Плющ на руинах - неизвестен Автор

В этом городе, где нашли свою смерть Зи и Саннэт, у меня не было ни малейшего желания проявлять милосердие. Купеческие лавки и богатые дома были отданы на разграбление, аристократов и городских чиновников повесили на центральной площади, где они за несколько месяцев до этого любовались казнью моих товарищей. Я отдал особо строгий приказ о розыске всех местных членов Священного Трибунала. Этот приказ вызвал неоднозначную реакцию: среди простолюдинов многие недолюбливали церковников, но многие и боялись их. По этой ли причине, или потому, что члены Трибунала умели загодя чуять запах жареного, но мне приволокли лишь одного из них. Он осыпал тащивших его проклятиями и грозил им карой небесной. Это производило скверное впечатление на моих людей, и я велел заткнуть ему рот. Я не знаю, был ли это тот человек, что провозгласил приговор Саннэту и Зи, или тот, что разыскивал нас с отрядом солдат сразу после прибытия в эту эпоху, или кто-то еще - скрывающие лицо капюшоны и просторные сутаны делали их всех похожими друг на друга. Так или иначе, я переборол первоначальное желание сжечь его на костре и велел также повесить его на площади. Я решил, что отныне ни один из этих изуверов в сутанах не получит пощады.

Взятие Линдерга (вместе с его арсеналом) еще более укрепило мои позиции. Вскоре после этого пали и другие очаги сопротивления на захваченной повстанцами территории. Я активно использовал темное время суток для штурмов и диверсионных операций. Один из городов был взят с помощью специального отряда, проникшего в город под водой, через протекавшую под стеной реку. Дольше всех сопротивлялся Гаррелдерг, самый крупный из этих городов, в котором стоял мощный королевский гарнизон. Гаррелдерг тоже находился на реке, но двойные стальные решетки перегораживали ее до самого дна на входе и выходе из города. Попытки штурма были безрезультатны, а осада грозила затянуться на многие месяцы. Тогда я велел своим людям строить на реке выше Гаррелдерга плотину. Не только моя армия, но и все окрестные крестьяне участвовали в этом строительстве, проводимом бешеными темпами. Под стрелами осаждаемых к стенам города был подведен обводной канал; хлынувшая по нему вода подмыла городские укрепления. Затем, как я и рассчитывал, плотина была прорвана, и город на какое-то время оказался полузатоплен. Стены рухнули во многих местах, жертвами наводнения стали многие обитатели одноэтажных домов и казарм.

После падения Гаррелдерга я был вынужден двинуться дальше, на север, в направлении корринвальдской столицы. В том же направлении двигался и Роррен, и главные королевские силы были брошены против его более многочисленной армии. Он действовал на востоке, а я на западе; нас по-прежнему разделяли войска герцога, вдававшиеся между нами тупым клином. Роррен, по-видимому, был прекрасно осведомлен о взаимной антипатии короля и герцога и полагал, что последний не станет таскать для Гродрэда каштаны из огня и преследовать повстанцев за пределами Раттельбера; однако войска герцога упорно продвигались вперед. Чем большую территорию захватывал Роррен, тем труднее становилось ее удерживать; в конце концов ему пришлось выбирать между тотальной обороной и наступлением на севере с постепенным оставлением позиций на юге. Очевидно, что первое было неприемлемо затяжная война против регулярных правительственных войск не давала повстанцам шансов, поэтому Роррен старался как можно быстрее прорваться к Траллендергу, оставляя южные позиции герцогу порою быстрее, чем тот успевал их занимать.

Меня подобная тактика не устраивала, и я всячески затягивал наступление, дожидаясь каждый раз, пока войска герцога подойдут с юга вплотную. Моим людям это не слишком нравилось, все слышней становились призывы быстро идти на северо-восток на соединение с Рорреном. Я для вида соглашался, понимая, что осень уже прочно вступила в свои права, и корринвальдские дороги, превратившись в месиво грязи, вскоре сделают всякое быстрое продвижение невозможным.

