Дикое племя - Октавия Батлер

Вода очень пугала его. Вскоре после того, как Энинву открылась ему, он заболел. У него начались головокружения, и нестерпимо болела голова. Он жаловался на ощущение тошноты, и говорил что его вырвет, если он будет и дальше находится в замкнутом пространстве тесной каюты. Энинву вывела его на палубу, где воздух был свежий и прохладный. Но даже и там казалось, что плавные раскачивания корабля продолжают беспокоить его. Вскоре и она сама начала ощущать болезненность в своем состоянии. Как только она почувствовала это, то попыталась определить что же происхлдило с ней на самом деле. Она чувствовала сонливость, головокружение и холодный пот. Прикрыв глаза, пока Окойя мучился рвотой, она еще раз прошлась по своему организму и отыскала некий разбаланс в глубинной области ушей. Он напоминал очень слабое волнение, но она так хорошо знала свое тело, что без труда обнаруживала самые мельчайшие изменения в нем. Некоторое время она с интересом наблюдала за этими отклонениями, раздумывая над тем, что если она не устранит их, то болезнь будет усиливаться. Она должна бы, видимо, присоединиться к Окойе, наклонившись рядом с ним через поручни, но решила не делать этого. Вместо этого, она сфокусировала все свое внимание на внутренних органах слуха, припоминая, какими они были, находясь в равновесии. Работа памяти и корректировка внутреннего состояния происходили одновременно. Такого, относительно легкого управления своим организмом она добивалась большой практикой. Каждое изменение, которое она производила в своем организме должно быть осознано ею и установлено зрительно. Если случалось так, что она заболевала или была ранена, то она не могла просто так пожелать, чтобы все исправилось в одночасье. Она могла умереть или быть убитой так же просто, как любой другой человек, если ее тело было повреждено настолько, что она не могла достаточно быстро сообразить, что необходимо сделать в первую очередь для выздоровления. Именно поэтому она провела значительную часть своей жизни за изучением болезней, различного рода аномалий и ранений, которые могли произойти с ней, причем зачастую изучала их путем того, что допускала воздействие на себя их слабых форм, а затем медленно, болезненно, пробуя и ошибаясь, приходила к пониманию того, что именно не так, и как следует производить леченье. Таким образом, когда е е враги приходили, чтобы убить ее, она гораздо больше знала о процессах выживания, чем они знали о процессе самого убийства. Вот и теперь она точно знала, как установить правильный баланс при наличии этого нового незначительного отклонения, которое и было причиной столь ощутимой болезни. К сожалению, ее знания не могли помочь Окойе. Она перебирала свою память, стараясь отыскать хоть что-то, способное помочь ему. Ее многолетняя память хранила длинный перечень лекарств и ядов, которые, зачастую, использованные в разных дозах, оказывали самое противоположное действие. Значительную их часть она могла производить внутри своего организма, как она сделала это в том случае, когда получила бальзам для лечения руки Доро. В тот самый момент, когда она раздумывала о том, что могло бы быть самым полезным, к ней подошел белый мужчина, который держал в руках небольшой металлический сосуд с какой-то жидкостью. Человек посмотрел на Окойю, затем кивнул и вложил сосуд в руки Энинву. Он жестами показал ей при этом, что она должна заставить Окойю выпить содержимое. Энинву взглянула на сосуд, затем решила сама попробовать жидкость на вкус. Она никогда никому не давала лекарство, не попробовав его сама. Жидкость была поразительно крепкой, так что она едва не задохнулась в самый первый момент, затем постепенно появилось приятное ощущение тепла. Она напомнила ей пальмовое вино, но была гораздо крепче. Небольшая доза этой жидкости может помочь Окойе забыть про свое недомогание. Немного больше заставит уснуть. Разумеется, это не было лекарство, но в нем не было и никакого вреда, зато помощь же была вполне возможна. Энинву поблагодарила белого