Дюна - Фрэнк Герберт

— Когда-нибудь ты меня обязательно научишь таким штукам, — искренне восхитился герцог. — Ты так ловко умеешь обуздывать свои эмоции и переходить к делу! Наверняка что-то чисто бен-джессеритское.

— Всего лишь женское.

Он улыбнулся.

— Прекрасно. Итак, комнаты: мне нужно одно просторное помещение рядом со спальней. Здесь будет гораздо больше бумажной волокиты, чем на Каладане. И, разумеется, комната для охраны. Пожалуй, все. О безопасности дома можешь не беспокоиться — люди Хайвата прочесали его вдоль и поперек.

— В этом я не сомневаюсь.

Он поглядел на ручные часы.

— И еще, проследи, чтобы все часы в доме показывали местное аракианское время. Я выделил техника, который этим займется. Он сейчас подойдет. — Он погладил прядь ее волос, упавшую со лба. — Я возвращаюсь на посадочную площадку. С минуты на минуту прибывает второй транспорт, с моим штабом.

— Может, их встретит Хайват, милорд? Вы так устали.

— У нашего Суфира дел куда больше, чем у меня. Сама знаешь, на этой планете все опутано харконненскими сетями. Кроме того, я должен убедить хотя бы некоторых сборщиков пряностей не покидать планету. Ты ведь знаешь, когда владение переходит из рук в руки, они вправе выбирать господина. За этим специально следит Императорский планетолог, он же судья-наблюдатель. Подкупить его невозможно, а он уже объявил, что отпускает всех желающих. Почти четыреста квалифицированных работников собрались в порту, и транспортное судно Гильдии дожидается там же.

— Милорд… — она в нерешительности запнулась.

— Да?

Все равно его не убедишь, чтобы он бросил возиться с планетой, подумала она. Не могу я использовать с ним мои приемы.

— Когда вы хотели бы обедать?

Это совсем не то, что она собиралась сказать, думал он. Ах, Джессика, Джессика, если бы мы могли оказаться где-нибудь в другом месте, где угодно, только не здесь — ты и я, вдвоем.

— Я пообедаю на летном поле, с офицерами. Не жди меня, я сегодня поздно. Да… еще, я пришлю за Полем бронемашину. Мне хочется, чтобы он присутствовал на совещании.

Он откашлялся, словно хотел что-то добавить, потом резко повернулся и пошел по направлению к выходу, откуда по-прежнему доносился грохот выгружаемых ящиков. Его голос зазвучал уже снаружи, командный и высокомерный, — он всегда так разговаривал со слугами, когда спешил:

— Леди Джессика в главном вестибюле. Отправляйся к ней немедленно.

Хлопнула наружная дверь.

Джессика встала перед портретом отца герцога. Он был написан давно, знаменитым художником Альбой. Старый герцог тогда еще не был стар. Он был изображен в костюме матадора, с алым шарфом, перекинутым через левую руку. Молодое лицо, едва ли не моложе, чем герцог Лето сейчас. Те же хищные черты лица, тот же взгляд серых глаз. Стиснув кулаки, она с ненавистью смотрела на портрет.

— Будь ты проклят! Проклят! Проклят! — прошептала она.

— Что прикажете, благороднорожденная?

Женский голос, тонкий, почти звенящий.

Джессика резко обернулась и увидела маленькую седую старушонку в бесформенном коричневом платье прислуги. Старушонка ничем не отличалась от тех, кто встречал их на космодроме: такая же сморщенная и высохшая. Все туземцы, которых она видела на Аракисе, подумала леди Джессика, похожи на высушенный банан. Но тем не менее Лето утверждает, что они сильны и жизнестойки. Да, и еще их глаза — бездонные синие колодцы без следа белков, таинственные, даже пугающие. Джессика заставила себя отвести взгляд от незнакомки.

Старуха сухо кивнула:

— Меня зовут Мейпс Шадут, благороднорожденная. Что прикажете?

— Можешь называть меня миледи, — ответила Джессика. — Я не благороднорожденная. Я раба и наложница герцога Лето.

Еще один кивок.

— А есть еще и жена? — с некоторым удивлением старуха снизу вверх посмотрела на Джессику.

— Нет. И никогда не было. Я единственная… спутница герцога и мать законного наследника.

Про себя Джессика усмехнулась — с какой гордостью она произнесла эти слова! Что говорил святой Августин? «Разум приказывает телу, и оно подчиняется. Разум приказывает самому себе и встречает сопротивление». Именно так — в последнее время я все чаще встречаю сопротивление. Пора хорошенько заняться собой.

С улицы донесся пронзительный крик. Потом еще и еще: «Су-су-сук! Су-су-сук! Су-су-сук!» Потом: «Ихут-эй! Ихут-эй!» И опять: «Су-су-сук!»

