Последнему - кость - Александр Чернобровкин

В бильярдную зашла завклубом.

– Чего надо? – раздраженно спросила она.

– Поиграть хотели до фильма.

– Не будет. Коська уехал вчера в райцентр и до сих пор не вернулся. Пьет где-то, выродок!.. – Она перечислила обычные прилагательные к Коськиному имени. – И вы мотайте отсюдова! Нечего. Закрываю.

Дружки потоптались у клуба, соображая, чем заняться, потому что расходиться по домам желания не было.

– Может, бормотухи возьмем? – предложил Лешка.

Вино называлось «Золотая осень». Мужики шутили, что из-за этой «осени» и лета не увидели. Не увидят и зиму. Пили вино за магазином. Горлышко прилипало к губам, мороз обжигал облитый подбородок, но алкоголь согрел, придал боевитости. Они побродили по поселку, выискивая, к кому придраться. Никто на пути не попался, поэтому твердыми комьями снега разбили фонарь у леспромхозовского забора. Потом катались, цепляясь за бревна на лесовозах. Проедешь метров пятьдесят, мотыляясь по колее, затем растянешься на пузе и еще десять скользишь за машиной.

Вскоре стемнело, и Лешка, уставший от дурацкого времяпровождения, решил:

– Пойду я домой.

Втроем они добрели до Вовкиного дома, выкурили там по сигарете и разошлись.

Глава десятая

В начале февраля забастовали проститутки. Они ни на что не жаловались, требований никаких не выдвигали, а просто не ходили на работу. Поселок сначала с язвительной улыбкой, а затем, после приказа директора леспромхоза не продавать им продуктов в магазине и не обслуживать в столовой, с сочувствием наблюдал за необычным в этих местах поединком. Первое время, после получки, проститутки редко появлялись на улице. Гости в бараке не переводились, шумные гулянки растягивались до утра. Но вскоре деньги у мужиков кончились, и все чаще можно было видеть у магазина или столовой проститутку, которая упрашивала купить съестное. Покупать боялись. И в гости не приглашали: жалость жалостью, а беду в дом незачем приводить: ничего хорошего от проституток поселковые женщины не видели.

Порфиров и братья Тюхнины столкнулись с Бандиткой случайно. Зашли в магазин за сигаретами, на обратном пути завернули в столовую, где работала Надька, и увидели, что кто-то роется в куче мусора у черного входа. В сумерках трудно было разглядеть, кто это, лишь по пуховому платку догадались, что, женщина.

– Никак Бандитка, – предложил Лешка. – Бандитка, что ищешь?

– Пошел ты... – беззлобно ругнулась она.

– Закурить дать?

– Давай, – как бы нехотя согласилась она.

Пока Гришка разговаривал на кухне с сестрой, Ванька и Алексей подначивали проститутку.

– Что – с голоду опухла так?

– Не с похмелья ж.

– А есть, наверное, хочешь!

– Все хочут.

– Почему же мужика не поймаешь?

– Они сами сейчас без денег.

– Зато накормят.

– Не кормят, – уверенно сказала Бандитка.

– Слышь, Бандитка, а если мы тебя накормим, дашь? – полушутя-полусерьезно спросил Лешка, уверенный в отрицательном ответе.

– Обоим?

– Троим! – со смешком ответил Алексей.

– А водка будет?

– Бутылку возьмем.

– Две, – решительно заявила она.

Порфиров от неожиданности приоткрыл рот. Отступать было поздно, а согласиться... Он нерешительно посмотрел на Тюху-старшего: Ванька считался бывалым, часто рассказывал о похождениях в райцентре, где женщины, не в пример поселковым, более покладистые.

– Значит, две бутылки, закуска... – перечислил Ванька.

– Жратвы побольше, – вставила Бандитка.

– ...и дашь троим?

– Угу.

На вытянутом лице Тюхина засветлилась счастливая улыбка.

– Так это, я за деньгами сбегаю, водки возьмем, а то магазин закроется. Вы это, стойте здесь, я быстро.

– А чего здесь стоять? Я лучше в тепле подожду. К тебе пойдем или к нему?

Порфиров отрицательно покачал головой: родители дома. У Тюхниных тоже не развернешься. Он понял, что дело срывается, в барак ведь не пойдешь: увидит кто-нибудь, раззвонят по всему поселку.

– Может, в бане? – нерешительно спросил Ванька. – Мы топили ее сегодня, не выстыла еще.

– Можно и в бане, – согласилась проститутка.

– Ну, я – за деньгами, а вы Гришку подождите и идите в баню. – Добежав до угла, Ванька вспомнил: – Жратвы принесите.

