Болгарская неожиданность. Книга 5 - Борис Владимирович Попов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В ту пору ручная угловая шлифовальная машина, коротко УШМ, предназначенная для резки металла, дерева, камня и шлифовки различных поверхностей, шла только болгарского производства, и советский народ назвал ее «болгаркой». Инструмент, конечно, очень удобный, но при работе издает труднопереносимые непривычным ухом звуки.
Также и тут – визгливые крики женщины действовали на нервы и резали слух. Словом, на ум просился каламбур: болгарка визжала как «болгарка».
– И сегодня в обед ты тоже нашел себе для болтовни о болярах чернеца-собеседника! А он даже еды не взял! Видно просто посидеть, да передохнуть зашел! И денег, из которых твоя получка складывается, монах вовсе не заплатил! О чаевых уж просто молчу!
– Но Гуца, он же Божий человек, дал обет ничего, кроме воды не пить, и съедать один-единственный маленький сухарик за день, и тот только на ужин, – остерегаясь усиления бабского неистовства, робко проныл Пламен.
– Все они вас так дурачат! А как доберутся до своего монастыря, так и жрут на ваши пожертвования в три горла, и пьют только дорогущее вино!
Я поглядел на Богуслава. Он, в жизни не сталкивавшийся с таким неприкрытым женским хамством, уже грозно хмурил брови.
– Слав, уйми ее, после этакого дня уже без лишнего шума посидеть охота, – негромко попросил я. – Давай хоть доедим спокойно. У меня еще после борьбы с наядами все поджилки трясутся, от мыслей о вампире мозги уж опухли, а тут еще эта крикушка на мою голову навязалась.
– Да и то верно, – злобно цыкнул зубом боярин, – пора уже заткнуть этот гремячий источник.
Я тоже могу некоторых податливых людей загипнотизировать, но Богуслав в этом деле половчей меня будет. Доверимся самому сильному волхву нашей ватаги.
А женщина бесновалась все больше и больше.
– Да он и не болгарин вовсе, этот инок твой! Волосы белесые какие-то, и не смуглый совсем! Ни бороды, ни усов! А им ни стричься, ни бриться вообще нельзя! Откуда он вылез такой?
– Ну, может у него волосы толком и не растут, – вяло отговаривался Пламен.
Тут эту совершенно ненужную дискуссию прервал Богуслав.
– Погляди мне в глаза, женщина…, – прошелестел он как-то совершенно по-змеиному. – Смотри в глаза…, – наплывал волнами его обволакивающий, чарующий и подчиняющий своей воле голос, – смотри, смотри…
Гуца попыталась что-то сказать, но у нее получилось лишь жалко пискнуть.
– Смотри…, смотри…, – сядь…, сядь…, усни…
Я торопливо подсунул под горластую склочницу свободный табурет – а то ведь, пожалуй, плюхнется сейчас со всей дури на пол, поломает какую-нибудь нужную кость, лечи ее потом!
А карие глазенки уже начали закатываться, женщину стало зримо пошатывать, этак она может и мимо табуретки улететь!
Метнулся Гуце за спину, ухватил ее за подмышки и бережно усадил, для устойчивости немного наклонив вперед. Уф, теперь просидит сколько потребуется, не свалится.
Буйная супруга полового уронила голову на грудь, руки повисли вдоль тела, ноги под платьем разъехались. К внушению готова!
Я оглядел харчевню. Не внушаемых, вроде меня, не оказалось – все мужчины тоже сникли и повесили головы, некоторые даже захрапели. Наина с Ванькой не стали исключением. Богуслав начал.
– Гуца…, Гуца…, – слушай меня…, слушай только меня… Спать…, спать… Ты сегодня больше не сможешь кричать, и сразу пойдешь домой…
Мужчин и Наины это не касается…, спать, спать…
Неожиданно из кухни быстрым шагом вышла Ванча. О как! Неужели тоже не гипнабельна? Или просто отсиделась где-то за котлами?
Подлетела к нам, и свистящим шепотом стала молить:
– Ради Бога, уйми ты эту паскуду, чтобы она сюда больше не ходила! Нас уже народ сторониться начал, скоро наша корчма совсем опустеет, по домам собираться начнут, собственную ракию пить! Всех доняла! Люди у нас уж и кушать почти перестали, сидят, болтают, да прихлебывают славное винишко. Я наготовила опять всего, а и вчерашнее-то девать некуда. Может хоть собачке в полцены возьмете, выручите меня?
– А брату не надо в башку умишка долить? Не слишком ли ленив?
– Невыносимо! Он был поздним ребенком, на пятнадцать лет меня младше. Отец помер очень давно, приструнить было некому, а мы с матерью разбаловали его неимоверно!
Ничего не хочет делать, только болтать с друзьями, да попивать винишко. Матушка умерла в прошлом году, а я за хозяйку здесь осталась. Сама и готовлю, и разношу, и за постояльцами на постоялом дворе приглядываю, и конюшней ведаю. От брата вообще никакого прока нету!
Пламен же вообще ничего не делает, ни к какому занятию его не приспособишь! Обветшало все, везде мужская рука требуется, а он ничего делать не умеет, да и не хочет. А нанимать чужих слишком дорого. И чувствует себя маленьким мальчиком – только и слышишь от него: дай, подай, принеси.
Да еще как на грех женился недавно на самой гадкой девке из соседнего села, а от нее один убыток! Вроде и смазливенькая, и не из бедной семьи, а парни от нее как черт от ладана шарахались – уж больно на характер тяжела! Досидела до 25 лет в старых девках, никто замуж не берет.
Тогда ее родители приданое такое предложили, что аж ахнешь! Наш-то дурень и польстился, повел ее под венец. И теперь вдвоем с ним хлебаем горе полной ложкой, скоро вообще разоримся и по миру пойдем.
Я вдова, взрослый сын ушел в город, счастья поискать. Живу с молодоженами вместе, в одном доме, и с этой Гуцкой лаюсь через день. Ничего, наглая мерзавка, делать не хочет! Ни полы помыть, ни корма птице дать… Никаких моих советов слушать не хочет! А приданого тесть с тещей так и не дали, тоже поганцы еще те оказались…
– Сейчас займусь, – пообещал гипнотизер. – Приструним! А ты, чтобы не мешаться, спрячься-ка опять в кухоньку.
Ванча убежала, а Богуслав продолжил свою деятельность.
– С бабскими чувствами никаких дел лучше не иметь. Тут же ее прошибет мысль, что любимого братца забижают, и она, не рассуждая, бросится на его защиту, – высказал он мне свою точку зрения на присутствие женщины при гипнотическом процессе, не обращая никакого внимания на мирно спящих людей и не боясь, что они
