Преподобный Симеон Новый Богослов (949-1022) - Василий (Кривошеин)

«Сострадательный Бог, — продолжает пр. Симеон, — скоро услышит его и быстро подаст ему отдохновение от боли и избавление от страдания его сердца»[187]. Более того: «Он изольет на него Свою благость и превратит в радость боль его, и горечь его изменит в сладкое питие (εις γλυκύ γλεΰκος μεταποιήσει), и заставит изблевать яд змия, поедающего его внутренности»[188]. Здоровье, даваемое ему теперь Богом, заставляет человека забыть то, что он раньше вытерпел: «И он не вспомнит отныне о прежних своих страданиях, ни о всех злах, им испытанных… Ибо Всевышний Бог даст ему здоровье, превосходящее все сокровища земли, а здоровье вызовет неизреченную радость в его сердце… и эта радость опять-таки изгонит всякое страдание»[189]. Пр. Симеон противопоставляет эту неизреченную радость и это здоровье обычной радости и здоровью, так как они происходят от предыдущих страданий под действием Святого Духа. «Ибо она не возникла у него от славы, ни от большого богатства, ни от здоровья его тела, ни от похвалы человеческой, ни от какой-нибудь другой вещи, находящейся под небом, но соделалась от боли и горечи его души и от встречи с Духом Божиим, высшим небес. Так как процеженное и выжатое Им его сердце породило радость неподдельную и не смешанную со скорбью… и она будет, как процеженное вино напротив солнца, еще более сияющим и блестящим, и показывающим свой цвет, веселя и светяся сверху на лицо пьющего его напротив солнца»[190].

«Во всем этом, — продолжает пр. Симеон, на этот раз в первом лице (указание, что он говорит о личном мистическом опыте), развитие тем солнца и вина, — одно мне труднопонятно, так как я не знаю, что меня более радует — зрение и услаждение чистотою солнечных лучей или, скорее, питие и вкус вина в моих устах. Ибо хочу сказать это, и другое привлекает меня и кажется более сладким. И когда я посмотрю на другое, я более услаждаюсь сладостью вкуса. И я не насыщаюсь зрением, ни наполняюсь питием. Ибо когда я как будто бы насыщусь пить, тогда красота испускаемых лучей вызывает у меня сильнейшую жажду, и я вновь ощущаю голод. И когда я снова стараюсь наполнить мое чрево, уста мои горят десятерицею, и я разжигаюсь жаждою и желанием прозрачного питья»[191]. «Жажда его, — продолжает пр. Симеон, снова говоря в третьем лице, — не прекратится вовеки, и сладкое белосияющее его питие не иссякнет, а сладость от пития и исходящее от солнца радостнотворное сияние изгоняет всякую печаль из его души и соделывает всегда радостным этого человека. И ни один вредитель не одолеет его, и никто не воспрепятствует ему насыщаться от источника чаши»[192]. И пр. Симеон, не говоря прямо о состоянии опьянения, в следующих выражениях описывает действие этого вина и этого света: «Отблеск вина и луч солнца на лице светло пьющего достигают, отблескиваясь, до его внутренностей и до его рук и ног и до его задних частей и, соделывая пиющего всего огнем, укрепляют его пожигать и истаевать находящих на него со всех сторон врагов. И он становится возлюбленным солнечного света и другом солнца и как бы сыном любимым белосияющего вина и изливаемых из него лучей»[193]. И пр. Симеон вновь возвращается к спасительным действиям вина и к неутолимой жажде, им вызываемой: «Ибо питье для него пища и очищение скверны согнивших его плотей, и очищение для него всецелое здоровье, а здоровье не позволяет ему питаться какой бы то ни было пищей, вредной для здоровья, но подает ему безграничное и разжженное желание пить от этого вина и более себя очищать, и делать из питья здоровье. Ибо красота здоровья и сладость красоты, приобретаемой здоровьем, не имеют пресыщения»[194]. И, возвращаясь к общей теме Огласительного Слова, покаянию, он сравнивает его с мистическим прессом, раздавливающим наши плотские сердца, и заканчивает призывом к обращению: «Так будет, чада возлюбленные, — говорит он, — со всяким, согрешившим пред Господом Богом Вседержителем и ощутившим в сердце страх суда Его и отвращения Его. Ибо страх Господень и чувство праведного Его воздаяния так изнуряет плоть и сокрушает кости, как поднятый машиною камень выдавливает попираемые в точиле гроздья и сильно раздавливает»[195]. Подобным образом камень страха Божия, падая с высоты, выдавливает «всякую мокроту плотских страстей… вызывает струи живой воды… и являет всего того человека более светлым, чем снег»[196]. «Блажен поэтому тот человек, который слышит эти слова и принимающий их с верою, и исполняющий их… Он ублажит мою жалкую руку, написавшую это, и прославит… Господа, посредством моего скверного языка… предавшего письменности в образец возвращения и покаяния и как не заблудный и истиннейший путь всех, от всей души хотящих спастись и имеющих наследовать Царство в Самом Боге и Спасителе нашем»[197].

