Весы змея - Ричард Кнаак

Он был тонок и славно сложен, как какой-нибудь акробат или танцор. Пророк двигался так, что даже холёная кошка ему бы позавидовала. Он был одет в серебристо-белую мантию Собора Света, ноги были обуты в сандалии.

Сейчас Пророк стоял во всём своём великолепии, только что окончив проповедь для более чем трёх тысяч рьяных паломников. Позади него хор из двух сотен певцов — фигурами и телами они были совершенны — пел завершающие хвальбы. Публика, как всегда, была в экстазе. Хотя у секты были отделения повсюду, поток новичков вперемешку с местными верующими, который тёк по направлению к собственно храму, отстоящему немного к северу от столицы, никогда не утихал. В конце концов, именно здесь жил сам Пророк. Здесь можно было услышать речи из его собственных уст.

«Я должен поработать над этим, — подумал он, принимая хвальбу от почитателей. — Каждый должен слышать мои слова лично. Возможно, в каждом регионе во время проповеди высоко над жрецом стоит повесить сферу, из которой будет литься мой голос…»

Он отложил эту идею на потом: его собственные чаяния витали сейчас очень далеко от текущих обстоятельств.

Рядом со смертным Ульдиссианом уль-Диомедом и его разношёрстными последователями, которые снова продолжили движение.

Когда он собрался сойти с помоста, дунули в длинные золотые рога. Хор сменил песнопение в знак его ухода, ни разу не допустив фальши ни в одной ноте. Он состоял из представителей всех сословий, всех рас, но в своей счастливой гармонии они мало отличались друг от друга.

Его встретили два его старших жреца, Гамюэль и Орис. У Орис волосы были забраны назад и, хотя на вид она годилась ему в бабушки, её выражение выдавало её влечение и любовь к нему. Пророк ещё помнил, что её овальное лицо когда-то давало фору любому молодому лицу из хора, но, как и певицы, жрица мало интересовала его и тогда, и теперь. Также его определённо не привлекала внешность любого из мужчин, в том числе широкоскулого Гамюэля. Нет, только одно существа — женского пола — было когда-то его страстью… И он предал её анафеме.

— Плодотворная, изумительная речь, как обычно, — проворковала Орис. Несмотря на её манеру с ним, она была одной из самых способных его служителей. Кроме того, Пророк вряд ли мог винить её за обожание. Она была всего лишь человеком, в то время как он был куда большим.

— Как ни устал я соглашаться с ней в этом вопросе, боюсь, что должен сделать это снова, о Великий! — добавил Гамюэль, низко кланяясь. Когда-то он был воином и был вполовину шире своего господина, но никто бы не спутал, кто из них представляет настоящую силу. Пророк выбрал для этого поста Гамюэля, потому что, пусть и самым отдалённым образом, этот смертный напоминал Пророку его истинную сущность.

— Это было хорошо, — признал их повелитель. По меркам жрецов все его речи были совершенством, но даже он вынужден был признать, что эта речь была чуть лучше многих предыдущих. Возможно, это было связано с текущими обстоятельствами; того положения дел, к которому он привык, вдруг не стало. По правде говоря, это одновременно разъярило… И вдохновило… Его.

— Чувствовалась смена настроения, когда ты заговорил о Триедином, — продолжала Орис, её рот скривился при произнесении последнего слова. — Ходят новые слухи о них и каком-то фанатике из региона ассенианцев.

— Да. Его имя — Ульдиссиан уль-Диомед. Он принёс много бед храму в Торадже. Очень скоро мы услышим об этом официальное известие.

Ни один из жрецов не выказал большого удивления, что это ему известно. Они оба пробыли здесь достаточно долго, чтобы понимать, что Пророк осведомлён о вещах, которые они даже не могли никогда представить. При этом они всё равно должны были доставлять ему отчёты — для проформы. Всегда имелся малюсенький шанс, что что-то могло от него ускользнуть.

Гамюэль покачал головой:

— Так близко. Будет ли… Этот Ульдиссиан… Искать войны так же и с Собором?

— Это возможно, сын мой.

— Тогда мы должны пойти против него…

Пророк посмотрел на жреца так, как отец смотрит на простодушного, но любимого сына:

— Нет, дорогой Гамюэль, мы должны идти в ногу с ним.

— Святой?

Но Пророк больше ничего не сказал. От высших служителей он пошёл в свои личные покои. Никто не последовал за ним — блистательный хозяин Собора Света настаивал на том, что ни один слуга не должен посещать его, пока не будет вызван. Никто не задавался вопросом об этой причуде; все они были слишком очарованы его святым присутствием.

Стражники в шлемах стояли на посту перед изящно вырезанными сдвоенными дверями — это было одновременно церемонией и следствием опасений за него его сподвижников. Все шестеро стояли, как статуи, когда он приблизился к ним.

— Вольно, — сказал он им. — Вы свободны на этот вечер.

Старший стражник немедленно встал на одно колено:

— Святой, мы не должны покидать наш пост! Твоя жизнь…

— Есть ли здесь кто-то, кто может угрожать ей? Есть ли здесь кто-то, кого мне следует бояться?

Тут они не могли с ним поспорить, ибо все знали, что Пророк обладал силами невероятными. Он мог защитить себя куда лучше, чем они. Даже сами стражники понимали, что они здесь для вида, но их преданность всегда мешала им уйти.

— Идите благословясь, — провозгласил белокожий юноша и сложил уста в блаженной улыбке, чтобы вдохновить их на уход. — Идите, зная, что все вы пребываете в моём сердце…

Они покраснели от гордости, но подчинились с неохотой. Пророк не смотрел, как они уходят. Он прошёл прямо в двери, которые распахнулись сами собой, чтобы пропустить его, и захлопнулись сразу, как только он вошёл.

Он оказался в зале, где было мало мебели, но которая в остальном была роскошной.

Плисовый низкий диван служил постелью Пророку по предположению его последователей… Тех, кто предполагал, что он вообще спит. Помимо него здесь стояло несколько мраморных постаментов с лучшими вазами и стеклянными скульптурами со всех уголков Санктуария. Свежие цветочные венки украшали стены, бо́льшую часть сверкающего мраморного пола покрывали сужающиеся ковры с самыми замысловатыми, вышитыми вручную узорами. На стенах также висели великолепные картины естественной красоты с изображением любой вообразимой местности, каждая была лично описана различным художникам златовласым хозяином.

Но выше находилось то, что те немногие, кто был удостоен чести войти в личное святилище Пророка, считали истинным фокусом внимания. Роспись покрывала весь потолок целиком, каждый участок был полон фантастических изображений. Существа, считающиеся мифическими, почти сюрреалистические пейзажи и, прежде всего, тщательно проработанные нематериальные создания, парящие вокруг при помощи огромных оперённых крыльев, пробивающихся из них в области плеч. Фигуры как мужские, так и женские, все одеты в тончайшие мантии; каждая обладает чертами, которые могли бы стать предметом зависти любой красавицы-принцессы или удалого принца. При внимательном рассмотрении становилось ясно, что они — не просто часть пейзажа, но скорее они формируют пейзаж.