Особое задание - Юрий Колесников

— Вы, товарищи, не обижайтесь, — ответил Ильин. — Ведь во вражеском тылу можно встретить всяких людей... Мы обязаны были убедиться в том, что все вы действительно партизаны, узнать, кто вами командует... Теперь, разумеется, мы доложим старшему нашей группы, что тут люди свои...

— И передайте, хлопцы, — по-дружески обнимая десантников, добавил Афанасенко, — что место у нас обжитое, милости просим переселяться к нам в лагерь. Уступим вам лучшие землянки, отдохнете малость, попривыкнете к лесу, и тогда вместе будем бить фашистов! Идет?

Ильин и Серебряков переглянулись. Что они могли ответить на радушное предложение командира? Даже этим, родным и близким людям, в помощи которых они нуждались, и не сомневались, что получат ее, они не могли рассказать о том, что группа у них необычная и задание тоже необычное. Строго-настрого им было приказано соблюдать конспирацию, ни при каких обстоятельствах без санкции командования, то есть Москвы, никому не открывать ни состава группы, ни цели ее прибытия в тыл противника. И Ильин ограничился уверением, что обо всем непременно доложит...

Перед самым уходом Ильин, улучив момент, когда они остались один на один, сказал командиру отряда, что хотел бы заручиться его согласием на встречу с остальными десантниками.

— Но встретиться придется не здесь, а где-либо поближе к нашему расположению. И еще желательно, чтобы в первой встрече участвовали только вы, Николай Иванович, и комиссар...

В этот момент подошел Скоршинин, и Ильин добавил:

— Пусть вот и начальник штаба придет. Почему так, вы поймете при встрече...

Афанасенко дал согласие, но заметил, что комиссар находится на заставе и в лагерь вернется только через два-три дня.

Десантники покинули гостеприимный лагерь в приподнятом настроении, получив в подарок для остальных товарищей по мешку с садом и сухарями и объемистую флягу с малиновой жидкостью.

Перевалило за полдень, когда Ильин и Серебряков вернулись в свое расположение. Обступившие их товарищи, затаив дыхание, слушали рассказ о встрече с партизанами, о наличии в районе дислокации гитлеровских войск, полиции и о прочем, что удалось узнать у партизан.

Щедрые дары и, главное, установление связи с надежными друзьями-партизанами сделали этот день во вражеском тылу радостным для десантников. В маленьком, еще необжитом лагере воцарилось праздничное настроение. За обедом не смолкали шутки и смех. Рихард, сидя на бревне и уписывая за обе щеки хлеб с салом, то и дело качал головой и приговаривал:

— О, «шпек» отменный!

— А «шнапс»? — не выдержав искушения, кивнул Майер на флягу.

Намек был в адрес Рихарда. Разрешив выпить по стопке за здоровье партизан, он велел приберечь остаток содержимого фляги для «более важной цели». Майеру это не понравилось. Рихард понял намек, но промолчал и насупился. Таков был Рихард Краммер. Он не терпел возражений и не переносил в тоне собеседника ноток панибратства. Во всем должна быть абсолютная дисциплина, каждый должен знать свое место. И за нарушение этих непреложных правил он журил Майера больше, чем кого бы то ни было, хотя ценил его не меньше других.

Никто не решился поддержать Майера. Только Фридрих Гобрицхоффер, выполнявший роль телохранителя Рихарда, в угоду шефу иронически заметил:

— Майер прав. Это не «шнапс», а мечта! От одного аромата выворачивает наизнанку!..

— В этом-то вся прелесть! — щелкнув пальцами, игриво ответил Майер. — В наших условиях. — чудесная находка!

— Для краснодеревца!.. Заменит любую политуру, — усмехнулся Отто Вильке.

— Как бы там ни было, — добродушно парировал Майер, — мозги прочищает по всем правилам!

— Конечно, — оживился Рихард, — кто в чем нуждается, тот того и ищет! Но... есть и другой способ «прочищать мозги»! Прошу не забывать этого...

Майер, конечно, понял, какой «способ» имеет в виду Рихард, но не обиделся. Вообще ему не свойственно было обижаться и сердиться. Девизом этого человека атлетического сложения и огромного роста было: «спокойствие и уравновешенность». Он хотел было сказать что-то примиряющее о пользе обоих способов чистки мозгов, как вдруг с поста послышался условный сигнал тревоги. Мгновенно все кинулись к оружию. Прибежавший к посту Ильин далеко впереди на узкой просеке увидел трех всадников. Взглянув на них в бинокль, он сразу узнал двух молодых парней, ночью провожавших его и Серебрякова в партизанский штаб. Третий, в матросском бушлате и ухарски сдвинутой на затылок ушанке, был ему незнаком.

