Любви все звания покорны. Военно-полевые романы - Олег Сергеевич Смыслов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Драма вторая – о том, как Чапаев позаботился о семье друга
На фронте, как это обычно бывает, у Василия Ивановича был друг – Петр Камишкерцев. Они вместе прошли с боями самые трудные годы войны. И вот под самый ее конец в Карпатах Камишкерцева ранило в живот. Ранение оказалось смертельным. Несмотря на это Чапаев на себе вынес друга с поля боя и находился с ним до последнего вздоха. Камишкерцев в агонии бредил, то приходя в сознание, то снова теряя его. В какое-то последнее мгновение жизни он открыл глаза, улыбнулся и, еле слышно прощаясь с Чапаевым, попросил помочь его маленьким детям – дочерям Олимпиаде и Вере. Про жену лишь сказал: сама пусть решает, как ей жить дальше.
У Василия Ивановича подкатил ком к горлу и выступили слезы. Ему до безумия стало жалко фронтового друга, и он поклялся до самой смерти опекать двух его дочерей. И Камишкерцев умер…
О том, что было дальше, рассказывает Евгения Чапаева:
«Чапаев похоронил его по всем законам и обратился к начальству дивизии с просьбой не сообщать семье погибшего, что тот умер. Более того, надо, чтобы аттестат или жалованье, которое теперь получает он, Чапаев, пересылали семье Камишкерцева. Якобы от имени самого Петра Камишкерцева. Руководство ответило не сразу. Уж очень странной показалась просьба Василия Ивановича. Но учитывая его заслуги перед отечеством и личное к нему уважение, в конце концов, согласилось. Так и поступили. Теперь все свое жалованье, за исключением малых надобностей, Чапаев переводил в село Березово, где проживала камишкерцевская вдова по имени… Пелагея. Получая приличные по тем временам деньги, она была страсть как довольна: повезло – и мужик цел, и деньги хорошие шлют. Живи и радуйся! Вот ежели б и сам он скоро вернулся, и войне б конец – то счастью не было б предела!
Своему отцу Василий написал покаянное письмо: “Прости меня, тятя! Не могу более высылать вам деньги на жизнь. Перевожу их семье погибшего друга. Вот так-то… Не сердись, пойми – поклялся перед умирающим, понимаю – тяжко будет… Простите… Низко кланяюсь вам с мамой в пояс… Целуйте и обнимайте моих деток. Сладкого таракашку – Аркашку, лапушку-раскрасавицу Клавдию и Саньку”.
Вскоре пришел ответ. Отец не ругался. Даже похвалил, сказав, ежели обещал – выполни, а уж поклялся – умри, но сделай. Так у них в роду Чапаевых заведено. И негоже ему, Василию, от это отступать. Об них пусть и не беспокоится… Пока живы, руки-ноги целы – детей прокормим. А там Бог пошлет. Неизвестно, мол, скоро война кончится, тогда и сам приедешь. Легче на душе у Василия после того письма стало. Понял его тятя, не осудил, значит, правильное дело сделал».
Так и получала вдова Пелагея Ефимовна Камишкерцева денежный аттестат от «мужа», искренне радуясь, что живой, а сама и знать не знала, как все было на самом деле. Лишь после Февральской революции Чапаев разыскал ее в селе Березово и рассказал всю горькую правду. Как погиб ее муж, как он поклялся помогать его детям и как договорился об этом с начальниками. При этом четко заявил, что бросать семью не собирается. Двух дочерей друга он забирает, а она сама пусть поступает, как ей заблагорассудится.
Восстанавливая этот эпизод, Евгения Чапаева пишет:
«Пелагея тогда быстро узлов накрутила и свое нехитрое барахлишко по корзинам распихала. Василий сильно удивился и спросил:
– А ты куда собралась?
– Как куда? – еще сильнее удивилась Пелагея. – К тебе, куда же еще?
Чапаев постоял, покусал свой пшеничный ус и снова спросил, как-то с хрипотцой:
– И в качестве кого?
– А все едино – твоей жены, разумеется… – ответила Поля не мигая, заливаясь краской по рябому лицу.
– Но мне не нужна еще одна жена. Я свою Пелагею имею, – сказал он и замолчал, стиснув зубы.
– Ну, не знаю, не знаю, какая у тебя Пелагея есть, только мне маманя вчерась говорила, что она от тебя сбегла. Так что, выходит, нет у тебя жены, нет Пелагеи.
Василий вспыхнул и ответил:
– Нет и не надо, а только ты мне тоже не нужна. Мне, кроме моей венчанной жены, вообще никто не нужен!
– Ах не нужен? – вспылила та. – Не нужен, говоришь? А раз не нужен, так и детей своих не дам. А детей не дам – не выполнишь волю умирающего, а не выполнишь волю умирающего Петра – большой грех на душу возьмешь! Так-то, выбирай, Вася!».
Ох, как не нравилась Василию Ивановичу эта Пелагея! Уже далеко не молодая, ширококостная, страшная на лицо. Одним словом, старая жаба, да и только. Но ведь как присосалась – не оторвать. И пришлось Чапаеву взять ее с собой вместе с детьми к родителям. Но только в роли хозяйки, не более. Ни о какой любви не было и речи.
Но чтобы завершить эту драму, немного отвлечемся… В 1917-м Чапаев был избран командиром 138-го запасного пехотного полка в Николаевске. В декабре уездным съездом Советов его избрали военным комиссаром всего Николаевского уезда. Там он руководит разгоном уездного земства и организует Красную гвардию из 14 отрядов. Под Царицыном участвует в походе против генерала Каледина.
А весной 1918-го – в походе Особой армии на Уральск. В конце мая по инициативе Чапаева принимается решение о реорганизации отрядов Красной гвардии в два полка (имени Степана Разина и имени Пугачева) Красной армии, объединенных в Пугачевскую бригаду. Он лично берет ее под свое командование и участвует в боях с чехословаками, и Народной армией, у которых отбивает Николаевск, переименованный в честь бригады в Пугачевск. 19 сентября 1918 года. Василий Иванович назначается командиром 2-й Николаевской дивизии. Именно там, под Николаевском, Чапаев, как всегда, проявил военную хитрость. Белочехи захватили единственную переправу через реку, заставив отступить один из чапаевских полков на левый берег. Позже захватили и сам город, заняв позиции на правом берегу. Ситуация складывалась критическая. Вновь назначенный начальником дивизии вместо Чапаева Захаров приказал оставить село на левом берегу и брать Николаевск в лоб. Но «зараженный манией самовластия и не выполняющий боевых приказов штаба в точности» Василий Иванович отменяет приказ военспеца Захарова как ошибочный и отдает свой: одному полку отбить
