Необыкновенные приключения юных кубанцев - Ольга Репьева

— Ну почему? — возразил было Андрей, но, подумав, согласился: — Может, конешно, немного обидные. — Чувствуя, что такой ответ недостаточен, добавил:

— Ежли интересно, могу уточнить.

— Очень интересно!

— Ну… которые девочки на нашем, значит, порядке: Нюську, к примеру, сразу прозвали Косая; у неё и вправду один глаз косит. Есть Вера-Мегера; прозвана так Борисом, он живёт недалеко от вас. У него, между прочим, тожеть… вернее — тоже… имеется кличка: Шенкобрысь. Почему такая? Ещё во втором, кажись, классе подписал как-то тетрадь вместо Шевченко Бориса — Шенко Бриса; ну и стал с тех пор Шенкобрысем.

— А Вера — она что, сердитая и злая?

— Да нет… просто Борис за нею ухаживает, иногда пытается заигрывать, а она ведёт себя с ним недотрогой. Хотя очень его уважает.

— И больше на вашем порядке девочек с прозвищами нет? — не дождавшись продолжения уточнений, спросила она.

— Ещё Варька. У неё оно, пожалуй, оскорбительное. Даже говорить неохота. Или сказать?

— Если неприличное… вобщем, смотри сам. А почему «Нюська», «Варька»? — нe понравилось ей. — Можно ведь Нюся, Варя. Вы что, женоненавистники?

— Почему?.. Просто Нюська ласкательного имени и не заслуживает, а у Сломовых так повелось сызмалу: Варька да Варька.

— И за что ж вы дали ей такую кличку, что и произносить неудобно? — полюбопытствовала-таки собеседница.

— Во-первых, не мы. И никто из наших, тем более я, так её не обзывали.

— Догадываюсь, что это лёхо-плешиво-гундосовская работа. Так?

— Ты угадала. А дразнят они её «цыцьката».

— Они что, полногрудых презирают?

— За тех не знаю, а Лёха — ты слышала, как он сказал и про тебя…

— Он, как я понимаю, отпетый пошляк. А как ты смотришь на таких.

— На сисястых, что ли? Для меня главное не это. И давай на эту тему не будем!

— Ты рассердился? Извини, пожалуйста…

Прошло с полчаса, но ничего из ожидавшегося пока не сбывалось. «Неужели зря теряем время?» — начал сомневаться Андрей. — «Может, не надо ждать у моря погоды»… — Его мысли снова прервала Марта:

— Андрюш, ты сказал «тем более я». Тебе, наверно, Варя очень нравится?

— Почему бы и нет? Мы с нею соседи.

— Я имела в виду другое… Впрочем, это неважно.

— Я тебя понял, — дошло до него. — Ты имела в виду любовь? — Марта промолчала, но он поспешил внести ясность: — Никакой особенной любви. Просто мы близкие соседи, вместе выросли, почти как брат и сестра. А у тебя уже была настоящая любовь? Токо честно.

— Была. Но давно, ещё в пятом классе.

— А потом встречалась уже без любви.

— Я вообще ни с одним мальчиком не встречалась!

— И даже с тем, первым?

— Я любила тайно от всех. Он и не знал об этом.

— Чё ж не объяснилась, ежели он стоящий парень?

— Так уж получилось…

— А у меня было совсем даже наоборот.

— Ой, Андрюша, смотри, смотри! Взлетели утки и притом — испуганные!

Оба вскочили, словно подброшенные пружиной. Утиная стайка, тревожно крякая, пронеслась над их головами.

— Усекла, откуда взлетели?

— Конечно! Вон от тех камышей.

— Я же говорил! Так и вышло! — радостно восклицал Андрей.

— Погоди ликовать, может, они просто так снялись с места…

Усомнилась она потому, что уж очень близко оказались «те камыши», всего в каких-то трёхстах метрах от них. С высоты андреевых плеч она их осматривала тщательно, и никакого белого предмета на этом полуостровке (камышовые заросли простирались до восточного берега плавней) замечено ею не было.

— Ну, нет! Когда просто так, они ведут себя по-другому, — тоном знатока возразил Андрей. — Верняк, кто-то вспугнул! Садись на свое место — едем.

Прихватив сумку, Марта заняла переднюю скамейку. Два поворота — и вырулили на простор; здесь Андрей поменял шест на весло, принялся неистово грести. Заметив, что лодка в ответ на энергичные гребки слегка виляет то вправо, то влево, пассажирка пересела не среднюю скамейку, взяла шест, спросив:

— Можнo, я буду тебе помогать?

Получив утвердительный кивок, принялась и себе чиркать по воде.

И похоже, не без пользы: посудина если и не пошла быстрее, то уж точно — ровнее. Вскоре с разгону вонзились в плотную зелень стеблей, верхушки которых шуршали метра на полтора выше их голов. Сложив ладони рупором, Андрей громко позвал:

— Дядя лётчик! Эге-гей! Где ты, отзовись!

Прислушались, затаив дыхание. Квохтавшие поблизости нырки, а также камышовка, выводившая своё звонкое «короп-короп, линь-линь!» на минуту умолкли, словно тоже вслушиваясь. Но… ни на эти, ни на последующие — уже из других мест — зовы никто, увы, не откликался.

— Может, слышит, да опасается, — предположил Андрей. — Позови-ка ты, у тебя голос совсем ещё детский. Он смекнёт: детей опасаться не след.

Но и на мартин «детский» ответа не дождались… Решили идти вдоль зарослей. Кромка зелени, издали кажущаяся ровной, на деле изобилует выступами и бухточками, обусловленными, видимо, глубиной воды, приходилось много петлять, что требовало немалых сил. В этих закоулках было так же невыносимо жарко, как недавно в подсолнухах, но сил требовалось втрое больше, чем на бег. Взмокнув до нитки, Андрей снял блузу, затем и штаны (в душе поблагодарив помощницу за предусмотрительность); но даже оставшись в одних трусах, блестел, словно только что вылез из воды.

Следов присутствия человека обнаружить не удавалось… Наконец он положил шест, сел, лодка остановилась. Молча окунул блузу, отжал воду, вытер обильный пот; натянул штаны.

— Приморился? — спросила она участливо и грустно; у Марты заметно поубавилось веры в то, что «ути» были вспугнуты человеком.

— Есть маленько, — признался он и предложил: — хочешь, освежись и ты: скинь кофточку, прополосни, оботрись; я отвернусь.

— Спасибо, я потерплю…

— Не чуди, тоже вся мокрая! Держи, — бросил ей свою блузу. — Оботрись, знаешь, как приятно прохладненьким!

Послушалась: вытерла лицо, шею, прошлась влажно-прохладным по животу, под мышками.

— И правда полегчало. Благодарю.

— Вижу, ты совсем духом упала, — повернулся к ней лицом. — А зд-ря. Или, ежли сказать правильно, зря, — поправил себя сам, улыбнувшись.

— Запомнил? — Лицо её тоже озарилось улыбкой.

— И здря, и впольне, и тожеть-дажеть. Так что говорить буду теперь токо правильно. Ты и дальше поправляй, я не обижаюсь. А память у меня — будь спок! — похвастался, но осёкся: Марта погасила улыбку и отвела взгляд. — Я знаю, что ты зараз подумала. Что я — мелкий хвастунишка. Так ведь?

— Я подумала, что в этот раз ты с утками промахнулся: никто их не пугал. Принял желаемое за действительное.