Как мы видим, тема покаяния и страха Божия, его порождающего, так тесно связана у пр. Симеона с темою духовного опьянения, традиционной в христианской мистике, что было бы трудно их отделить одну от другой: в самом деле, он часто переходит от одной к другой. К тому же, у пр. Симеона традиционная тема «трезвого опьянения» принимает оригинальные черты, благодаря символам солнечных лучей, отражающихся в вине, которые пр. Симеон созерцает и которыми восхищается. Грех сравнивается со змеиным ядом, изблеванным в наши внутренности, намек на грехопадение Адама, но это также добровольная вина, удаление от Бога, огорчаемого и оскорбляемого нарушением Его заповедей. Чтобы исцелеть от смертельной болезни, каким является грех, нужно прежде всего его осознать, страх Божий производит это действие, обратиться к Богу и умолять Его о своем спасении. Это короткий и быстрый путь, пр. Симеон подчеркивает это много раз, но никоим образом не легкий, а требующий много трудов, душевных и телесных, от того, кто кается, но всегда приводящий к цели, так как Бог человеколюбив, если только наше обращение без колебаний и от всей души. Болезненный, резкий характер обращения и очищения очень подчеркнут, однако, у пр. Симеона: Бог всегда отвечает на наш призыв, чудесно вмешивается, спасает, «таща нас за волосы», и награждает Своими дарами, плодами покаяния, миром, бесстрастием и экстатическою радостью, уподобляемой духовному опьянению, видением света или солнца, как он говорит. Это сознательные состояния, как, впрочем, все в духовности пр. Симеона. Покаяние всегда должно быть постоянным состоянием, чтобы не пасть снова. Однако болезненные слезы покаяния, знак его подлинности, преобразуются в сладкие слезы умиления. Пр. Симеон остается для нас великим проповедником покаяния, ведущим христиан, со свойственной ему ревностью, к Богу Милосердному, ко Христу[198].

2. Молитва

Молитва занимает центральное место в духовности пр. Симеона. Он постоянно говорит о ней в своих писаниях, но не делает этого систематически или теоретически[199], не учит нас, в своих подлинных творениях во всяком случае, «научному методу», как нужно молиться[200]. Зато в конкретных и живых образах он говорит о разных типах молитвы, о их особенностях и содержании, показывает нам, как сам молится. Прежде всего он говорит о церковной молитве и о нашем личном участии в ней. Так, в 26-ом Огласительном Слове, выдающемся литературном произведении и неисчерпаемом источнике сведений о монастырской и литургической жизни его времени, озаглавленном «Весьма полезное научение для начинающих», пр. Симеон описывает нам порядок дня молодого общежительного монаха и перечисляет различные молитвы, в которых он должен принимать участие. Он говорит, что монах «должен вставать в полночь до утрени и молиться установленной молитвой (τετυπωμένην εΰχήν), и таким образом после этого вместе со всеми восставать на славословие (δοξολογίαν), и с умом и бодро его все проходить, внимая началу песнопения весьма, то есть шестопсалмию, стихословию (псалтири), чтениям неленостно, не расслабляясь телом, не переставляя ноги или опираясь на стены и колонны… не рассеиваясь умом… но, наоборот, иметь неподвижным взор и душу и внимать одному псалмопению и чтению, и смыслу певаемых и читаемых слов Божественного Писания, насколько это по силе, дабы ни одно слово в нем не прошло праздным, но чтобы его душа, утучняемая всеми ими, пришла бы в умиление и смирение и просвещение божественное Духа Святого».

Из всего этого видно, какое значение придавал пр. Симеон внешним положениям, которые нужно соблюдать во время молитвы в церкви, как средствам, помогающим сохранять внимание и выражающим религиозный страх в присутствии Бога, в молитвах, целью которых, пр. Симеон сам это говорит, является смирение, умиление и просветление Святым Духом. Пр. Симеон не уточняет, что именно он имеет в виду под «установленной молитвой» перед утреней, но можно предположить, что речь идет о начальных молитвах, произносимых монахами в кельях, о тех молитвах, которые находятся в начале Часослова, в то время как утреня пелась в церкви. Может быть также повторяемые короткие молитвы, предписанные монастырским уставом[201]. Со слезами молясь во время церковной службы, можно сравнительно скоро преуспеть: «Ибо принуждая себя, чтобы не провести без слез уставное церковное последование, ты будешь в обладании этим благом, и в самом стихословии и в тропарях[202], которые ты поешь, питается твоя душа, воспринимая в себя их Божественные мысли, и возвышается твой ум посредством сказуемого к умопостигаемому, и сладко плача, ты так пребываешь в церкви, как в самом небе с горними силами»[203]. Эта церковная молитва приносит духовный плод, если продолжается в виде одиночной молитвы в келий, что называется также «установленной молитвой»[204]. Что же касается молитвы во время литургии, мы будем говорить о ней в нашей главе о Евхаристии[205].