Ночной директор. I том. История, рассказанная в тиши музея - Всеволод Липатов

До нашего времени дошли грамоты, которые свидетельствуют о вывозе ремесленных изделий в Сибирь. Например, в 1603 году торговый человек Докучайко Семёнов, ехавший «в сибирские города», просил разрешения: «взяти с собой железново товару: бочку ножей угорских, 24 сошника, 200 кос, 50 топоров, 100 ножей пермских».39

Другие купцы били челом:

«Ехать де было им торговать на все сибирские города, а товару у них будет 300 укладов серпуховских, 100 кос, 500 сох железа, да 50серпов, да 200 ножей чекриев, да 100 ножей тахилей угорских, да 100 топоров дровосечных, да 500 скоб судовых, а продавати де им топоры и ножи нашим служивым русском людям и пашенным крестьянам и ямским охотником».40

Одинокий посетитель покачал головой. Он постоянно восхищался тем, как за сравнительно небольшой промежуток времени, этим неугомонным торгашам, удалось не только пройти эти края, где и дорог-то не было, а лишь одни направления и те весьма условные, дойти до самых восточных окраин Евразийского континента, и даже оказаться на соседнем континенте, между делом ещё успеть освоить морские пути, но, кроме всего этого, ещё и научиться торговать с окрестными народами. А ведь не все были миролюбиво настроены к пришельцам.

В исторической литературе нередко можно встретить мнение о так называемом «неэквивалентном», или попросту говоря «грабительском» характере средневековой сибирской торговли. Долгое время считалось, что она давала до трёхсот – четырёхсот процентов прибылей. На самом деле это были лишь отдельные примеры редких счастливцев, которым удавалось так хорошо заработать. Потом их удачу людская молва раздувала до невероятных размеров. При более детальном изучении сохранившихся документов хорошо видно, что на самом деле «лёгкой» прибыль купцов назвать трудно.

В середине XVII столетия годовая торговая прибыль у возвращающихся из-за Урала, составляла всего лишь около двадцати двух – двадцати пяти процентов. Здесь сказывались очень высокие накладные и организационные расходы, медленное обращение капитала.41 Необходимо вспомнить, что злоупотребления местных должностных лиц в те времена могли достигать просто невероятных размеров, и от них тоже приходилось откупаться. Естественно были и прочие, незапланированные траты. К тому же торговый караван мог быть просто-напросто разграблен аборигенами или своими же соотечественниками-разбойничками, и даже безвестно сгибнуть где-нибудь в сибирской тайге, бескрайней тундре, или в штормовой реке.

Несмотря на все трудности в торговле, сибирские товары всё же заняли прочное место на русских ярмарках. А вместе с купцами появились и устойчивые, манящие слухи о богатейших сибирских землях. Это вызывало неподдельный интерес в кремлёвских палатах, а привозимые на ярмарки сибирские меха только разжигали непреодолимое желание тоже погреть на этом деле руки.

О доходах крупных купцов, ведших свои дела в низовьях Оби, можно косвенно судить по некоторым документам. Например, «Прибыльные дела воевод и таможенных голов». Так в 1627 году таможенный голова Михайлов в отчёте указал: «И собрал я, холоп, твоего государева десятинного сбору по мангазейской цене одиннадцать тысяч триста сорок три рубли, да денег сто тридцать пять рублев четыре деньги».42

В подобном докладе, составленном в Казанском дворце, о сибирской службе посадского М. Левонтьева, указана сумма не менее впечатляющая:

«И всего на 134-и и во 135-м и во 136-м году прислано ко государю к Москве из Мангазеи десятые пошлины збору головы Воина Михаилова двести пять сороков 25 соболей, 14 бобров, два кошлока, 3 черевеи бобровые. Сибирская цена тои мягкой рухляди десять тысяч триста двадцать рублев. Да по сибирской цене не цененных сто шестьдесят один сорок тридцать три пупка, сто восемьдесят восемь двадцать выимков собольих, московская цена тем пупкам собольим и выимкам тысяча двести девять рублев четырнадцать алтын три деньгою».43

Естественно купчины собирали не меньше. Исходя только из этих цифр, нетрудно представить, какие суммы могли зарабатывать крупные торговцы.

