Поверх сцены из греческой мифологии красным фломастером было нацарапано: «Голлистский режим — ядовитый цветок, пожирающий нашу весну». Испанцы собирались установить на корабле в открытом море недалеко от берегов Каталонии пиратскую радиостанцию, чтобы оповещать своих соотечественников о преступлениях Франко[56]. Тео и Порталье в этом ничего не понимали, а потому снова отправились к Родриго и другим избранным на сегодня членам Комитета, плутая по лестницам и аудиториям. Как раз в это время у Родриго разгорелся спор с Марко:
— А что, если легавые вернутся, да еще с оружием? Мы тут заперты, нам некуда деться.
— В крепостях, по крайней мере, бывают подземные ходы…
— Здесь тоже есть, — сказала высокая бледная девушка в джинсовой куртке и сапогах.
— А туда можно? — спросил Порталье.
— Куда захотим, туда и пойдем! — оборвал его Родриго, — Марко, принеси фонари.
— Может, лучше факелы? Так красивее.
— Тео! А если будет пожар? — возразил Родриго, помня о своих новых обязанностях.
Он еще раз переспросил девушку в черном, которую звали Николь: «А ты знаешь, как пройти в подвалы?» Она знала, и друзья решили спуститься туда гуськом, а Николь покажет дорогу. Подвалы оказались огромными, с сотнями разветвляющихся коридоров и тоннелей в три этажа, еще ниже были канализационные стоки, так что Порталье снова не мог не вспомнить «Отверженных», особенно то, как Жан Вальжан скрывался от уличных беспорядков в городском подземелье, неся на спине раненого Мариуса.
— Эй, кто там?
Николь осветила заросшую щетиной физиономию, которая высунулась из кучи тряпья. Чудовище говорило хриплым голосом, обдавая запахом перегара:
— Чего надо?
Бродяга Момо уже несколько месяцев подряд ночевал здесь на бесформенном матрасе. Он был не один, вдоль влажных стен поднимались другие бродяги. В пустых бутылках и на коробках стали загораться свечи. Целое племя с криками ополчилось на вторгшихся чужаков. «И здесь достали!» — завопил Момо, а потом смягчился и объяснил, что бродяги каждую ночь проникают в подвалы по подземным коридорам. Тут к нему подобралась огромная крыса размером с кошку, и он пнул ее тяжелым ботинком так, что та отлетела к стене.
Никогда еще во вторник в парламентском зале не собиралось столько депутатов. Секретари едва справлялись с работой. На правительственной скамье сидели почти все министры. Излучающий спокойствие премьер в светло-сером костюме и черном галстуке читал зарубежную прессу. Он не обращал никакого внимания на начало заседания и многочисленные призывы соблюдать регламент. Жорж Помпиду использовал это время, чтобы оценить резонанс официального визита генерала в Румынию. Проведя ночь в мучительных сомнениях, де Голль послушался доводов своего премьер-министра и в конце концов улетел в Бухарест. В ««Чикаго трибьюн» об этом не было ни слова, возможно, еще рановато. «Дейли телеграф» и ««Франкфуртер апльгемайне цайтунг» предпочли заострить внимание на студенческом мятеже, лондонская «Таймс» высказывала опасения: «Коммунисты всегда умели извлекать выгоду из подобных ситуаций». Помпиду это позабавило, потому что генерал, равно как и он сам, полагал, что коммунисты очень полезны. На заводах и фабриках, где Всеобщая конфедерация труда имела большинство, рабочие продолжали работать. Бурные забастовки грозили разразиться на заводе «Рено» в Клеоне и на «Сюд-Авиасьон» под Нантом, но ни там, ни там у Конфедерации не было никакого влияния. Достаточно сказать, что сегодня утром в Орли генерал уронил такую фразу: «Коммунисты скоро уладят эту ситуацию».
Облегченно вздохнув после отъезда де Голля, премьер-министр со своими доверенными людьми остался единовластным хозяином, и тем хуже для ортодоксальных голлистов, видевших в нем недостойного преемника генерала. Помпиду был настоящим управленцем. Судя по всему, ему представился идеальный случай сместить де Голля с помощью уловок и хитростей, замаскированных под проявление здравого смысла. Французы хотят прежде всего мирной жизни, модернизации страны. Гастон Деферр[57] несколько раз прямо обратился к нему, призывая правительство взять на себя ответственность, но Жорж Помпиду не поднимал носа от своих газет. Вотум недоверия правительству? Среди гула голосов и хлопанья пюпитров премьер продолжал безмолвствовать.
Депутат Тевенон, принадлежавший к парламентскому большинству, поднялся на трибуну с листками в руке. У него было осунувшееся лицо человека, пережившего большое горе, и когда он начал читать свои записи, руки у него дрожали:
— Господин председатель, дорогие коллеги, фотографии, которые я видел вчера и сегодня, доказывают, что незначительное меньшинство студентов под предводительством господина Кон-Бендита осквернило могилу Неизвестного солдата.
Жорж Помпиду опустил номер «Либр бельжик», который читал, и нахмурил кустистые брови. Ну что за олух! Все прекрасно знают, что этот самый Кон-Бендит не участвовал в демонстрации на площади Этуаль. Тевенон выставляет в дурацком свете себя, а заодно и всех нас. Депутат продолжал, едва сдерживая ярость:
— Призываю всех почтить минутой молчания…
— Долой! Долой! — закричали коммунисты и левые.
— …память сражавшихся в войне 1914–1918 года и в войне 1939–1945 года…
— Долой! — неслось с левой стороны.