Чагудай - Александр Ермак

Жена насупилась:

– Ты маме посоветовал ноздри мылом натирать?

– Ну, я…

Супруга скривилась и снова в слезы:

– А теперь, теперь… ее весь квартал… дразнит… бешенным мыльным пузырем…

Я все равно без понятия:

– Почему?

Жена ревет и рассказывает. Оказалось, что теща, натерев по моему совету ноздри мылом, подалась провизии прикупить. По дороге под дождь попала. И когда зашла в магазин, с продавщицей заговорила, из носа у нее раз – мыльные пузыри полезли. Народ со смеха – в лежку. Теща чуть не бегом обратно. Пузыри лезут. Пацаны кричат: «Берегись, берегись. Бабка бешенная, из нее пена прет. Берегись, покусает…»

Ну, покаялся я перед женой и тещей. Божился, что намерения у меня были самые лучшие. И жена вроде поверила. А вот теща точно нет. Борщ варит, а рюмочку больше не подносит:

– Для здоровья, – говорит, – вредно…

Картошка, пирожки и варенники

Теща – это мать жены. А моя мать для жены, стало быть, свекровь. И свекровные дела, я вам скажу, будут небезобидней тещиных. На своем желудке испытал. Хотя, может, ничего и не понял бы, если б не случай один.

Еду раз в таксопарк. Смена у меня заканчивается, и я размышляю себе о том, что жена, наверное, уже как раз ужин приготовила. Прямо так представляю себе парок над кастрюлькой. И в пустом животе от такого натюрморта аж урчит. Ведь, жена у меня, что надо – по высшему классу печет, варит-стряпает: борщ, щи, пироги, котлеты… Все может. Вот только, задумываюсь, последнее время с ней что-то случилось. Какой вечер подряд жарит мне картошку с мясом. Все одно и тоже. Картошка с мясом. Уж хотел было просить ее что-нибудь другое сготовить, но, мыслю, вдруг ей самой очень хочется этой картошки. По такому случаю перебьюсь, подожду, пока жену на что-нибудь другое потянет. Да, может прямо сегодня она запекла уже фаршированные перчики или кусок телятины отварила.

От таких мыслей чуть газу не подбросил, но приметил на обочине двух женщин – голосуют. Прикинул: «Если по пути к парку, то возьму – лишнего времени не отнимет, а дополнительная копейка всегда пригодится…»

Оказалось, по пути – сажаю. Снова начинаю о своем размышлять, но прислушиваюсь вдруг: пассажирки-то вроде о том же – о еде. Первая второй жалуется:

– Свекровь достала уже своими пирожками. Каждые выходные к себе зазывает. Сынка, конечно, своего в первую очередь, не меня. Но не могу же его одного к ней пустить. Тоже иду. Сижу как дура, гляжу, как он – гад – трескает эти пирожки. Трескает и нахваливает. Трескает и нахваливает…

Чуть не задохнулась пассажирка от возмущения, видимо, и замолчала. А вторая как фыркнет:

– Фи, делов-то. Это все запросто можно уладить.

Первая робенько так:

– Правда?

Вторая:

– Правда, правда. У меня у самой точно такое же было. Первый год после свадьбы. Только не пирожками она его потчевала, а варениками. Так же вот, как и у тебя, каждые выходные зазывала. Встретит честь по чести, вежливо усадит за стол, тарелку мне подаст. А сама встанет за сыном, гладит его по макушке и приговаривает:

– Кушай, сынок, кушай варенички. Ты же их так любишь. И кто тебе еще таких сготовит, кроме матери родной…

А он кивает, зараза, и не хуже твоего за обе щеки уплетает…

И замолчала тут вторая. Картину ту, видать, себе представляет. А первая ее теребит:

– Ну, и?

Вторая засмеялась:

– Ну и… Разгорелась я тогда, как скважина нефтяная. Хотела скандал ему закатить, устроить так, чтоб не ходил он к ней каждый выходной. Но потом думаю: фи, она же сама мне все подсказала…

– Ну, ну, – подгоняет первая.

– Вот тебе и ну, – вторая спокойно уже так, – Перед нашим следующим официальным визитом целую неделю потчевала я дорогого одними варениками. И вишневые ему лепила, и капустные, и творожные:

– Кушай, муженек, ты же их так любишь…

Первые два дня он уминал их с удовольствием, нахваливал:

– Ой, спасибо. Ой, как вкусно. Ой, угодила…

На третий и четвертый смотрю – жует молча. На пятый и шестой глотает через силу, чуть не давится. А на седьмой мы пошли.

Свекровь, усадила нас, как обычно, поставила на стол блюдо с варениками, подала и мне тарелку. Сама снова за сыном встала, гладит его по макушке, приговаривает:

– Кушай, сынок, кушай варенички. Ты же их так любишь. И кто тебе еще таких сготовит, кроме матери родной…

А он тут как поворотит нос в сторону:

– Ой, мам, видеть я не могу эти вареники…

Она тут так и онемела, и побледнела, и чуть удар ее не хватил. А я в тарелку уткнулась, чтоб не прыснуть со смеху. И потом всю дорогу едва сдерживалась. Только уж дома в ванной нахохоталось вдоволь, за все ее вареники, за все мои слезки…

– И что? – первая опять робенько.