Одними из самых богатых торговых людей в первой половине XVII века были братья Наум и Демид Глотовы. Они держали здесь приказчиков, которые скупали для них пушнину в Мангазее и окрестностях. Крупные торговые операции тут вели братья Гусельниковы. В 1630 году один из братьев – Василий, даже был включён в состав гостиной сотни Москвы. То есть, как бы сейчас сказали, Василий вошёл в сотню богатейших коммерсантов столицы. А среди купцов в Мангазее он занимал первое место. Здесь даже были представители царствующего дома Романовых. Например, ярославский купец Епифаний Светешников был торговым агентом нового царя, Михаила Романова, «по закупке для его обихода товаров».44

Человек в полутёмном зале задумчиво погладил пахнущие порошком от моли шкуры. Перебирая мягкий, драгоценный ворс в пальцах, он думал, что по большому счёту именно купцы начали осваивать этот край. Но вот что странно, почему-то исследователи прошлого как-то неохотно отдают им почести. Чего уж говорить про лавры первооткрывателей и первопроходцев. А зря! Ведь вся мировая история учит, что лишь на одной силе оружия завоёванные народы не удержать. Нужно нечто большее, накрепко цементирующее связи народов между собой.

Возросший товарооборот вынудил царское правительство вплотную заняться этим краем. А усиливающиеся торговые связи между торговыми людьми и местными народами, привели к тому, что государство обратило пристальное внимание к этим взаимоотношениям, так как огромные доходы предприимчивых людей проходили мимо государевой казны. По законам того времени это считалось «воровством», то есть государственным преступлением. Кроме этого существовали и другие проблемы, которые препятствовали правильным отношениям между различными рынками страны. Поэтому правительству приходилось вмешиваться в эти дела. Например, в 1596 году была проведена очень важная реформа. Все большие перевозы, принадлежащие частым владельцам, были взяты в казну, иными словами, проведена национализация этого доходного бизнеса, установлены одинаковые размеры мыта, то есть налога, а сбор мыта поручался верным целовальникам, владельцы же перевозов получали в виде индемнизации в свою пользу половину дохода.45

На северо-западе государства проблемы усугублялись ещё и тем, что чиновников, представлявших государственный аппарат, здесь практически не было, земли только-только начали осваиваться. Но узнав о положении дел в бассейне реки Таз, в кремлёвских палатах приняли решение о назначении туда своих представителей, которые должны были осуществлять контроль в низовьях Оби, и взимать ясак с местных народов.

Дело в том, что к тому времени русские промышленники уже поставили свои зимовья в устьях рек Пур и Таз, активно торговали с самоедами, остяками, юраками. Что особенно возмутило московских бояр, так это то, что многие из этих ушлых людишек нагло называли себя «царскими людьми», и, прикрываясь этим, собирали ясак, который шёл в их пользу. Чтобы пресечь эти беззакония в 1598 году туда был послан дьяк с целовальниками и стражей. Кроме этого он должен был осмотреть страну и обьясачить инородцев.46

Продолжая поглаживать лежащие на розвальнях шкурки, Ночной Директор неожиданно вспомнил время, когда только начинал изучать историю. Это слово – «ясак», встречалось практически в каждой книжке, где писалось о средневековой истории Сибири.

Он смешно сморщил нос, то ли от поднявшегося нафталина, от которого очень сильно захотелось чихнуть, то ли вспоминая свои ощущения, когда в первый раз это слово попалось ему на глаза. Тогда слово «ясак» показалось весьма забавным, каким-то щекотливым.

А потом он досадовал, что нигде нет толкового объяснения ему. Почему-то авторы книг думали, все ныне живущие знают, что такое «ясак».

При присоединении Сибири к Русскому государству, местное население в первую очередь облагалось налогом, они должны были уплачивать несколько шкурок соболя, или иных ценных зверей, в государеву казну. Этот своеобразный налог и назывался ясаком. А плативших – «ясашными». Зато каждый уплативший этот налог получал от правительства твёрдые гарантии защиты своей жизни и имущества. Никакой воевода по своему усмотрению не имел права казнить «ясашного инородца», при любом преступлении его дело рассматривалось в Москве. А там смертных приговоров аборигенам никогда не утверждали.

Даже более того. Из бумаг Берёзовской воеводской канцелярии видно, что каждому волостному князцу, приезжавшему в Берёзов с ясаком, выдавалось по четыре аршина красного сукна, топору, ножу, пешне, и это не считая казённого корма и вина, которым его обязаны были угощать.47