Ферма трупов - Патрисия Корнуэлл

— Чувствую, будет больно. — Уэсли взглянул на меня и сделал большой глоток скотча.

— Адски больно, — подтвердила я, надевая очки и направляясь в ванную. — Идем.

Следующие несколько минут мы бок о бок стояли у раковины, пока я промывала его раны теплой водой с мылом. Стараясь действовать как можно более аккуратно, я все равно чувствовала, как до дрожи напряжен каждый мускул на руке Бентона, хотя сам он стоически молчал. В зеркале отражалось его побледневшее лицо с выступившими капельками пота. На ладони зияли пять рваных ран.

— Хорошо еще лучевая артерия не задета. Ты просто счастливчик, — сказала я.

— Да уж, таким счастливым, как сейчас, я себя никогда не чувствовал.

Взглянув на его колено, я добавила:

— Садись. — Я опустила крышку унитаза.

— Брюки снимать?

— Или снимай, или придется их разрезать.

Он уселся прямо в них.

— Все равно они теперь на выброс.

Я разрезала скальпелем тонкую шерстяную материю. Уэсли сидел неподвижно, вытянув левую ногу вперед. Порез на колене оказался довольно глубоким, и мне пришлось выбрить вокруг и тщательно промыть рану. Я застелила пол полотенцами, чтобы они впитывали стекавшую воду, смешанную с кровью. Когда я отвела Бентона обратно в спальню, он дохромал до бутылки скотча и налил себе еще порцию.

— И кстати, — сказала я ему, — хотя выпить сейчас было бы нелишне, перед операцией я этого делать все-таки не буду.

— Видимо, меня это должно порадовать, — заметил он.

— Еще как должно.

Он уселся на кровати, а я придвинула поближе стул, разорвала несколько пакетов с бетадином и начала обрабатывать раны.

— Че-ерт, — пробормотал Уэсли. — Это что — соляная кислота?

— Это местное дезинфицирующее средство на основе йода.

— И ты таскаешь его в своем медицинском чемоданчике?

— Да.

— Вот уж не думал, что многим твоим пациентам требуется первая помощь.

— К сожалению, ты прав. Но никогда не знаешь, когда что-то подобное пригодится для самой себя. — Я протянула руку за пинцетом. — Или для кого-либо еще — вот как для тебя сейчас. — Вытащив кусочек стекла, я положила его на полотенце. — Вы, возможно, будете крайне удивлены, специальный агент Уэсли, но начинала я с живых пациентов.

— И когда же они стали у тебя умирать?

— Практически сразу.

Я подцепила пинцетом совсем крохотный осколок, и Бентон напрягся.

— Не двигайся, — предупредила я.

— Так в чем дело с Марино? Он вел себя как последний придурок.

Я выложила на полотенце еще два осколка и промокнула кровь марлевым тампоном.

— Тебе лучше сделать еще глоток.

— Почему?

— Я все извлекла.

— Значит, все позади и пора отпраздновать. — Впервые за все время нашего знакомства я слышала в его голосе такое облегчение.

— Не совсем. — Я еще раз склонилась над его рукой и, удовлетворенная результатами осмотра, открыла пакет с шовным материалом.

— Без новокаина? — запротестовал он.

— При таком небольшом количестве швов дискомфорт от анестезии будет сильнее, чем болевые ощущения без нее, — спокойно объяснила я, ухватывая иглу пинцетом.

— Все-таки я предпочел бы с новокаином.

— Ну, у меня его все равно нет. Тебе, наверное, лучше не смотреть. Хочешь, включу телевизор?

Уэсли мужественно отвернулся, проговорив сквозь сжатые зубы:

— Давай просто покончим с этим.

Пока я работала, он не издал ни звука, только вздрагивал всем телом. Только когда я смазала раны неоспорином и начала перебинтовывать руку, Бентон, с шумом втянув в себя воздух, слегка расслабился.

— Ты отличный пациент, — потрепала я его по плечу, вставая.

— А вот моя жена так не считает.

Я не могла припомнить, когда последний раз он называл Конни по имени. В тех редких случаях, когда она вообще мелькала в его речи, о ней говорилось как о чем-то неизбежном и само собой разумеющемся, вроде закона земного притяжения.

— Давай посидим на балконе, допьем начатое, — предложил он.

Балкон за дверью моей комнаты был общим и шел вдоль всего второго этажа. Те немногие постояльцы, которые еще не спали в этот час, находились слишком далеко и нас не слышали. Уэсли расположил рядом два пластиковых стула и за неимением столика поставил стаканы и бутылку скотча прямо на пол.

— Положить еще льда? — спросил Бентон.

— Нет, больше не надо.