В предбаннике было не так тепло, как предполагали. Керосиновая лампа освещала бревенчатые стены, лавку вдоль одной и перевернутые вверх дном бочки у другой. Крайнюю бочку подтащили к лавке, разложили на днище закуску: хлеб, сало, кровяную колбасу и вареную картошку, поставили бутылки и стаканы. Красные руки Бандитки хватали еду, плямканье слышалось даже не изо рта, а немного ниже, из горла, стакан подлетал к губам, из него отпивалось с причмокиванием, как сладкую воду, и быстро опускался на днище, чтобы и вторая рука могла хватать.

Алексей сидел на перевернутом ведре напротив женщины и представлял, как все будет дальше. Водка уменьшила опасения, давнишняя мечта казалась не такой уж трудно выполнимой. А хотелось сильно, особенно, когда женщина наклонялась, и глубокий вырез летнего платья позволял видеть белые, выпирающие из материи груди.

Бандитка тяжело отвалилась от бочки, выдохнула, по-лошадиному шлепая губами. Допив водку, она сыто отрыгнула, поковырялась ногтем в зубах.

– Ну, чего, пойдем? – равнодушно спросила проститутка.

Дружки переглянулись: кто первым? Ванька смотрел на Лешку, а тот на него, уступая очередь.

– Пошли, – не своим голосом произнес Тюха-старший.

Бандитка грузно поднялась, прихватив с днища кусок сала. Из бани послышался ее недовольный голос:

– Говорил, тепло... мокрое все... пальто давай.

Алексей и Гришка сидели молча, прислушивались. Ворчание стихло, заскрипели доски. Лешка плотнее сжал ноги. Он смотрел на лампу, на пляшущий язычок пламени. Язычок был телесного цвета и напоминал женскую голову, от которой исходил густой дым, похожий на вставшие дыбом черные волосы. Дым бился о стенки лампы, особенно там, где стеклянный колпак суживался и переходил в трубу с отбитой половиной и был покрыт жирной копотью. Иногда язычок пламени резко падал к стеклу, раздваивался, превращаясь из головы во вставшее на руки тело с раздвинутыми в стороны толстобедрыми ногами. Ноги поднимались вверх, сливались – и опять женская голова со вздыбленными волосами...

Скрипение досок стихло. Шаги. Толчок в дверь.

– Следующий! – высокомерно произнес Тюха-старший и с хлюпаньем сглотнул слюну.

Алексей повел плечами, скидывая фуфайку. Деревянная ручка врезалась в ладонь, утянула дверь за собой. Из бани пахнуло теплой прелью. На полках лежала женщина с темным телом и белыми ногами. Лешка приближался к ней и боялся, что Бандитка одернет платье и встанет. Он торопливо упал на влажные доски рядом с ней. Что делать дальше – не знал. Набравшись духу, опустил руку на растекшуюся грудь. Она была большой и вялой. еперь вроде надо поцеловать. Губы наткнулись на жирные солоноватые пальцы.

– Ну?! – пробурчала Бандитка набитым ртом.

Алексей испуганно отпрянул и замер в неудобной позе. В локоть врезался твердый край Ванькиного пальто. Подняться бы и уйти, но в предбаннике сидят Тюхнины. Лешка чуть не заплакал от злости и обиды.

Бандитка недовольно вздохнула, зашевелилась. Ее рука придвинула Порфирова, зашарила в брюках. Лешке было неловко, хотелось ударить по этой руке. Шершавая ладонь высвободила упругую плоть, подтолкнула Лешку:

– Залазь.

Женское тело было мягким и теплым, Алексей ощущал его через свою и ее одежду, но боялся налегать, думал, что сделает больно, а за это грубо оттолкнут. И ждал-подсказки или помощи.

Бандитка еще раз вздохнула, ее рука протиснулась между телами, с бесцеремонностью указала путь...

Кап... кап... кап... – дробилось у уха. Лешка лежал на мягком женском теле и тяжело дышал. Все произошло быстро и совсем не так, как мечталось, хоть плачь от обиды и разочарования. Возле другого уха послышалось чавканье, и кулак просился унять его. И еще было удивление: и стоило из-за этого так мучиться, гореть?

Алексей неуклюже слез, стараясь не прикасаться к Бандитке, потому что чувствовал к ней отвращение, желание избить. Шагнул – баня качнулась, потолок налег на плечи. Алексей тряхнул головой и рванулся к двери.

– Следующий! – ухарски повторил он.

Мимо, задев локтем, просопел Гришка. Порфиров злорадно улыбнулся ему вслед. Надетая фуфайка придала уверенности, будто до этого был голым и беззащитным, но встретиться взглядом с Ванькой боялся: догадается обо всем.

– На, выпей, – придвинул Тюха-старший стакан, в котором на донышке была водка. – Немного припрятал, чтоб отпраздновать.

Лешка выпил, как больной долгожданное лекарство.

– Ну, как, здорово, да?

– Угу! – с деланным восторгом подтвердил Алексей.