Ильин быстро пошел навстречу всадникам, чтобы остановить и под каким-нибудь благовидным предлогом не допустить в расположение десантников. Но, завидев Ильина, партизаны поскакали ему навстречу. Особенно в восторге был парень в бушлате. Спешившись на ходу, он бросился обнимать Ильина.

— Эх, мать честная, услышал, москвичи прибыли! Как же, думаю, не повидать земляков? А?! Не услышать живого слова, как там наши-то живут?.. Вот уговорил хлопцев вас разыскать, место примерно знали... Так и помчались сюда...

Ильин всячески старался отвлечь гостей от шалаша, но попытки его были тщетны... Пока он обнимался с парнем в бушлате, двое других заметили людей и устремились к ним. Навстречу бежал Серебряков. Он тоже пытался задержать партизан, но те, ничего не подозревая, приветливо махали руками остальным десантникам, которые все еще стояли с оружием наготове. Увидев Серебрякова, парень в бушлате кинулся к нему, но, заметив в петлице врача «шпалу», словно опомнившись, сделал шаг назад, энергично поправил совсем съехавшую на затылок ушанку и, придав лицу серьезное выражение, четко отрапортовал:

— Товарищ капитан! Докладывает рядовой Черноморского флота Иван Катышков! В октябре прошлого года попал в окружение под Одессой. Всю зиму пробирался к фронту, но... тут застрял... Теперь подрывник партизанского отряда «За правое дело». Родом сам из Москвы, столицы нашей Родины!

Пока Серебряков поневоле принимал «рапорт» у сиявшего от радости Катышкова, высокий партизан в казачьей фуражке с пышным золотистым чубом уже сердечно жал руки остальным десантникам. Теперь Ильин старался хотя бы «дирижировать» встречей...

Но вот восторженный Катышков устремился к шалашу. Увидев Рихарда в белоснежной сорочке, элегантных подтяжках и с автоматом в руке, он кинулся к нему.

— Папаша, привет! Партизанить, земляк, будем? А?! Фрицев душить!

Оказавшись в объятиях Катышкова, Рихард неловко жестикулировал, издавал какие-то невнятные звуки, улыбался, всячески стараясь выразить партизану свое благорасположение.

— Ого, папаша!.. — продолжал Катышков тоном бывалого воина. — Это «хозяйство» тут придется малость того... сбросить! — И парень по-приятельски слегка хлопнул Рихарда по животу. — Небось, в ресторанчике или в пивном шалмане директором был?

Рихарда Краммера с его приверженностью к строжайшему соблюдению субординации этот жест обескуражил. Он стоял с растерянным видом, то и дело повторяя:

— Корошо! Корошо!

А Катышков, завидев высокого Майера, бросился к нему.

— У-у, мать честная, вот так каланча, будь здоров!.. Этот прямо с земли рукой будет срывать телеграфные провода!.. — И Катышков потряс руку «земляка», которому едва достигал до груди. Обычно флегматичный Майер был глубоко тронут сердечностью партизана. Он улыбался, одобрительно кивал головой и взволнованно приговаривал:

— Гут, гут, гу-ут!

— Видали? — обратился Катышков к дружкам. — Без году неделя в партизанах, а уж хвастает, что выучился калякать по-немецки: «гут», «фарштейн», «капут»?.. Эге, браток, и мы не лыком шиты... В Москве-то где живешь? Может быть, нашенский, с Марьиной Рощи? Во район! — и он энергично вытянул руку с оттопыренным большим пальцем. — А что, нет?

Майер, не поняв ни слова, продолжал улыбаться и одобрительно кивать головой. Ильин же и Серебряков, стараясь отвлечь внимание нежданных гостей, стали угощать их немецкими сигаретами. Все еще не замечая поведения «москвичей», партизаны охотно брали сигареты и удивлялись, что они так быстро раздобыли трофеи. А тут еще партизан в казачьей фуражке заметил висевшие в шалаше немецкие френчи с крестами и погонами. Выполняя приказ Краммера готовиться к отправке на задание, Майер успел уже отутюжить френчи и развесить их на самодельных вешалках-палочках.

— Тю-у, Ванька! — окликнул партизан Катышкова. — Поди погляди, фрицев-то сколько они уже нарубали!

Катышков подбежал к шалашу, заглянул внутрь, но вдруг замер, вобрав голову в плечи, и тихо, но решительно произнес:

— Полундра! Оружие наготове... сниматься с якоря... Ясно?

— Чего, чего? — тревожным шепотом спросил чубатый.

— Влипли, говорю... Не видишь, что ли?

Теперь уже сами партизаны, стараясь не выдать возникших подозрений, старались скорее выбраться из «ловушки». Катышков взглянул на часы и деловито сказал: