Побочный эффект - Татьяна Туринская

Лариска жутко завидовала сладкой парочке. Одной чуть за тридцать, другой ближе к сорока — но за плечами у обеих богатое прошлое. Верка разведена и бездетна, Динка имеет троих детей от пятерых, мягко говоря, неформальных мужей. Где ж справедливость: кому-то пятеро, а Лариске даже одного захудаленького мужичка не перепало. Пусть бы хоть неформальный — уже неважно, уже не до официозу. Только же ж дайте! Так ведь нет. Все мужики в сторону Петропавловских смотрят. Вот Трегубович и отыгрывалась при каждом удобном и неудобном случае. Если нужно кого-то смешать с дерьмом — далеко искать не стоило: Верка с Динкой всегда под боком.

Черкасов постепенно превращался в Ларискиного личного врага.

— Импотент! Нет, Ир, точно говорю — импотент! Надо же — как природа над человеком посмеялась. С такой-то внешностью — и импотент. Представляешь? Ну ладно — я бы на его красоту не запала, конечно. Он, видимо, по моему взгляду все понял: ненавижу слащавых красавцев! Так что неудивительно, что мне он не оказывал знаков внимания. Но и нашим красным вымпелам от него не перепало: уж они-то на ходу из трусов выпрыгивали — и ни-че-го!

В следующий раз Трегубович забывала о предыдущих разглагольствованиях, и заводила другую песню:

— С ума сойти! Голубых развелось — как собак нерезаных. Обидно-то как. Из-за этих сволочей столько бабья от одиночества страдает. Мужиков ведь и так меньше, чем нас. А они еще друг с другом спят. Сволочи!!!

— Да прекрати ты сплетничать! С чего ты вообще взяла, что он голубой? С того, что он на твои прелести не польстился?!

— А что? Скажешь — нет?! Я ему и так улыбалась, и этак, и юбочку поддергивала покороче, и наклонялась аппетитненько: типа ручку уронила. Мертвый бы из могилы поднялся! А этот ни гу-гу. Точно тебе говорю — голубой. Фи, мерзость какая! Представляешь, эту замечательную попку не бабы ласкают, а… Фу! Даже говорить и то противно, представить так и вовсе жутко!

С каждым таким разговором Ира все больше убеждалась: баснописец Крылов был самым настоящим ясновидцем: за двести лет до рождения Трегубович написал о ней басню 'Лисица и виноград'. Точь в точь про Лариску! Хорош виноград, да зелен.

Наконец, тема Черкасова Лариске наскучила, и она вернулась к прежней: Русаков Ирине не пара. Снова и снова, с изяществом пилы она пела свою песенку. Дескать, быть того не может, чтобы у Русакова не было любовницы. И без того любой нормальный мужик через десяток лет семейной жизни на сторону смотрит, а тут еще неравный брак.

— Да какой неравный! — злилась Ира. — Что ты мелешь? У тебя не язык, а помело. Неравный — это когда старик на молодой девке женится. Или миллионер на нищенке.

— Не скажи. Ты у нас вон какая красавица. А он? Мало того — ты замдиректора огромного треста — да под тобой сотня мужиков ходит! А Русаков твой кто? Слесарь вонючий.

— Заткнешься ты когда-нибудь?! Уйди отсюда. Мне работать надо.

Трегубович послушно уходила в приемную, а Ира никак не могла взяться за работу. Мысли вновь и вновь возвращались к Ларискиным речам. А вдруг она права, и у Сергея действительно кто-то есть? Наверное, мало приятного иметь жену, выбившуюся в начальники. Ира дома старается не командовать, но нет-нет, да вырвется голос из-под контроля. Тогда ей и самой кажется — не разговаривает, а указания раздает.

Нет, не может быть. Серега в таких случаях не обижается — наоборот, шутить начинает над ее вышестоящим положением.

Но это на публику. А что у него в душе творится? Вдруг то же, что у Лариски на языке?

Нет. Быть не может, чтобы у него кто-то на стороне был. Ира бы почувствовала. Она не смогла бы пропустить такое.

А покоя в сердце уже давно не было. Какой покой, когда Лариска песни свои напевает с утра до вечера?! Как бы ее уволить? Сокращение штатов, что ли, изобразить? Она столько лет справлялась без секретарши, да и сейчас, по сути, сама все делает: Трегубович только языком трепать горазда. Да, уволить. Так будет спокойнее. Ира перестанет нервничать и цепляться к Сергею по пустякам. Лариска на нее плохо влияет. Уволить — и вся недолга!

Но как ее уволишь, если у той на шее больная мать?!!

Вскоре в тему неверности Русакова и изжитости их с Ирой брака незаметно и будто бы органично вплелась свежая струйка.

— Хм. Ир, тебе не кажется, что Черкасов зачастил в сторону дирекции? С чего бы это?

Честно сказать, Ира даже не заметила, когда и с чего все началось. Была уверена — Лариска возродила мечту охмурить Черкасова. Мол, вот он и бегает в сектор дирекции — на глаза секретарши лишний раз попасться. Не сразу, совсем не сразу поняла, на какую мельницу эта струйка льет воду.

Сначала это была даже не струйка, а так, отдельные капельки, как морось: кап на мозги, кап… Постепенно морось усиливалась: кап, кап, кап, кап, кап… И вот из отдельных капель возник тоненький пока, несильный еще ручеек, и не капал уже — журчал, пусть тихонько, но живенько так, свеженько, весело:

— Ой, подруга, ошиблись мы. Какой же он голубой? Там ни грамма голубизны. Ни синего нет, ни фиолетового. И насчет импотенции, пожалуй, бабьё наше погорячилось. Поспешило. Ох, что-то будет… Он на дню раз десять забегает, якобы факс отправить, а сам глаз от твоего кабинета не отводит. Я уж переживаю, как бы бабьё не заметило, а то косточки тебе живо перемоют…

— Ага, — парировала Ира. — Он в кабинет мой влюбился. Дверь, блин, у меня самая симпатичная!

Но спорила она с Трегубович по привычке. А еще для того, чтоб пыл ее, до сплетен охочий, остудить.

Она и сама заметила участившиеся визиты Черкасова. До конца еще не была уверена — может, по делу бегает? Может, просто показалось? Может, она в Лариску потихоньку превращается, выдавая желаемое за действительное?

Но ведь вовсе не желаемое, нет! Ей этот Черкасов и даром не нужен, и за деньги не нужен. Ни авансом, ни в рассрочку. Ни в профиль, ни анфас. Она терпеть таких не может: слащавых, самовлюбленных. Ну ладно — безупречно выбрит и выглажен, туфли издалека сияют. Это как раз только в плюс каждому мужчине. Как и изысканный парфюм. Эх, если б ее Русаков мог так пахнуть! Но нет, у Сереги другой аромат. Мужицкий. Рабочий.

А у Черкасова ногти маникюром сияют! Без лака, а блестят — так отполированы. И что это за мужик?! Волосинка к волосинке уложена — не каждый парикмахер такую прическу сделает: вроде и не прилизано ничего, даже где-то творческий беспорядок напоминает, и в то же время волосы лежат безукоризненно, вроде он только-только из дорогущего салона вышел. Не мужик — самый настоящий манекен. Ему бы не в маркетологи — ему самое место на подиуме. Вот там бы он вполне органично смотрелся. Никакого 'слишком' — вроде так и надо.