— Что это? — спросила Джессика. — Я уже несколько раз слышала такие крики, когда мы сегодня утром ехали по городу.

— Всего лишь продавец воды, миледи. Но пусть вас это не тревожит. В цистернах замка помещается пятьдесят тысяч литров, и они всегда полны, — она посмотрела вниз, на свое платье. — Вы видите, миледи, я даже не надела свой влагоджари, — она захихикала. — И до сих пор жива.

Джессике очень хотелось расспросить эту вольнаибку, выяснить у нее побольше. Но дела по дому не могли ждать. Тем не менее она отметила про себя, что понятие богатства здесь напрямую связано с водой. От этой мысли ей стало неуютно.

— Мой муж сказал мне, что Шадут — это твой титул, Мейпс. Мне знакомо это слово. Это очень древнее слово.

— Вы знаете древние языки? — спросила Мейпс. Она явно забеспокоилась.

— Языки — это первое, что изучают в Бен-Джессерите. Я знаю ботани джиб и чакобсу. И все языки охотничьих племен.

Мейпс кивнула:

— Легенда рассказывает об этом.

Джессика подумала: Зачем я ломаю эту комедию? Но кто может знать, что за планы у Бен-Джессерита?

— Я знаю Темные Тайны. Мне ведомы пути Великой Матери, — продолжала Джессика. В облике и поведении вольнаибки она заметила отчетливые признаки предательства.

— Майпс праджья, — заговорила она на языке чакобса. — Андраль тер пара! Трада сик баскакри майсес паракри…

Мейпс отступила назад, словно собравшись спасаться бегством.

— Мне многое известно. Мне известно, что ты рожала, любила, боялась. Что ты убивала и будешь убивать еще. Я много что знаю.

Понизив голос, старуха осторожно сказала:

— Я не хотела вас обидеть, миледи.

— Ты говоришь о легендах, ты ждешь от меня правильных ответов. Слушай, вот ответы, которых ты ждешь: ты пришла сюда совершить убийство. На твоей груди спрятано оружие.

— Миледи, я…

— Что ж, ты можешь пролить мою кровь и взять мою жизнь. Но запомни — сделав это, ты вызовешь такие разрушения, которых и в самом страшном сне не представить. Умереть — еще не самое худшее, ты это знаешь. Даже если мы говорим о целом народе.

— Миледи! — взмолилась Мейпс. Казалось, она сейчас бросится ей в ноги. — Оружие это я принесла, чтобы подарить тебе, если ты окажешься той Единственной.

— Или убить меня, если не окажусь, — она безмятежно посмотрела на потрясенную старуху, как их учили в Бен-Джессерите. Спокойный вид действовал на противников гораздо сильнее, чем угрозы и крики.

А теперь мы постараемся добраться до сути, подумала Джессика.

Старуха медленно расстегнула свое платье на груди и вытащила темные ножны. Их них торчала черная рукоятка с углублениями для пальцев. Взявшись одной рукой за рукоятку и держа ножны другой, она извлекла молочно-белое лезвие и подняла его острием вверх. Казалось, что лезвие светилось изнутри и сияло каким-то внутренним светом. Оно было обоюдоострым, как кинжал, длиной сантиметров двадцать.

— Вы знаете, что это такое, миледи?

Джессика знала. То был знаменитый аракианский ай-клинок. О нем ходило множество разных слухов, но он никогда не вывозился за пределы планеты.

— Ай-клинок.

— Немногим ведомо это слово. А вы знаете, что оно значит?

Это не праздный вопрос. Вот для чего вольнаибы пошли ко мне в услужение — ради одного-единственного вопроса. От моего ответа зависит, прольется кровь или… или? Она хочет, чтобы я ответила, что значит этот нож? Ее зовут Шадут. Это на языке чакобса. На чакобса нож — «творило смерти». Она уже забеспокоилась. Что же, я знаю ответ. Тянуть больше нельзя. Медлить далее столь же опасно, как и ошибиться.

— Это творило…

— А-а-а-у-у-у, — взвыла Мейпс. В этом звуке было и горе и облегчение одновременно. Она задрожала всем телом, и блики от ножа, сверкавшего в ее руке, заметались по комнате.

Джессика замерла, выжидая. Она уже собиралась сказать, что нож — творило смерти, а потом добавить еще одно старинное слово, но интуиция удержала ее, а благодаря хорошей выучке, ни один мускул на лице не дрогнул.

Ключевым словом оказалось «творило».

Творило? Творило.

Но Мейпс по-прежнему держала нож так, словно собиралась пустить его в ход.

Джессика решила заговорить: