Teologica - Maxim Berns

здесь, на кухне, за стол,

И раскроют ту правду, которой в тома

Им уже не вложить. Заалеет шифон

И еще одна с плеч отлетит голова.

Нас опять расстреляли ноябрь и дожди.

Жди – не жди, а весна еще так далеко…

Я задену нечаянно тебе бигуди,

Ты, как будто не видя, уставишь в окно

Свой растрепанный взгляд. Станешь мне наугад

Называть города – ни к чему, незачéм,

Я опять закурю никотиновый яд

И еще предложу пару глохнущих тем.

Ты в лицо рассмеёшься и спросишь кровать,

Я отвечу: «Из кухни, направо и вниз»,

Ты меня поцелуешь и скроешься спать

И повесишь замок на коварстве убийц.

Сочи, ноябрь 07 года

Надоело

Lee Kater

Мне надоело плакать о тебе

И надоело тихо ненавидеть

Пустой маршрут по замкнутой судьбе,

И тишину – теперь ее б не видеть.

Мне надоело песнями ходить

И вопрошать молитвою постылой

Полуживую замкнутую нить

И волшебство, что будто бы остыло.

Теперь, когда кидают небеса

Как кость намеки, как болезнь тревогу,

Я путаюсь в твоих ли волосах

И вопрошаю прежнему ли богу?

Не знаю даже… И молчу стенáм,

Которые от страсти обгорели,

Которые доверчивым слезам

Всегда казали правый путь на мели.

Молчу мечтам. Мечты забил струной,

Дрожащей флажолетами отчаяния.

И заклинаю клятвами покой,

И умираю страхом порицания

Неясным. И быть может от того

Застывшим белой ночью в лед вопроса.

Немым. Я до извечия всего,

До изувечия стихам сплетаю косы.

Вплетаю в кудри мысли старика,

Что постарел в обличии младенца,

Его печаль скрестила в суть река

И принял бог. Я трогал полотенца

И полотнища тех святых минут —

Их завещал тебе, как остальное,

И замкнутой судьбы пустой маршрут

Сходил на слово «нет», как всё больное,

Отпетое, испетое… Пускай.

Я тот старик, что прожил жизнь мгновением,

И твой рассветный взгляд как страшный рай,

И длань руки, как символ искупления.

Твои намеки «инь» в наветах «янь»,

Твои вершины, посланные богом —

Теперь не стану словом мучить грань,

Не буду бить челом твоим порогам.

Мне надоело плакать о тебе.

И с точки зрения тех, других поэтов,

Не нужно скорби по твоей судьбе.

Тем более, что тебя на свете нету.

Владикавказ, 23.04.03 года

Молитва

Я пришёл такой же, как и был.

Я расплавил воск и снял покровы.

Я прибрел молитвой старых сил

Расспросить о превращениях новых,

Разгадать бинарный код Имён

Стольких многих и настолько разных —

Им число, наверное, миллион.

И держать смирение в соблазнах.

Без сомненья в тайной сути слов,

Без певучих глупых сожалений

Я пришёл во след Твоих шагов

Веровать абсурдам разночтений.

Превращаться в них и превращать,

И узнать единственно и верно,

Как во сне глаза Твои читать —

Им число миллион уже наверное.

Я пришел дрожать Твою струну

Партией случайных аккордов

И тревожить тактом вышину

Трудных взглядов Твоих верных лордов

В водах рек очерченных причин,

Чтобы как они я был очерчен

Памятью погибших в них мужчин

И печалью поседевших женщин.

Сочи, 13.03.07 года

Поэту

Бросай, поэт, перчаткой чёрной кожи

Строфу стиха воззванием к дуэли!

Пусть сталь наречий вылетит из ножен,

Пусть пули слов достигнут верной цели!

Трави поэт скорее ядом рифмы,

Чтоб дальше жить уже не захотелось,

И всё живое стало только мифом,

А неживое – ожило и пелось!

Заговори! Заставь застыть мгновенье —

Пусть мир замрет и снова станет чистым!

Дари простым вещам свои значения

И надели их формами и смыслом!

Чекань, поэт, псалмы! Читай молебен

Над спящей дрянью мира Человека!

Пусть этот мир – ничтожен и никчемен

Умрёт, тобой отпетый, как калека

У сводов Храма Пресвятых Предтечи.

Сочи, дата неизвестна

Озверело

Остыло. Отгуляло. Отболело.

До боли в теле, если это тело.

Остохренело. Спело. Отоспело.

Созрело, наливаясь чисто белым.

Немело. Отлежаться не успело,

И вмиг отжалось в вина. Захмелело.

И випилось. До края. До предела.

И стало рвотой. Если это тело.

