Болгарская неожиданность. Книга 5 - Борис Владимирович Попов

Только все это ни к чему. Ты бы стал, будь ты женщиной, молча терпеть такого ленивого охламона как Пламен? Нет? Вот и она не терпит и орет! Поэтому пусть Ванча тихо радуется, что ее братишку еще лупить не начали. Другое дело, что кричит Гуца не у места и не вовремя, вот это сейчас и исправим.

И выживать бабенку к родителям совершенно незачем. Ты бы дал кучу денег бесполезному оболтусу, который их заведомо ни в какое выгодное дело не вложит, а просто прогуляет и пропьет с дружками? Что? Нет? Вот и они не дают!

Не за горами ведь появление внуков, а их нужно будет одеть, обуть, выучить, и где денег взять? Только у деда с бабкой!

Отправлять ее домой, значит сделать несчастными отца с матерью, повторно ведь разведенку с таким характером замуж точно не возьмут. Да и сама Гуца будет сильно расстроена, и начнет терзать родителей. А кому это нужно? Поэтому ее просто утихомирим, и все у молодоженов заладится.

Да и Пламен никому не нужен, достаточно уж проявил свою бесполезность в семейной жизни, а за таких ухарей приличных девиц замуж не отдают. Вот и ему сейчас будем тоже мозги в нужную сторону разворачивать.

Начнем! – потер ладони друг об друга волхв. – Ты, Володя, ступай к входной двери. Будете там с Марфой корчму от ненужных гостей караулить – собака снаружи, а ты изнутри.

– Зачем же так? – не понял я. – Выйдем на пару да отгоним от входа кого угодно.

– Это незачем. Враз начнут выясняться, что за человек не пускал завсегдатаев внутрь. Потом пойдут ненужные пересуды по ближайшим окрестностям, начнутся глупые вопросы, глупые ответы. Все это Ванче, Гуце и Пламену совершенно ни к чему.

А так все обычно. Не пускала здоровенная собака? Чего ж тут особенного? Она неизвестно чья, то ли приблудная, то ли у кого-то из жителей соседних сел с цепи сорвалась, всяко бывает. Посудачат пару дней, да и забудут.

Ты, Марфа, никого не души, и не рви, это не нужно, просто пугай и отгоняй страшным рычанием, показывай зубищи. Они таких здоровенных волкодавов по дворам не держат, должны струхнуть.

Заметишь опасное чего – смелый противник за нож или саблю схватился, сбегал за здоровенной дубиной, али еще что нехорошее затеял, не связывайся ни в коем случае, не рискуй! Да и лишняя бойня с последующей оглаской нам ни к чему. Тут же лаем вызывай из кабака Владимира, пусть дальше он сам с ненужным гостем разбирается.

Ты, Володь, строй из себя пьяненького самодура, почаще хватайся за саблю и ори:

Кто такой? Почему не знаю? Назовись! Потом еще чего-нибудь выдумай.

Мне много времени и не надо, а как закончу, так сразу вас назад позову. Да еще сразу извинюсь: мол, парень из особо знатных и богатых русских боляр, как подопьет, вечно буянит, прямо спасу от него нету. Коли сильно обижаться будут, так чтобы не разорались и ненужного скандала нам тут не устроили, выдам им пару серебряных монет. В общем, ступайте.

Мы пошли, а обычно командный голос Богуслава сделался каким-то шелестящим.

– Слушайте все внимательно… Вам заезжие гости предложили добавить в вино тертый корень особенной мандрагоры… Это очень полезно для здоровья… Вы согласились… Со снадобья всех потянуло в сон… Вы спите, и видите сладкие сны… Мужчины гладят ласковых красавиц… Наине подарили кучу нарядов и драгоценных украшений, подвели к громадному зеркалу… Проснетесь, и тех, кто здесь не поел, прошибет дикий аппетит… Тут готовят вкусно…, очень вкусно…, гораздо вкусней, чем дома… Вы меня до хлопка в ладоши больше не слышите… Спать, спать…

Марфа выскользнула на улицу, а я присел на табурет возле двери.

– Гуца, слушай меня… Только меня… Ты теперь будешь жить иначе… Надо чаще советоваться с золовкой Ванчей… Она лучше знает, как вам нужно жить… В корчму пока больше не ходи, не мешай работать… Попросят прийти помочь или подменить кого, беги охотно… Это праздник… Это радость…

Кричать больше не смей… Ни на кого… Обзаводись хозяйством и усердно следи за ним… Перед уходом спроси Ванчу не нужно ли чего сделать по домашнему хозяйству… Тебе надо стать нужной… Старайся… Станешь нужной, будешь счастлива… А теперь поспи, поспи… Проснешься по моей команде, и забудешь, что был чужой приказ… Ты сама, ты все поняла сама…

Пламен, слушай меня… Только меня… Ты теперь будешь жить иначе… Неизбывная жажда деятельности будет наполнять тебя постоянно… Постоянно хочется что-то сделать… Поел, поспал, и вновь за работу… Будешь очень счастлив…

Проснешься по моей команде и забудешь, что был чужой приказ… Ты сам, только сам стал таким… Ты сделался взрослым… Мандрагоры ты в вино не добавлял, тебе есть не захочется…

Богуслав громко хлопнул в ладоши.

– Все проснулись!

Народ проснулся, взялся потягиваться и зевать. Потом как-то разом заговорили, зашумели, начали рассказывать свои сны.

– Ты представляешь, – пришепетывая горячился один с корявой рожей, – эта прелестница сама, слышишь сама, полезла мне туда!

Его собеседник, тоже далеко не красавец, отвечал, излучая радость всей своей мерзкой рожей:

– А у меня была такая блондинка…

Я позвал назад верную подругу, прошел на свое место (попыток штурма входной двери мы с Марфушкой так и не дождались) и налил себе и Богуславу ракии. Вздрогнули.

Ванька сидел молча, с блаженной улыбкой и, видимо, совсем не слушал Наину, которая торопливо тараторила, аж захлебываясь от переполнявших ее эмоций:

– А какие там были шелка и муслины! А как платья были пошиты! А как драгоценности блистали! А как золото сияло!

Гуца встряхнулась, резво вскочила с табуретки и широко разинула рот, явно намереваясь опять заорать на мужа, но из могучего прежде горла вырвалось лишь жалкое шипение. Она повторила попытку, результат был тот же.

Бабенка упала назад на стул, как-то вся передернулась и жалко улыбнулась. В психологии это зовется ломка динамического стереотипа. Потом тихим голосом спросила супруга:

– Ванча в кухне?

Пламен еще озирался с диким видом, и поэтому ничего не ответил.

– Беги туда, дочка, – поработал за него боярин, – тебе будут рады, – и Гуца отправилась на кухню.

А к нашему столику уже приковылял, опираясь на клюшку, какой-то зачуханный хромой дедок с куцей бороденкой и прошамкал:

– Сынки, продайте хоть чуть-чуть еще вашей мандрагоры! У меня аж там, – он ткнул пальцем пониже живота, – во время сна зашевелилось! А там уж лет десять как стихло