– А то, – вторая ей чуть ли не басом, – к свекрови мы теперь раз в полгода ходим. Причем я сама ему предлагаю:

– Может, к матери на вареники в воскресенье пойдем? Давно уже не были…

А он отмахивается:

– Сходим как-нибудь. В другой раз…

Тут первая так и хлопнула ладонями себя по коленям:

– Поняла, поняла. Ну, я его теперь пирожками закормлю, заморю. С луком, с рисом, с грибами, с мясом, с черникой, с яйцами, с морковью, с картошкой…

Высадил я пассажирок, где указали. Да так и не тронулся снова. Из головы никак не идут слова их последние «с картошкой…, с картошкой…» Завтра же у меня выходной. И мы, как обычно, идем с женой к матери моей. А она мне всегда готовит жареную картошку с мясом. Точно такую, что я ем дома всю последнюю неделю…

Тайный почитатель

Думаете, от чего у меня шишка на лбу? Если, думаете, что жена чем-то заехала, то правильно думаете. Она. Только ударила-то она неправильно. Напротив моим лучшим чувствам.

Я вчера, в такой-то день решил проявить себя, поздравить ее по-человечески, чтобы ей приятно было. С утра купил открытку, красивую такую, в цветочек. В обед ее подписал: «Моя радость, ты одна утеха души моей. Молю о том времени, когда мы будем вместе». А в конце приписочку сделал: «Тайный почитатель».

Размышляю себе так: возьмет моя открытку из почтового ящика, прочитает и, конечно, сразу на меня подумает. А на кого еще? Обрадуется, как я ее люблю-обожаю. Прослезится. Поцелует. Сто граммов накапает.

И настроение у меня от таких размышлений стало подходящее, праздничное. И у товарища моего по работе тоже настроение хорошее. И у него жена имеется. Вот мы и решили быстренько после смены ихний праздник отметить. Чуть-чуть. Перед домашним отмечанием.

Купили одну. Потом еще. И еще, кажется. Ну, в общем перебрали. Ну, с кем не бывает. Но все равно я до дома сам дошел. И про открытку не забыл. Бросил в ящик.

Моя, конечно, меня отругала, что не мог до дома дотерпеть, набрался по дороге. Но я ни слова в ответ. Молчу, как Растрелли на допросе. Улыбаюсь только. Думаю: вот открытку она из ящика достанет и простит, и обнимет. Так и уснул.

Просыпаюсь утром. Моей нет. В магазин, стало быть, ушла. Но слышу, ключ в замке ворочается. Возвращается, ага. Я встаю на встречу. Голова трещит. Но, думаю, она-то сейчас обрадованная, поцелует и амнистирует под чистую – поднесет для облегчения.

Супруга входит, а у нее морда злая-злая, как у твоей собаки. Посмотрела на меня, посмотрела, потом хвать швабру из угла и как даст мне по лбу: вот она, шишка.

Я ее за руки:

– Ты че, – говорю, – очумела?

А она на кресло осела так, да давай причитать:

– Ах, ты козел, старый, почитатель тайный…

Ниче не понимаю:

– Так тебе что, не понравилось?

Она так и задрожала:

– Так мне это еще и понравиться должно?

Я и сел рядом с ней. Думаю, вообще, что ли ничего в бабах не понимаю:

– Обидел тебя, выходит?

У нее слезы из глаз горным потоком льются, того и гляди, меня в коридор смоет:

– Значит, решил с Танькой любовь закрутить?

Мне совсем невдомек:

– С какой такой Танькой?

– С подругой моей, – говорит, – Да ты не придуряйся. И не надейся. Она сама мне все рассказала…

Но я же хоть и пьяный был вчера, а все помню. Не приставал я ни к кому. И уж тем более к соседке – лучшей подруге жены:

– Объясни, – говорю.

А она – мне:

– Нет, это ты мне объясни… Захожу я к Тане после магазина, а подруга моя шепотом мне так, чтобы муж не слышал: «Посмотри-ка». Открытку показывает красивую такую, в цветочек. Раскрывает ее, а там: «Моя радость, ты одна утеха души моей. Молю о том времени, когда мы будем вместе. Тайный почитатель.» Ну, так я сразу твой почерк узнала, кобель ты драный. «Спасибо, – говорю, – Таня. Ты настоящая подруга…» А мне-то хоть бы раз, гад, слова такие ласковые написал…

Тут-то я и сообразил. Танькин почтовый ящик аккурат под нашим.

– Так, значит, это я ей открытку в ящик опустил?

Жена затряслась аж:

– А кому ж еще?

Я на нее честно так поглядел:

– Да это я же тебе писал. Только, видать, спьяну ящики перепутал.

Она, вот глупая, не верит:

– Ты не перепутал. Это бес тебя попутал. На старости-то лет. Письма любовные писать вздумал. От родной жены к соседке намылился…