человвека на своем родном языке и заметила, что он смотрит на ее грудь. Он был без бороды, рыжеволосый и молодой, и как представитель другой, чужеродной по отношению к ней, расы, был абсолютно незнаком ей. В другое время ее любопытство заставило бы побольше узнать о нем, и даже попытаться поддержать общение. Она поймала себя на странной неотчетливой мысли о том, насколько отличается цвет волос на его голове, от тех, что ратстут у него между ног. Она громко рассмеялась сама над собой, а молодой человек, непонимая происходящего, продолжал разглядывать ее волнующуюся грудь. Но с нее хватит! Она повела Окойю назад в каюту, а когда молодой человек последовал за ними, то она остановилась перед ним и недвусмысленным жестом показала ему, что он должен уйти. Он заколебался в нерешительности, а она решила про себя, что если он дотронется до нее без разрешения, она выбросит его в море. В ~море~, именно в море. Это английское слово означало большое пространство воды. Если она скажет это словами, будет ли это понятно ему? Но он отошел без всякого принуждения. Энинву уговорила Окойю сделать хотя бы глоток жидкости из сосуда. В первый момент он закашлялся и едва не задохнулся, но все же выпил. К тому времени, когда в каюте появился Доро, Окойя уже спал. Доро открыл дверь без предупреждения и вошел внутрь, взглянув на нее с явным удовольствием. - С тобой все в порядке, Энинву. Я думал, что так и должно быть, - сказал он. - Со мной всегда все хорошо. Тогда он рассмеялся. - Ты принесешь мне удачу во время этого плаванья. Пойдем посмотрим, не купили ли мои люди еще каких-нибудь твоих родственников. Она последовала за ним в трюмы корабля, проходя через относительно большие помещения, в которых находилось достаточное количество людей, мужчин и женщин, размещенных порознь. Одни лежали на матрасах, другие, кто нашел собеседников, знавших их язык, собирались парами или небольшими группами, чтобы поговорить. Ни на одном из них не было цепей, в отличие от рабов, находившихся на берегу. Никто из них не казался испуганным или избитым. Две женщины укачивали своих детей. Энинву услышала сразу несколько языков, включая, наконец, и свой. Она остановилась около матраса, на котором сидела молодая женщина и что-то негромко напевала самой себе. - Кто ты? - с удивлением спросила ее Энинву. Та вскочила на ноги, схватив руки Энинву. - Ты можешь говорить, - радостно воскликнула она. - А я уже думала, что больше никогда не услышу ни единого знакомого слова. Меня зовут Аденкву. Речь этой женщины была несколько необычна для Энинву. Она произносила некоторые знакомые ей слова чуть по другому, или использовала совсем другие слова, так что Энинву приходилось в уме еще раз повтрять все услышанное, чтобы правильно понять ее. - Как ты оказалась здесь, Аденкву? - спросила она. - Неужели эти белые забрали тебя прямо из твоего дома? Краем глаза она заметила, что Доро с негодованием смотрит в их сторону. Но тем не менее, он разрешил, чтобы девушка ответила на вопрос сама. - Нет, меня захватили не они, - сказала она, - а чужеземцы, речь которых очень похожа на твою. Они продали меня другим. Всего меня продавали четыре раза, прежде чем я оказалась здесь. Она оглянулась по сторонам, будто показывая свое удивление. - Здесь меня не били и не связывали. - А как тебя схватили? - Я пошла с друзьями на речку за водой. Там нас всех и захватили, вместе с детьми. Мой сын... - Где он? - Они забрали его у меня. Когда меня продали во второй раз, его продали отдельно. Странный акцент, с которым женщина произносила слова, не мог скрыть боль, прорывающуюся сквозь них. Она переводила взгляд с Энинву на Доро. - Что теперь будет со мной? На этот раз ответил Доро. - Ты поедешь в мою страну. Теперь ты принадлежишь мне. - Но я родилась свободной женщиной! Мой отец и мой муж знатные люди! - Теперь все это в прошлом. - Отпустите меня к моим людям! - Теперь их тебе заменят мои люди, и ты будешь подчиняться мне точно так же, как они подчиняются мне. Аденкву притихла, и казалась напуганной. - Теперь