Холотропное сознание - Станислав Гроф

Люди, особенно настроенные на БПМ-II, склонны считать человеческое существование в высшей степени бесполезным. Они могут чувствовать, что, коль скоро все непостоянно, то жизнь в самой своей основе лишена всякого смысла; любое стремление к какой-либо цели — это наивная и пустая причуда, в конечном счете, оказывающаяся самообманом. С этой точки зрения, любые старания, амбиции или мечты о будущем попросту обречены на провал. В крайних случаях, люди представляются не более чем жалкими вечными жертвами, которые ведут донкихотскую битву против сил, больших, чем они сами, не имея ни малейшего шанса победить.

При рождении нас, не спросив, выбрасывают в этот мир, и единственный несомненный факт, который мы можем в нем найти — это то, что однажды мы умрем. Старая латинская пословица очень точно выражает эту человеческую ситуацию: Mors certa, hora incerta (Смерть неизбежна, неведом лишь час). Над нашей головой нависает призрак смерти, постоянно напоминая о бренности существования. Мы приходим в этот мир голыми, в боли и страданиях, ничего не имея, и точно так же уходим из него. Все, что бы мы ни делали в нашей жизни или с нашей жизнью, не меняет этого основополагающего уравнения. Это самое жестокое и обескураживающее послание БПМ-II.

Переживания этой матрицы, как правило, открывают глубокую связь между муками рождения и агонией смерти. Осознание сходства между этими двумя ситуациями обычно ведет к крайнему нигилизму и экзистенциальному кризису. Это часто отражается в видениях, показывающих бессмысленность и абсурдность жизни и тщетность любых попыток что-либо изменить. Перед нами могут предстать картины жизни и смерти могущественных властителей, выдающихся полководцев, пленительных кинозвезд и других людей, добившихся необычайной известности и удачи. Когда приходит смерть, эти люди ничем не отличаются от других. Это глубокое экзистенциальное откровение, которое человек осознает, переживая данную матрицу, часто помогает ему понять глубочайший смысл таких выражений, как: «Ты есмь прах и в прах обратишься» или «Так минует слава мира сего».

Очень интересно замечать глубокие параллели между восприятиями и впечатлениями, закрепленными в сознании человека во время «безвыходной» стадии рождения, и философией таких писателей-экзистенциалистов, как Сёрен Кьеркегор, Альбер Камю и Жан-Поль Сартр. Эти философы мучительно ощущали и живо выражали основные темы данной матрицы, не будучи способными видеть единственно возможное решение — духовное раскрытие и преображение. Многие люди, столкнувшиеся с элементами БПМ-II в своей психике, ощущали глубокую связь с экзистенциальной философией, которая мастерски изображает безнадежность и абсурдность этого состояния. Сартр выбрал для одной из своих самых знаменитых пьес название «Выхода нет». Стоит упомянуть, что на жизнь Сартра оказал важное влияние трудный и неудачно завершившийся опыт с психоделическим веществом под названием мескалин, активным алкалоидом из мексиканского кактуса пейот, который используется в священных ритуалах индейцев. Личные записи Сартра показывают, что его опыт был сосредоточен на переживаниях, которые были явно связаны с БПМ-II. Обычно обнаруживается, что сильному влиянию этого аспекта бессознательного подвержены люди, страдающие от таких симптомов, как депрессия, потеря инициативы, ощущение бесцельности, отсутствие интереса к жизни и неспособность чему-либо радоваться. Даже тем, кто не пережил клинической депрессии, известны сходные чувства, связанные с разлукой, отчуждением, беспомощностью, безнадежностью, и даже с метафизическим одиночеством. И большинство из нас испытали чувства неполноценности и вины, когда обстоятельства нашей жизни, казалось, подтверждали, что мы бесполезные, никудышные или просто дурные люди. Эти чувства зачастую совершенно не соразмерны вызвавшим их событиям — но мы начинаем понимать это только когда прошло достаточно времени, чтобы мы могли взглянуть на вещи объективно. Однако, в то время, когда мы переживаем эти эмоции, мы уверены, что они уместны и оправданы, даже если достигают метафизических размеров описанного в Библии первородного греха. Мысль о том, что они, возможно, обусловлены ранними импринтами БПМ-II, просто не приходит нам в голову.

