Аллегро пастель - Лейф Рандт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потом она долго не могла заснуть. Что-то в сообщении от Амели, которое уже самоудалилось, потому что Таня не любила выбирать опцию «Сохранить», сбило ее с толку. Ее уже не в первый раз озадачивали разговоры Амели про овуляции и вытекающее из них возбуждение. Таня не считала подобный биологический подход целесообразным. Да, Тане тоже иногда хотелось больше, иногда меньше, но она не желала ставить это в прямую зависимость от своего цикла. Ничуть не меньше ее бесило навязывание темы хороших и плохих любовников. Таня была твердо убеждена, что качество секса на восемьдесят пять процентов зависит от напряжения между участниками и только на пятнадцать – от скиллов любовников. То, что Амели в последние два года всё чаще пыталась говорить на такие темы, могло быть связано с общей модой на обсуждение интимных вещей, мол, интимная жизнь тоже имеет политическое измерение и всё такое. Кроме того, многое указывало на то, что родители Амели никогда не уделяли ей достаточно внимания, в результате чего теперь, в тридцать лет, Амели нуждалась во внимании постоянно меняющихся партнеров, с которыми она наверстывала секс, упущенный в двадцать. Таня, начиная с семнадцати лет, занималась сексом в среднем раз в три-четыре недели, иногда бывали перерывы по полгода, потом снова романы и отношения, которые всегда приносили радость, пусть даже только на определенный срок. Следовало бы просто признать, что у других людей другие потребности, но Таня всегда подозревала, что у тех, кто по сравнению с ней либо хочет больше, либо намного сдержаннее, имеется какая-то скрытая проблема. Как будто она, Таня Арнхайм, – единственный эмоционально здоровый человек в мире. Свет в номере она давно погасила, но глаза пока не закрывала. «Всё-таки я мудачка», – подумала она и чуть не рассмеялась. Ей пришло на ум, что это открытие указывает верный путь.
6
Билет до Берлина, приобретенный по выгодному тарифу, Жером предъявил контролерам на телефоне. Он был почти счастлив оттого, что имел при себе только небольшой чемоданчик на колесах: четыре легкие рубашки, ноутбук, кроссовки, две пары штанов, ветровка, наушники, свежий кетамин, зубная щетка, музыкальный журнал в дорогу. Жером дружил с немецкой железной дорогой. С тех пор как ему исполнился двадцать один год, он очень много ездил на поездах и почти ни разу не пожалел об этом. Прошедшие четырнадцать лет ему нравились гораздо больше, чем детство и юность. Жерома удивляло, что столько людей тоскуют по своему прошлому. В районе Фульды он подумал, что в мире взрослых явно наблюдается идейный вакуум. Большинство пассажиров поезда ICE 598 выглядели так, будто занимаются чем-то серьезным. Некоторые смотрели фильмы, у других были какие-то распечатки, несколько человек пытались спать. Может быть, Жером был единственным, кто просто сидел в хорошем настроении и предавался размышлениям. Он взял телефон, чтобы посмотреть на себя через камеру. Вид у него был бледный и невыспавшийся. При взгляде на его внешнюю личность другие пассажиры должны были подумать, что он испытывает печаль, а на самом деле его настроение сейчас, в ICE, летящем в солнечных лучах через Айзенах в сторону Берлина, было просто великолепным. Легко ошибиться, когда кто-то кажется тебе несчастным. Проводник с тележкой продавал кофе, и Жером купил у него кофе.
Таня ждала его на вокзале Зюдкройц, хотя они об этом не договаривались. Кто-то потрогал Жерома за плечо, но когда он обернулся, то никого не увидел, потому что Таня обошла его с другой стороны, и Жерому пришлось дальше поворачиваться на месте, чтобы увидеть Таню. От неожиданности он почувствовал легкое раздражение, но, когда Таня притянула его к себе и надолго прижалась губами к его губам, он подумал, что идея с похлопыванием по плечу была очень симпатичной. В электричке кольцевой линии, по пути к станции «Херманштрассе», Таня рассказала, что забронировала столик в Diener Tattersall[16] в Шарлоттенбурге, но думает отменить бронь, если будет стоять такая же теплая погода. На Тане были шорты. Через три дня ей исполнится тридцать.
Первый секс, состоявшийся сразу после прибытия в квартиру Тани, в ярком свете послеполуденного солнца, которое в это время суток светило прямо на ее кровать с бельем песочного цвета, был несколько формальным. Жером почувствовал, что им и на этот раз придется несколько часов привыкать друг к другу, и задумался, бывал ли у них когда-то действительно хороший секс в совершенно трезвом состоянии. И сам себе ответил: да, и довольно часто.
Потом Таня заварила зеленый чай. Их общий ритуал заключался в том, чтобы за тридцать минут выпить ровно три заварки, молча сидя на балконе. Такой вариант чайной церемонии Таня предложила в прошлом ноябре, во время тех замечательных пяти дней, когда Жером приехал к ней в первый раз. Вообще-то они оба очень любили поговорить, а Жером полагал, что способность чуть ли не бесконечно говорить друг с другом – более важное основание для того, чтобы быть парой, чем физическая привлекательность. С помощью чайной церемонии они доказывали себе, что молчать вместе они тоже могут. На узком Танином балконе Жером часто смотрел ей в глаза, пока Таня пила из своей светло-серой китайской чашечки. Электрочайник Тани выглядел футуристично и дорого, у него был светящийся ободок вокруг дна. Для зеленого чая Таня разогревала берлинскую известковую воду из крана только до семидесяти градусов. Жером и Таня пили чай почти в одинаковом темпе. Однажды Таня положительно отозвалась о том, что Жером не курит. Со своим бывшим другом Максом она тоже часто сидела на балконе, но те моменты были неразрывно связаны с табакокурением Макса; бывало и так, что Таня тоже курила его табак марки Pueblo из синей пачки. Сидеть после секса вдвоем на балконе и молча пить зеленый чай гораздо симпатичнее, чем курить, подумал Жером. Он невольно улыбнулся, Таня это сразу заметила и тоже начала улыбаться. Она чуть не засмеялась, но сдержалась, чтобы не нарушать правила чайной церемонии. Жером подумал, что когда-нибудь будет с грустью вспоминать этот момент, а когда эта мысль вернулась во время третьей чашки чая, он уже не был уверен, не настигла ли его эта грусть уже сейчас. Общая печаль из-за быстротечности времени смешивалась с