меня снова свяжут? Или начнут бить? - Нет, если ты будешь повиноваться. - Меня продадут? - Нет. Она колебалась, изучая его, будто решала верить его словам, или нет. Наконец, она спросила: - А ты купишь моего сына? - Я купил бы, - сказал Доро, - но кто знает, где он может быть, этот одинокий мальчик. Сколько ему было лет? - Почти пять. Доро пожал плечами. - Не знаю, как можно отыскать его. Энинву все это время неуверенно поглядывала на Аденкву. Теперь же, когда женщина, как показалось, впала в депрессию от известий, что ее сын навсегда потерян для нее, Энинву спросила: - Аденкву, а кто твой отец, и кто отец твоего отца? Женщина не ответила. - Твой отец, -повторила вопрос Энинву, - и его люди. Едва слышно Аденкву назвала свой род, а потом начала перечислять имена нескольких предков по мужской линии. Энинву слушала, пока имена и порядок их следования не показались ей знакомыми, пока одно из имен не оказалось именем ее восьмого сына по третьему мужу. Тогда Энинву жестом остановила ее. - Я знала некоторых из твоих людей, - сказала она. - Здесь ты будешь в безопасности, с тобой будут хорошо обращаться. Она повернулась, чтобы пойти дальше. - Я еще увижусь с тобой. Она потащила Доро вслед за собой, и когда они были на значительном расстоянии от нее, она спросила: - Так ты действительно не можешь отыскать ее сына? - Нет, - сказал Доро. - Я сказал ей правду. Я даже не знаю, откуда можно начать, а кроме того, не известно, жив ли еще этот мальчик. - Эта женщинаодна из моих потомков. - Как ты уже сказала ей, с ней будут хорошо обращаться, большего я не могу обещать. Доро взглянул на Энинву. - Земля должно быть полна твоими потомками. Энинву выглядела очень мрачной. - Ты прав. Их так много, и они так далеко разбросаны от меня в своих поколениях, что даже не знают ни меня, ни друг друга. Иногда они женятся друг на друге, и я только потом узнаю об этом. Это отвратительно, но я не могу говорить об этом, не вызывая при этом ненужного внимания со стороны отдельных молодых пар. Они не могут защитить себя так, как могу я. - Ты правильно делаешь, что молчишь об этом, - заметил Доро. - Иногда жизненные пути разнятся точно так же, как разнятся сами люди. - Как мы, - задумчиво сказала она. - А у тебя были дети от того тела, с которым ты родился? Он покачал головой. - Я умер слишком молодым, - сказал он. - Мне было всего тринадцать лет. - Это очень печально, даже для тебя. - Да. Теперь они были на палубе, и он не сводил глаз с моря. - Я прожил больше тридцати семи веков и был отцом многих тысяч детей. Я становился и женщиной, и тогда у меня рождались дети. Но до сих пор мне хотелось бы знать, что могло бы произвести мое собственное тело. Еще одно, подобное мне существо? Кем оно было бы для меня? Спутником жизни? Собеседником? - А возможно и нет, - сказала Энинву. - Ты мог быть как я и получать одного обычного ребенка за другим. Доро пожал плечами и сменил тему разговора. - Ты должна сделать так, чтобы сын твоей дочери встретился с этой девушкой, когда ему станет немного лучше. Хотя ее возраст и не вполне подходящий, она все-таки немного моложе, чем Окойя. Возможно, они понравятся друг другу. - Они родственники! - Они никогда не узнают этого, если ты им не расскажешь, а ты должна промолчать и на этот раз. Они будут решать это только между собой, Энинву. И если они захотят, то смогут пожениться по обычаям их новой родины. - И как это происходит? - Существует обычная церемония. Они дают друг другу обещания в пристуствии э-э... - тут он добавил английское слово, но затем все-таки перевел его на ее язык, - ...