13

К этому времени под моим командованием находилось уже около двадцати тысяч человек; у меня была пехота, тяжелая и легкая кавалерия, специальные подразделения лучников - снайперов, стенобитные орудия и другая осадно-штурмовая техника, разведка и контрразведка. Начальник контрразведки подчинялся лично мне; никто, кроме меня и его непосредственных подчиненных, не знал его в лицо. Благодаря его службе я был в курсе настроений войска и имел возможность своевременно устранять недовольных. Эту возможность пришлось применять несколько раз против бывших командиров примкнувших формирований, несогласных с моей политикой строгой дисциплины. Моей целью было доведение централизации власти до предела, так, чтобы полной и достоверной информацией об обстановке располагал только я, и исполнение приказов стало бы автоматическим. Кроме того, я уделял самое серьезное внимание обучению солдат.

Повстанческая вольница была поначалу от этого не в восторге, но наши победы служили убедительным аргументом в мою пользу. Кроме того, единство и равенство повстанцев было нарушено: я ввел чины и звания по образцу правительственных войск. Надо сказать, что система званий в Корринвальде была значительно проще, чем в армии Соединенных Республик моей эпохи. Здесь имелось единственное унтер-офицерское звание - капрал, и четыре офицерских: лейтенант, капитан, майор и полковник. В армии герцога высшим воинским званием был генерал, у короля были еще и маршалы. Я решил не заходить слишком далеко и произвел себя в генералы.

Но если дисциплину удавалось поддерживать в походе и в бою, то при взятии города или крепости повстанцы выходили из-под контроля. Я не мог остановить грабежи и бесчинства; попытайся я это сделать, никакая контрразведка не предотвратила бы бунт. Залогом преданности моих офицеров была именно их повышенная доля добычи. Таким образом, я не мог и ограничить жестокость войны - если я приказывал не казнить пленных, им сохраняли жизнь, но подвергали их бесчисленным унижениям и издевательствам, что для гордых аристократов было хуже смерти. Впрочем, у пленных, если их знатность или личные качества не вызывали у мятежников слишком большой жажды крови, существовал еще один путь - вступить в нашу армию. Особенно часто этим выходом пользовались солдаты, хотя были среди перебежчиков также офицеры, рыцари и дворяне. Их не любили, хотя я и объяснял повстанцам, что ренегаты более всего заинтересованы в победе восстания - в случае поражения их ждет жестокая казнь за измену. Произнося эти слова, я всякий раз задумывался о собственной судьбе.

Как раз на эту тему я размышлял на шестой день после падения крепости Аллендер, сидя в кабинете коменданта над картой Корринвальда. Аллендер была едва ли не самой крупной из взятых мною крепостей; если бы не беспечность ее защитников, слишком полагавшихся на неприступность укреплений, моим людям никогда не удалось бы прорыть подкоп. Подземный лаз обвалился на следующий день после взятия крепости - сказались постоянные дожди. С тех пор не было ни одного дня без дождя, и это обстоятельство охлаждало - впрочем, до поры до времени - пыл тех, кто требовал продолжать наступление. Чрезвычайно выгодное стратегическое положение крепости, ее фортификационные качества и обширные запасы делали ее идеальным местом для ставки и пункта дислокации; именно здесь следовало бы переждать осеннюю распутицу с точки зрения интересов восстания и, следовательно, с точки зрения зрения интересов герцога следовало увести армию отсюда. Именно этого, по неведению своему, хотели многие мои офицеры, сторонники наступления, и в особенности один из них, Туррего. Он был опасным человеком, пользовался авторитетом и явно метил на мое место. От него следовало избавиться, но я опасался поручить кому-нибудь из контрразведчиков его ликвидацию - Туррего следовало устранить законным путем. Поэтому я продолжал сидеть со всей армией в Аллендере, провоцируя Туррего на открытое неповиновение.