Он выключил свет в комнате. Едва различимые контуры деревьев, если долго на них смотреть, начинали двигаться в унисон друг с другом. На шоссе вдали время от времени мелькали огоньки фар.

— Как по твоим ощущениям — насколько ужасным был сегодняшний день по десятибалльной шкале? — послышался из темноты негромкий голос Уэсли.

Я немного поколебалась — за свою жизнь я пережила немало кошмарных дней.

— Думаю, я бы поставила семь.

— Имеется в виду, что наихудший день — десять баллов.

— Такого у меня еще не было.

Я почувствовала на себе его взгляд.

— А что бы это могло быть?

— Даже не могу представить, — ответила я. Я опасалась накликать беду, упомянув о ней вслух.

Бентон замолчал. Наверное, он, как и я, думал о человеке, которого я любила и который был его лучшим другом. Несколько лет назад Марк погиб в Лондоне, и мне тогда казалось, что боли сильнее быть не может. Боюсь, я ошибалась.

Уэсли нарушил молчание.

— Ты так и не ответила на мой вопрос, Кей.

— Я же сказала, что не могу представить.

— На другой вопрос. Я спрашивал тебя про Марино. Что с ним происходит?

— Думаю, ему сейчас слишком многое действует на нервы.

— Ему всегда что-нибудь действует на нервы.

— Я поэтому и говорю: сейчас — слишком многое.

Уэсли промолчал.

— Марино не любит перемен, — добавила я.

— Ты о его повышении?

— И повышение, и то, что происходит у меня.

— Что ты имеешь в виду? — Уэсли плеснул еще скотча в стаканы. Его рука слегка коснулась моей.

— То, что я теперь работаю в твоей команде, — серьезное изменение.

Ни словом не выразив согласия или несогласия со сказанным, он ждал, что я скажу дальше.

— Мне кажется, он воспринимает все так, будто я перешла в другой лагерь. — У меня никак не получалось правильно сформулировать свои мысли. — И это очень неприятно. В смысле неприятно для Марино.

Уэсли продолжал молчать, потягивая выпивку. Кубики льда легонько постукивали о стенки стакана. Мы оба отлично знали, с чем связано поведение Марино: дело было не в нашем с Уэсли поведении, а в том, как Марино его воспринимал.

— По-моему, он очень переживает из-за своей личной жизни, — сказал наконец Бентон. — У него ведь никого нет.

— Думаю, и это тоже, — ответила я.

— Они прожили с Дорис тридцать с лишним лет, и вдруг он остался один как перст. Он просто не знает, что ему теперь делать, как жить дальше.

— Да, он так и не смог принять ее уход. Все это копится в нем и когда-нибудь может внезапно вспыхнуть от малейшей искры.

— Вот меня и беспокоит, что именно станет такой искоркой.

— Он скучает по ней. Думаю, он все еще любит ее, — сказала я. Поздний час и алкоголь делали свое дело, и сейчас мне было жаль Марино. У меня редко получалось сердиться на него долго.

Уэсли поудобнее устроился на стуле.

— Думаю, это потянуло бы на десять баллов. Для меня по крайней мере.

Я бросила на него испытующий взгляд.

— Если бы от тебя ушла Конни?

— Если бы я остался без любимого человека. Без детей, хоть с ними всегда сложно. И без надежды, что боль когда-нибудь пройдет. — Он смотрел прямо перед собой, луна мягко освещала его точеный профиль. — Может быть, я сам себя обманываю, но, мне кажется, я почти все мог бы вынести, если знать, что этому настанет конец, что со временем прошлое отпустит меня.

— Прошлое никогда не отпускает.

— Согласен, до конца никогда. — Все так же продолжая смотреть вперед, он добавил: — Марино испытывает к тебе чувства, с которыми не может справиться, Кей. Думаю, так было с самого начала.

— Наверное, лучше ему оставить их при себе.

— Звучит как-то жестоко.

— Дело не в жестокости, — ответила я. — Не хочу, чтобы Пит чувствовал себя отвергнутым.

— А ты считаешь — он не чувствует себя отвергнутым уже сейчас?

— Не считаю, — вздохнула я. — Я как раз думаю, что в последнее время он здорово расстроен.

— Наверное, правильнее сказать «ревнует».

— К тебе.

— Он хоть раз приглашал тебя на свидание? — Уэсли как будто не слышал моих последних слов.

— Я ходила с ним на бал полицейских.

— Да, шаг довольно-таки серьезный.

— Бентон, это не тема для шуток.

— Я не шучу, — мягко сказал он. — Его чувства много значат для меня, да и для тебя тоже. — Он сделал небольшую паузу. — На самом деле я хорошо понимаю, что он чувствует.