священника. - У них здесь нет родственников, кроме меня, а эта девушка меня даже не знает. - Это не имеет значения. - Но какая это будет бедная свадьба. - Не совсем. Я дам им землю и семена. Другие научат их, как следует жить в этой новой для них стране. Это очень хорошее место, Энинву. Люди там никогда не останутся бедными, если будут работать. - Все мои дети хорошие работники. - Тогда все будет в порядке. Он оставил ее, а она побрела по палубе, разглядывая корабль, окружавшее его море и темную полоску деревьев, видневшуюся на берегу. Берег казался очень далеким. Она вглядывалась в него с нарастающим чувством страха и глубокой тоски. Все, что она знала и чем жила, оставалось теперь сзади, в той глубине, окруженной деревьями и лесами. То, как она покидала своих людей, означало более долгое расставание, нежели простую прогулку. Она отвернулась от берега, напуганная неожиданными чувствами, которые ошеломили ее. Она смотрела на мужчин, черных и белых, когда они проходили по палубе, зянятые какой-то работой, которой она не понимала. Рыжеволосый белый шел в ее сторону, улыбаясь и рассматривая ее грудь, так что она подумала о том, была ли у него вообще когда-нибудь женщина. Он заговорил с ней очень медленно и очень отчетливо произнося слова. - Исаак, - сказал он, указывая на свою грудь. - Исаак. Затем он ткнул пальцем в ее сторону, не дотрагиваясь до нее, и вопросительно поднял свои густые выгоревшие брови. - Исаак? - повторила она, запинаясь на каждом слоге. - Исаак. Он хлопнул себя по груди. Затем вновь указал в ее сторону. - Ты? - Энинву! - ответила она, сообразив, что от нее требуется. - Энинву. И улыбнулась. Он тоже улыбнулся и произнес ее имя с ошибкой, а затем повел ее вдоль палубы, показывая ей предметы и называя их по-английски. Новый язык, так сильно отличающийся от всего, что ей доводилось слышать раньше, очаровал ее с тех самых пор, как Доро начал учить ее. Теперь она повторяла слова очень старательно и стремилась запомнить их. Казалось, что рыжеволосый Исаак был в восторге. Наконец, кто-то позвал его, и он неохотно покинул ее. Одиночество тут же вернулось к ней, как только он ушел. И хотя вокруг нее по-прежнему суетились люди, она чувствовала себя одинокой на этом большом корабле на самом краю бесконечного водного пространства. Одиночество. Почему же оно ощущается так сильно именно сейчас? Ведь она была одинока с тех самых пор, когда решила, что она не умрет подобно всем остальным людям. Они всегда будут покидать ее: друзья, мужья, дети... Со временем она не сможет даже вспомнить лица своего отца или матери. Но сейчас, ей показалось, что одиночество нахлынуло на нее подобно морской волне, в которую она прыгнула вниз головой. Некоторое время она разглядывала постоянно движущуюся водную поверхность, а затем вновь взглянула на далекий берег. Теперь берег показался ей еще более удаленным, хотя Доро сказал ей, что корабль еще не отправился в путь. Энинву чувствовала, что находится далеко от дома, возможно, что уже так далеко, что возвращение почти невозможно. Она вцепилась в поручни, не сводя глаз с берега. Ее не оставляло удивленье, вызванное собственным поступком. Как смогла она оставить свою родину, даже из-за Доро? Как она сможет жить среди этих чужеземцев? Белая кожа, рыжие волосы...что они для нее? Они были для нее еще хуже, чем просто какие-нибудь чужеземцы. Незнакомые, чужие люди, которые могли находиться вокруг нее, работать кричать, заниматься своими делами, но они совершенно не трогали ее чувств, не прекращали ее одиночества. Она подтянулась на поручнях. - Энинву! Больше она не колебалась. Этот голос был похож на москита, промчавшегося около ее уха. Едва заметная помеха. - Энинву! Она должна прыгнуть в море. Его волны либо отнесут ее домой, либо проглотят ее. В любом случае, она найдет умиротворение. Ее одиночество разъедало ее как болезнь, как боль, которую, не смотря на все ее способности, она не могла отыскать и вылечить. Море... Чьи-то руки схватили ее, оттащили назад и вниз, на палубу. Руки удержали ее от свидания с морем. - Энинву! Рыжие волосы смутно замаячили перед ней, рыжие волосы, белая кожа.