Одиночество зверя - Александр Аде
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Шутишь?
– Обижаешь, птичка божья. Акулычи завсегда сурьезны и шутковать не любят. Ентот Старожил с зеленых соплей шестерил в банде «южан». Потом вроде немного приподнялся, но все равно, как был шелупонью, так и остался. Но каким-то макаром сумел приглянуться Хеопсовой дочке. Женился. Хеопс его, стало быть, благословил. Ну и полез парнишечка в гору. Ши-ибко полез. Ты в офисе его компашки был?
– Имел счастье.
– Небось, поглядел на енту задрипанную халупу и подумал, что он такой скромняга, вроде как Диоген в бочке, верно? А ты в гости к нему напросись и на евоной виллочке побывай. Полагаю, ентой виллочкой он любого из наших местных богатеев за пояс заткнет. Вот где настоящий-то «Эрмитаж». Почище питерского.
– А давно он женился?
– Да вроде не очень. Годков с десяток назад.
– Как думаешь, кто сможет мне поподробнее обрисовать личную жизнь Старожила?
– Об ентом надобно покумекать. Но, боюсь, тут тебе ни одна собака не подмогнет. Старожил свои семейственные дела держит в строгом секрете. А почему – понятия не имею.
– Ладно, и на том спасибо, Акулыч…
Отключаю мобилу и задумываюсь.
Есть ли у меня выход на «южан», хотя бы на самую убогую шестерочку?
Вроде бы, нет.
А если подумать?
Да хоть задумайся, хоть мозги набекрень сверни – нет.
Печально. Те, кто мог бы дать интересующие меня сведения, покинули бренный мир. Или (как, например, Эдик) содействовать наверняка откажутся.
Значит, придется отправиться в гости к призраку Владимира Волкова по прозвищу Штырь. Хоть какой-то шанс.
Только теперь, вынырнув из призрачного мира телефонных разговоров и собственных умозаключений, ошалело озираюсь вокруг. И обнаруживаю, что все еще сижу в «копейке», а она замерла на главном проспекте, под потолком дымного неба.
Берусь за руль и отправляюсь на дальнюю окраину города, возникшую вокруг сталелитейного завода.
Еще издали вижу дымящиеся трубы и курящиеся паром градирни, чем-то напоминающие громадные обезглавленные пирамиды.
Миную завод и углубляюсь в улочки района. Современные новостройки чередуются с «хрущобами», «брежневками» и деревянными развалюхами.
Вот и улица Комбриговская, вот и 62-й дом.
Рядовая «хрущевка». Панельная, розовато-кирпичного цвета, с кое-как переделанными и остекленными балконами, белыми, желтыми, васильково-синими, отчего здание выглядит так, точно его раскрасил ребенок.
Останавливаю тачку возле подъезда, вылезаю, потягиваясь, и плюхаюсь на зеленого цвета лавочку. Их тут три, стоящие рядышком: зеленая, розовая и синяя, причем зеленая и синяя – слегка под углом к розовой.
Дворик безлюден и грязен. Ежусь от холода и сырости в своей не очень-то греющей курточке. Накидываю капюшон. Надежда только на то, что кто-нибудь присядет рядышком – например, любознательная бабушка-старушка, осведомленная обо всех жильцах данного дома.
Само собой, я могу побеседовать с соседями Штыря, но опера наверняка провели поквартирный обход, мне топать по их следам нет никакого резона. Так что приходится, как обычно, надеяться на авось.
Авось появляется в виде двух мужичков. Первый – лет этак пятидесяти с гаком, коренастый. Широкую незамысловатую физиономию украшает пегая эспаньолка, настолько же уместная, как изысканная виньетка на продуктовом комке. Второй – худой парнишечка с бесцветной рябоватой мордочкой, таких природа производит конвейерным способом.
Они усаживаются на синюю лавочку, изредка бросая на меня косоватые осторожные взгляды. Я не реагирую. Сунув озябшие руки в карманы, смотрю прямо перед собой, на перекладину для выбивания ковров.
Уяснив, что в их простой и ясный мир я влезать не собираюсь, мужики сноровисто принимаются за дело. Молодой достает из пакета бутылку водки, одноразовые стаканчики и интеллигентную закуску: пакетики с сухариками. Слышу звук булькающего и поглощаемого напитка и деликатный хруст.
Судя по всему, эти двое – ребята смирные и незлобивые. Поглядим, что будет после двух-трех стакашков.
Но и после стакашков ребята не буянят, тихо обозревают окрестность и, возможно, предаются философским размышлениям о недолговечности всего, «что пришло процвесть и умереть».
Закуривают. И мне почему-то теплее становится от запаха табака. Я бы, пожалуй, и сам затянулся сигаретой, да, боюсь, с отвычки начнет тошнить.
И все же – чувствую – с разговорами следует чуточку повременить. Еще пара стаканчиков – и можно пообщаться.
Слышу – пробулькало раз. И второй.
