Необыкновенные приключения юных кубанцев - Ольга Репьева

Мать видела, как он вчера, уже под вечер, мастерил себе прящ, а утром умчался на гравийку за камушками. Чей-то рыжий котище, задирака и драчун, просто житья не стал давать Мурзику, и сын собирался проучить паршивца и отвадить. Правда, не вернулся вскоростях, как обещал, но это не впервой — днями пропадать на ерике. И она не особенно и беспокоилась, разве что из-за того, что весь день был, считай, впроголодь. Слыша, что тот ворочается дольше обычного, поинтересовалась: — Ты чиво, сынок, не спишь? Комаров я вроди усех передавила.

— Комары ни при чём… Видел сёдни воздушный бой, никак с головы нейдёт. Самолёт наш сбили фрицы…

— Я як раз доливку домазывала, слыхала, як гуркотели да стреляли, аж хотела выйтить поглядеть. Кажуть, лётчика, сердешного, прям под парашютом застреляли, ироды. Ходили шукать, да не нашли, где упал. Мабутъ, в лиман угодил.

— Вы тоже ходили?

— Собралась було и я, а тут прибегае кума Ивга. На бригаде, говорыть, анбары открыли, разбирають по домам зерно. Так мы с нею, забыла тебе и похвалиться, тожеть по чувальчику привезли.

— А на чём везли?

— Ванько возок предложил. Они как раз с Варей цельных два притарабанили. А посля и нам с Ивгой и погрузил, спасибо ему, и довезти помог.

— И много в них было пшеницы?

— Оба анбара пошти полные. Пшеничка в мешках — мабуть семенная. А може на госпоставку готовилось, да не успели вывезти. Хорошо, хуть хвашистам теперя не достанется.

— Мам, мы же с вами русские. Надо говорить не «хва», а фашистам, — поправил ее сын. И добавил: — Нужно выражовываться правильно!

— Какая, сынок, разница, — слабо возразила мать. — Ежли правильно, то имя им — изверги рода человеческого. Оно бы и понятней каждому. — Помолчав, вспомнила: — Хлопци спрашували куда это ты запропастился. Они усе были коло анбаров: Ванько навытаскивал в сторонку цельный штабиль мешков, Федя с Мышком присматривали, а они с Борькой помогали нашим развозить по дворам. Нам с кумой, Лизавете Шапорихе, Мачням завезли. Та, мабуть, усем, в ково ребятишек куча, успели.

«Ничего, — подумал Андрей, — мы с Мартой тоже не на прогулке были. Узнают — попрекать на станут».

Матъ ещё долго пересказывала новости дня, душа требовала выплеснуть наболевшее; но Андрей недослушал — сморил-таки сон.

Проснулся рано: поблизости ухали взрывы, стекла в окнах беспрерывно позвякивали; Не спала и мать.

— Мам, что это за грохот, как вы думаете? — спросил, видя, что и она готовится вставать: сидя на кровати, свивает волосы в узел на затылке.

— Хто ево знаить, сынок… Арудия бьють, а може, станцию бомблять. Хронт наближаетца… Ты сёдни на ерик не ходи, чуть што — зараз домой беги.

— На ерик не пойду, но мне, мам, нужно отлучиться в одно место, — предупредил на всякий случай.

— Што за место?

— Опосля скажу. Это не надолго.

— Ты и вчерась говорил ненадолго, а явился вечером. Неужто за цельный день не накупался?

— Да не купаться я ходил! Мы, мам, лётчика ходили искать. И нашли, так что он не погиб, хуть и упал в лиман.

— В лимане — и нашли? — удивилась и явно обрадовалась мать; перестала прибирать кровать, подсела к нему. — Как же вам это удалось?

— Благодаря лодки. А упал посреди, считай, лиману да ещё и раненный.

— И сильно ранитый?

— Он считает, что не очень. А вобще — руку пулей распанахало. Видать, разрывная: рана страшная, вот в этом месте, — показал.

— Пошто ж мне учерась ещё не сказал? Я бы хуть исть приготовила. Он зараз где?

— Спрятанный в надёжном месте. Токо вы, мам, никому, ладно? Надо, чтоб поменьше кто знал, — предупредил, зная что мать непременно захочет поделиться доброй вестью с соседями. — Потому-как не сёдни-завтра нагрянут гитлеровцы, как бы кто не проговорился. А насчёт поисть уже договорено.

— Я, сынок, ежели б кому и сказала, то их бояться не след: выслуживаться перед супостатами не станут. А с кем же ты был, что говоришь «мы»? Усех наших ребят я видела коло анбаров.

— Девчонка одна напросилась — возьми да возьми. Я возвращался балкой, а она пришла туда за козой и тоже видела, как лётчик выбросился с парашютом. Сказала, что санитарному делу обучена — сделает, ежли что, перевязку. И не возьми я её с собой, лётчик мог схлопотать гангрену, по-врачебному заражение, от которого умирают.

— Постой, это не та, конопатенькая, что поселились с матерью у деда Готлоба?

— Она самая. Токо… только она не конопатая, а немного веснущатая.

— Ох, здря ты, сынок, с ними связался! — Мать, снова занявшаяся было постелью, села на кровать обеспокоенная. — Они ить немчура, и мы не знаем, какого ляда пожаловали. Мало ли чево…

— Сперва и я так подумал. А потом рассудил: не все ж волки, кто серым родился! И потом, её мать и тёть Эльза — родные сестры.

— В народе говорят: и в семье не без урода. Знать бы, что у ей на уме…

— Нет, мам, они хуть и немцы, но — я так понял — наши, и вы о них плохо не думайте.

Было ещё рановато, когда Андрей в одних трусах выскочил во двор размяться физзарядкой. Подтянувшись несколько раз на турнике, поколотив самодельную «грушу», умылся по пояс, надел новые штаны и рубашку. Есть не хотелось. Сказал матери, уже хлопотавшей по хозяйству, чтобы не переживала, если задержится опять. Огородом спустился в балку и направился в конец хутора.

Вчера, возвращаясь с лимана, торопились: матери — и его, и ее — уже, поди, беспокоились. Пожав Марте у калитки руку и сказав «До утра!», он заспешил домой. Отойдя, вспомнил про прящ, но возвращаться не стал. Интерес к этой подростковой забаве сошёл на нет, уступив место более глубокому увлечению. Всю дорогу до хаты и весь остаток вчерашнего дня думалось только о Марте. Вот и сегодня: от предстоящей встречи было волнительно на душе… Не заметил, как оказался у крайнего огорода.

Межевой стёжкой поднялся по пологому склону до конца кукурузы и решил немного здесь переждать: показалось, что пришёл рановато. Сел под копешку, потянулся, сладко зевнул. Прошедшая ночь была душной, плёлся какой-то кошмарный сон, и он явно недоспал. Солнце протискивалось сквозь оранжевую муть у горизонта и обещало день не менее знойный, чем вчера. Но это — мелочь, подумал. Интересно будет, если он придет, а там ничего не готово. Несмотря на её заверения, что приготовят с матерью всё необходимое. Понадеялась, а мать решит, что ввязалась не в своё дело, отругает и больше вообще не пустит от хаты ни на шаг. Может, просто потому не пустит, что один на один с незнакомым и почти взрослым пацаном. А вобще, решил Андрей, этого опасаться не след: с Дедой-то они старые друзья, он верняк замолвит слово в его пользу!

Поровнявшись с терновничком, вспомнил о пряще; «Отдам его Мишке, он давно ими бредит», — подумал.