Какое право имел он прикасаться к ней? - Останвоись, Энинву! - закричал он. Он поняла английское слово "остановись", но никак не прореагировала на него. Отшвырнув его в сторону, она вновь устремилась к поручням. - Энинву! Еще один голос, и еще одни руки. - Энинву, ты вовсе не одинока здесь. Возможно, что никакие иные слова не могли остановить ее. Возможно, что никакой другой голос не мог заставить ее отказаться от решения одним ударом покончить с одиночеством. Возможно, что только ее родной язык мог пересилить в ней тягу к далекому берегу. - Доро? Она опомнилась, уже у него в руках, которые крепко сжимали ее. Ей казалось, что она была уже на той грани отчаяния, когда была готова, при необходимости, отбросить эти руки, чтобы освободиться, но она испугалась. - Доро, что-то случилось со мной. - Я знаю. Ее неистовая ярость тут же утихла. Она в замешательстве оглянулась вокруг себя. А тот, рыжеволосый, что случилось с ним? - Исаак? - испуганно спросила она. Неужели она сбросила молодого человека в море? Сзади нее раздался настоящий взрыв многоголосой чужеземной речи, которая была и пугающей и обнадеживающей по тону. Исаак. Она обернулась и увидела его, живого и сухого, и была слишком обрадована, чтобы обращать внимание на его тон. Он и Доро обменялись несколькими фразами на своем английском, а затем Доро заговорил с ней. - Он не причинил тебе вреда, Энинву? - Нет. Она взглянула на молодого человека, который потирал красное пятно на своей руке. - Мне кажется, что это я могла ударить его. Почувствовав неловкость она вновь повернулась к Доро. - Он помог мне. Я не стала бы причинять ему боль, но....какой-то дух словно овладел мной. - Хочешь, я извинюсь за тебя? Казалось, что Доро был чем-то изумлен. - Да. Она подошла к Исааку, очень тихо произнесла его имя, и притронулась к его ушибленной руке. Уже не в первый раз она пожалела, что не может уменьшить чужую боль так же легко, как свою собственную. Она слышала, что Доро что-то говорил вместо нее, видела как раздражение и гнев исчезали с лица молодого человека. Он улыбнулся ей, показывая плохие зубы, но веселый характер. Повидимому, он простил ее. - Он говорит, что ты так же сильна, как мужчина, - пояснил ей Доро. Она улыбнулась. - Я могу быть сильнее многих, но ему необязательно знать об этом. - Он может это знать, - сказал Доро. - Он сам очень сильный человек. К тому же он мой сын. - Твой... - Сын от моего американского тела. Доро улыбнулся, как будто сделал какой-то фокус. - Это тело было смесью белого, черного и индейского. Индейцы чаще всего имеют коричневый оттенок. - Но ведь он белый. - Белой была его мать. Это была рыжеволосая немка. Он скорее ее сын, чем мой, по крайней мере на первый взгляд. Энинву покачивала головой и с тоской смотрела на отдаленный берег. - Тебе нечего бояться, - как можно мягче сказал Доро. Ты не одинока. Дети твоих детей находятся здесь, рядом с тобой. И, кроме того, здесь я. - Как ты можешь понять мои чувства? - Я должен бы быть слепым, чтобы не знать и не видеть этого. - Но.... - Неужели ты думаешь, что ты первая женщина, которую я увожу от ее людей? Я наблюдал за тобой все время, с тех пор, как ты покинула свою деревню, зная наперед, что этот момент наступит рано или поздно. Таким людям, как мы, всегда требуется быть рядом либо с родственниками, либо с теми, кто похож на нас. - Но ты не похож на меня! Доро промолчал. Он уже однажды ответил на этот вопрос, она запомнила это. По-видимому, он не был намерен отвечать на него в очередной раз. Она взглянула на него, на его длинное молодое тело, хорошо сложенное и красивое. - Смогу ли я увидеть когда-нибудь, каков ты есть, когда не прячешься за очередную человеческую оболочку? На какой-то миг ей показалось, будто леопард взглянул на нее сквозь его глаза. Нечто смотрело на нее, и это нечто, дикое и леденящее душу, был дух, который заговорил очень спокойно и мягко. - Обратись к своим богам, Энинву, с тем, чего ты никогда не делала. И позволь мне оставаться мужчиной. Будь довольна мной как таковым. Он протянул руку, чтобы дотронуться до нее, и она изумилась тому, что не отпрянула назад, а лишь задрожала, не двинувшись с места. Он привлек ее к себе, и она, к своему удивлению, ощутила покой в его руках. Тоска по дому, по людям, которая вот-вот была готова подступиться ней, исчезла, как будто ей было достаточно одного Доро, кем бы он ни был на самом деле.