Пора.
– Приятного аппетита, мужики.
Поворачиваются ко мне. Лица не встревоженные, не возбужденные, не печальные и не радостные. Никакие. Чуваки почти в анабиозе.
Меня же трясет от холода, зуб на зуб не попадает, но говорить стараюсь уверенно и безмятежно, как будто сижу в гостиной Финика.
– Послушайте, мужики. У меня тут небольшое дельце к Володе Волкову, его еще Штырем зовут. Звякаю по мобиле – не отвечает, заехал к нему, звоню в дверь – не отворяет. И бумажка на дверь наклеена, с печатью. Значит, дело серьезное. Не скажете, что с Володей? Неужто арестовали паренька?
– Помер, – резко бросает молодой.
– Убили его, – солидно добавляет бородатый.
– Вот те и на! – делаю вид, что озадачен, хотя и не слишком огорчен. – За что же его так?
И пересаживаюсь на розовую скамеечку, к ним поближе.
Приятели молчат, мнутся. Но выпитое дает о себе знать, чувствую, как оно мутит им мозги и подзадоривает язык.
– А чего тебе от Штыря надо? – интересуется старший.
Физиономия его побагровела так, что красноватые блестящие глазенки на этом фоне как бы затушевались и даже почти исчезли. Он еще осторожен, но эта осторожность неотвратимо подтаивает, оплывает.
– Да мелочь. У меня брательник сидит. В сущности, ни за что. Мог бы и условный получить, да судья заартачилась. Противная бабища. Синий чулок, похоже. Злая, сущая тигрица из зоопарка. Ну и захотелось мне выяснить кое-какие детали, так сказать, тюремного быта. Чтобы братану помочь. Приятель мне и говорит: «Есть у меня знакомый один, Штырь. Он зековские порядки знает, обратись к нему». Вот, обратился…
– Да, ситуация, – бородатый качает башкой, увенчанной кожаной кепкой восьмиклинкой. – Тут мы тебе помочь никак не можем. Мы не сидели.
Эти слова он произносит с неожиданной гордостью, как будто объявляя, что и он, и его молодой собутыльник – люди законопослушные, правильные, не какие-нибудь там.
– Жаль, – печалюсь я. – А что, этот Штырь – хороший мужик был?
– Да как те сказать… Отчаянный какой-то. Без царя в голове. Выпьешь с ним, вот как сейчас. Разговариваешь, так, без подначки, серьезно. О жизни… и вообще. И он вроде с тобой беседует уважительно, обстоятельно – и вдруг, ни с того ни с сего давай хохотать! Как бешеный. Точно ты что-то смешное сморозил. Меня, например, от этого ну просто оторопь брала. А потом – как вскочит, морда перекошенная. Натуральный волк. Выхватит финку и давай у тебя перед носом махать. А глаза точно стеклянные, а как поддаст – вообще кровью наливаются. Даже смотреть страшно. Думаю, у него это… с головой было не того.
– Он где-то работал?
– Не. Про работу он не упоминал. Да и какой из него трудяга? Вот мы с Василием горбом свои кровные добываем, поэтому можем посидеть, слегка на грудь принять, пообщаться душевно.
– Но бабло-то у него было?
– Мы его шуршики не считали, а сам он хвалился, что деньжищ – куры не клюют. Может, врал, кто его ведает? В башку к нему не заглянешь. Нас с Васькой угощал этим… французским коньяком.
– Неужто французским?
– Я на этикетку поглядел. Точно – он.
– Откуда ж у хлопца такие бабки?
– Э, милый, есть дела, за которые нехило платят. Звонкой монетой. Его же не просто так грохнули. Я – краем уха – слыхал, что он на какую-то девку это… покушался. Ну и получил по заслугам.
– Так он киллер, что ли?
– Вроде того. Он вообще из этих… из бандитов. «Южане» – слыхал? Он из них. Жизнь свою по тюрьмам да колониям промотал.
– Кто ж ему деваху заказал? – как бы удивляюсь я. – Олигарх, наверное, какой-нибудь?
И жду: насторожатся ребята или нет?
Но я напрасно нервничаю: они и ухом не ведут. Разнежились. Алкоголь притупил сознание и усыпил бдительность.
Особенно плодотворно подействовала горькая на молодого, который до сих пор отстраненно молчал и демонстрировал неземную улыбку. Теперь он решает взять инициативу на себя. Парень вонзает тонкий указательный палец в низко висящее небо и подает голос:
– Между прочим, Штырь однажды хвастался, что ручкается с большими людьми, не нам чета.
– Так это он, наверное, о заказчике говорил?
– Может, оно и так, – качает головой парень. – Только с нами он своими секретами не делился. Скрытный был. С другой стороны, человек такие дела проворачивал, что трепаться про это – вредно для здоровья… Согласен?.. Вот то-то оно и есть…
Тепло, за руку прощаюсь с размягченными мужиками и покидаю двор, который уже никогда не увижу.