Сочи, дата неизвестна

из альбома «Чисто сердечное» (2006 – 2010)

Тишина её имени

Маше Америковой

I. Всё

Всё гордости твоей промокший шёлк —

Той гордости, которой нет в помине.

Твой ренессанс по мне – так просто шок,

Что восемь мух, застрявших в паутине.

Тебе мои шаги – хромого шаг,

Счастливого и пьяного хромого.

Как две бутылки водки натощак,

Как пламенные речи для немого.

Когда ты хочешь сказок – я смеюсь,

А расскажу их – сразу же заплачешь,

Но я истерик женских не боюсь,

А ты мужской жестокости – тем паче.

Я часто думал, что ты можешь жить

Сто лет – вот так, с бессильною улыбкой.

Меня допить, забросить и забыть

Кривой орфографической ошибкой,

Исправить красным наши вечера

И на поля снести, чтоб не забылось…

Но ты приснилась кéтсалем26 вчера —

Взлетала в небо и о стекла билась.

Клевала зерна в линиях руки

И оставляла перья мне на память.

Та бархатная сталь ночной тоски

Была способна айсберги расплавить.

Да что там сны… Им веры больше нет.

Главнее снов причуды ожидания,

Твоих прочтенных книг один сюжет,

Мои звонки и наши расставания.

И я, как грешник, проклятый тобой,

Как летописец, летописью спетый,

В твой лáтте окрéщенною водой

Вливаю простоту с другого света.

Чтобы тебя, допетую, любить,

Чтобы хранить, как клевер под страницей.

Чтобы допить, забросить и забыть

Все тех, кто может больше и не снится.

Кто отгорел пылающим огнем

И стал наброском сепий красных линий,

И гордости твои кто клял огнём —

Те гордости, которых нет в помине.

Сочи, 20.02.06 года

II. По Анненскому

27

(Не надо света)

Под шум машин, под стук чужих шагов

Я плавно превращаюсь в одно имя —

Не потому что я любить готов,

А потому что я теперь с другими —

С такими же, как я, кто променял

Отчаянья забвенья на пустое.

Я мерно шел и тихо повторял,

То имя, что почти уже святое.

Я вспоминал бездонные глаза,

Боясь соврать про непокорность взгляда,

Не потому, что нечего сказать,

А потому что лжи теперь не надо.

Все мои речи рядом с тишиной

Ее имен – намокнут и растают.

Я здесь – один, а рядом с ней – другой,

Я рядом с ней совсем неузнаваем.

И плавных линий сон ее руки

Сиреной дивной усыпит любого…

Я шёл и холодело от тоски,

Что рядом с ней забвения другого

Скитальца слов. И мне не пламенеть

Костром наречий – ладаном поэта,

Не потому, что я боюсь сгореть,

А потому что с ней не надо света.

Сочи, 20.02.06 года

III. Романс

Вы встреч не ищите —

У парка полуночных встреч,

И мне не пишите

На розовом низкие ноты,

Чтоб я целовал

Серебро целомудренных плеч

И вам покупал георгины

У местной босóты.

И не говорите,

Что я ваш, что вами воскрес,

И что без меня

Небеса рухнут за горизонты,

Из нас я – синоптик

Безветренных сказочных мест,

А вы над безветрием этим

Холодные фронты.

Оставьте бояться

Что скоро вас примут к врачу

За то, что я так

Надоел вам настойчиво сниться —

Я этой тоски

Подвенечной уже не хочу,

И золота узких колец.

Я же вольная птица.

Пусть рифм опостылел

Рефреном похожий повтор,

Но искренне веря в прощение

Все же признаюсь —

Я вашей тоски

Соучастник, мошенник и вор

Минут отчуждения,

В которые сам превращаюсь,

И не говорите мне слов —

Что мне ваши слова

Напротив гипноза

Движений и томного взгляда,

Где каждый ваш жест —

Это повести тихой глава

И в темном вине отравителя

Порция яда

Я сам вам скажу,

Обреченный своей темнотой,

Как мигом звезды

Среди гаснущих глаз звездопада,

Про ваши любови.

Я болен другою мечтой.

И больше любовей иных

совершенно не надо.

Сочи, 20.02.06 года

IV. * * * (Я Парижем твоих жестов отлюбил…)

Я Парижем твоих жестов отлюбил

Всё твоё французское,

Я допил пером моря чернил

Клеточками узкими.

Ты нашла английский верный ход

(Лондон в восхищении!) —

Как смогла в семи скрижалях нот

Не найти прощения?

Сочи, 15.07.06 года

V. Далеко

Теперь ты далеко. Ты дальше тех

Дрожащих пальцем