Хризалида - Варвара Малахиева-Мирович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лису
Баю, баю, баю, Лисик,Баю, баю, мой пушистик,Золотая шубка,Вишневые губки.
Вишневые веткиПолны белым цветом.От синего небаСиние просветы.
Голуби летаютС каждым кругомВыше.С каждым кругомТише.Баю, баю, баю.
23 октября 1920, Сергиев Посад«В осияньи белом инея…»
В осияньи белом инея,В бирюзовых небесахЗолотая встала скинияВ бледно-радужных кругах.
Под завесой голубеющейСкрыты Божьи письмена.И в лучах невечереющихДаль безродная ясна.
12 декабря 1920Из цикла «Рождественские посвящения»
Комната Шуры Добровой
Бердслей, Уайльд и БоделэрВ твоем лилово-синем гротеСвоих падений и химерКурят куреньем приворотным.
Но в пряном воздухе твоем,Как луч лампады золотистый,Уж зреет дума об ином,Священножертвенном и чистом.
Елизавете Михайловне Добровой
Mater dolorosa,На твоих глазахКрестной скорби слезы.
А в твоих глазахТайны омовеньяЧистою росой,Тайна пробужденьяЖизни в мир иной.
Дане Андрееву
Я видела крестик твой белый,И абрис головки твоей,И взор твой, и робкий и смелый,В крестовом походе детей.
Ты лилии рвал по дороге,Следил за игрой облаков,Но думал, все думал о Боге,И радостно взял тебя Бог.
А после родился ты в РимеИ жил в нем — художник-поэт.В истории есть твое имя,А в сердце храню я твой след.
1920, МоскваК портрету неизвестного
Посвящается Л.И. Шестову и М.В. Шику
Печальной тайною волнующе согретыЧерты двух душ, покинувших меня.Являет лик безвестного портрета,Загадочно в себе соединя
Мысль одного, глубинный свет другого —И общего изгнания пути.Глядят глаза и мягко и сурово,В устах застыло горькое «прости».
Таит следы недоболевшей болиМучительно приподнятая бровь.Боренье тяжкое своей и Божьей волиИ отягченная изменою любовь.
Как любит он со мною долгим взглядомОбмениваться в ночь без отдыха и сна.И до утра исполненную ядомМы чашу пьем. И нет у чаши дна.
1921, Сергиев ПосадСестре А.Г.М
Должна быть шпага, на которой клянутся.
Слова бреда
Твой озаренный бледный лик,Твой голос, дико вдохновенный,В пожар души моей проник,Как перезвон набата медный.
«Должна быть шпага. На клинкеЕе начертаны обеты.Не здесь. Не в мире. Вдалеке,В руках у Бога шпага эта».
Как белый саван, облекалТебя наряд твой сумасшедший,И неземным огнем сиялТвой взор, в безумие ушедший…
Мой дальний друг, моя сестра,Я эту шпагу отыскалаИ знаю, как она остра —Острей, чем самой смерти жало.
1921, Сергиев ПосадИз цикла «Первое утро мира»
1. «В первое утро мира…»
В первое утро мираСлетелись эльфыНа крылах стрекозиныхНа песчаный холмик,Где розовый верескКадил ароматамиРосного ладана.
«Молились вы Богу,Малютки крылатые?» —Спросил их АнгелУ райских врат.
В первое утро мираОтветили эльфыСтрогому АнгелуНа призыв к молитве:
«Молитва наша —Трепет крыльевИ их переливыНа утреннем солнце.Причастная чаша —Розовый вереск.И аллиллуйя —Наши поцелуи».
3. «В первое утро мира…»
В первое утро мираЕва поздно встала.Солнце лучами прямымиКудри ее расчесало.
Пальм голубых опахалаСвеяли снов налетыС темных стрельчатых ресниц.
Чистого лотоса росыОмыли ей лик и грудь.
Слетелись райские птицыИ в песнях запели райскихО счастии жить в раю.
И высоко на древе познанияУвидела Ева бездонный,Таинственно-черный, влекущийЗагадкою страшной взор.И скучны стали райские песниЕве с тех пор.
4. «Это было тоже…»
Это было тожеВ первое утро мира.Адам поссорился с Евой.И сидели у дерева ЖизниОни, как чужие.
И сказала Адаму Ева:«Мне наскучили райские песниИ ограда садов Эдемских».
И Адам ответил: «Я знаю,Это всё наветы Змея,Я видел сегодня, как взоромТы бесстыдно с ним обменялась».
И упрямо склонила ЕваЛучезарный лик на колени.И предстали в тот миг перед неюВ непонятном, как бред, виденьи —Чернобыльник, колючие травы,И звериные кожи, и кровь,И звезда Люцифера в сияньи и славе,И Крест. И на нем ее ЖизньИ Любовь.
5. «Серенький зверек…»
Серенький зверекВ белых пятнахС розовой мордочкой,ЗеленоглазыйВ первое утро мираДразнил змею.
Зеленая змейка в золотых полоскахИзумруды глазокВ траве серебристойОт него скрывала
И вдруг поглядела.И красное жалоЗатрепеталоНад бедненьким серымЗверьком.И всё было кончено.
6. «Под солнцем первого утра…»
Под солнцем первого утраНа акации белой росинкаВвысь потянулась паром.
— Я умираю, — сказала росинкаГроздьям душистым.И юное дерево в страхеОт слова «смерть» встрепенулось,Но солнечный луч погладилС улыбкой кружево листьевИ всем сказал в Эдеме:
— Вернется дождинкой росинка,И в этом таинство смерти.
3 февраля 1921, Москва«Отчего ты, звездочка моя…»
Наташе
Отчего ты, звездочка моя,На меня глядишь с такой боязнью?Или думаешь, что сердце перед казньюОбвинило в чем-либо тебя?
Как лазурь безоблачного неба,Предо мной душа твоя чиста,Если жизнь не может дать мне хлеба,Если чаша дней моих пуста,
Не с тобою пред лицом ГосподнимВстану я в день Страшного суда,Да и тот, кто мне для муки дан,Может быть, уже прощен сегодня.
[1921]Парк в Удино
А.В. Тарасевич
Аллеи лиственниц лимонных,Темно-зеленый бархат пихт.И в розово-янтарных кленах,И в липах ржаво-золотых
Прорвались синие просветыВ такую глубь, в такую высь,Где все вопросы и ответыВ кристалл Безмолвия слились.
Но храм, убогий и забвенный,В плакучем золоте березС такою верой дерзновеннойСвой крест в безмолвие вознес.
10–16 сентября 1921, УдиноО Ростове