Переживания БПМ-II лучше всего можно охарактеризовать следующей триадой: страх смерти, страх никогда не вернуться назад и страх сойти с ума. Мы уже упоминали преобладание темы смерти; сюда часто входит ощущение, что наша жизнь подвергается серьезной опасности. Коль скоро такое ощущение есть, ум способен изобретать сколько угодно историй, дающих происходящему рациональное «объяснение» — надвигающийся инфаркт или инсульт, «передозировка», если переживание вызвано приемом психоделического вещества, и многое другое. Клеточная память о рождении может вторгаться в текущее состояние сознания с такой силой, что у человека не остается никаких сомнений в том, что он действительно близок к реальной биологической смерти.

Как правило, полная утрата ощущения линейности времени, связанная с этой матрицей, может вести к уверенности, что этот невыносимый момент будет длиться вечно. Этот вывод связан с той же ошибкой, что присуща традиционным религиям, которые понимают вечность как промежуток линейного времени, а не как переживание безвременности, то есть полного выхода за границы времени. Чувство полной безнадежности и страх «не вернуться», типичные для БПМ-II, просто входят в число эмпирических характеристик этого состояния и не имеют никакого отношения к реальному исходу этого переживания. Как ни парадоксально, но быстрейший выход из этой ситуации состоит в том, чтобы полностью принять безнадежность положения, что в действительности означает сознательное принятие первоначальных ощущений эмбриона.

Мир БПМ-II — с его всепроникающим ощущением опасности, космическим поглощением, абсурдным и гротескным восприятием мира и потерей утратой линейного времени — настолько отличается от нашей повседневной реальности, что, встречаясь с ним, мы можем думать, что находимся на грани безумия. Мы можем чувствовать, что потеряли всякий контроль над психикой или перешагнули за грань и подвергаемся серьезной опасности навсегда остаться психотиком. Догадка о том, что крайняя форма этого переживания всего лишь отражает травму начальных стадий рождения, могла бы помочь — или не помочь — нам справиться с ситуацией. Более умеренный вариант этого состояния характеризуется убежденностью в том, что через переживание БПМ-II мы обрели ясное и окончательное понимание абсурдности существования и того, что мы больше никогда не сможем вернуться к милосердному самообману, который необходим для преуспевания в этом мире.

Так же как и первая перинатальная матрица, БПМ-II обладает богатыми духовными и мифологическими измерениями. Архетипические образы, выражающие качество переживаний, принадлежащих к этой категории, можно найти в любых культурах мира. Мотив невыносимых духовных и физических страданий, которые никогда не прекратятся, находит наиболее полное выражение в образах ада и преисподней, присутствующих в большинстве культур. И хотя конкретика этих образов в разных культурных группах может различаться, большинство из них имеют важные сходные черты. Они представляют собой отрицательные эквиваленты и полярные противоположности различных раев, которые мы обсуждали в связи с БПМ-I. Атмосфера этих мрачных преисподних подавляет. Природы там либо вовсе нет, либо она испорченная, зараженная и опасная — топи и зловонные реки, дьявольские деревья с шипами и ядовитыми плодами, области, покрытые льдом, озера огня и реки крови. Человек может быть свидетелем или жертвой пыток, включающих в себя удары кинжалов, копий и вил демонов, вызывающие острую боль, варку в котлах или замерзание в холодных местах, удушение и раздавливание. В аду есть только отрицательные эмоции — страх, отчаяние, безнадежность, вина, хаос и смятение.

Соответствующие архетипические образы представляют вечное проклятие и муку. Судя по всему, особенно близко соприкасались с этим измерением древние греки. Их трагедии, выстроенные вокруг тем, связанных с вечными проклятиями, с виной, переходящей из поколения в поколение, и с невозможностью избежать своей судьбы, в точности отражают атмосферу БПМ-II. Персонажи греческой мифологии, символизирующие вечные муки, достигают героических масштабов. Сизиф изображен в глубочайшей пропасти подземного мира, где он тщетно пытается закатить в гору огромный камень, упуская его всякий раз, когда у него появляется даже малейшая надежда на успех. Иксион прикреплен к пылающему колесу, которое вечно кружится в преисподней. Тантала испытывает муки жажды и голода, хотя стоит в чистом пруду, а над его головой свисают сочные грозди винограда. А Прометей страдает, прикованный к скале и терзаемый орлом, который пожирает его печень.