Сибирская Вандея - Георгий Лосьев

Но Седых ответил невесело:

– Ничего не выйдет… Михаил Дементьич уже направлял к протопопу Базыльникова…

– И что же?

– Да все то же. Он – никонианец, хитрущий. Заорал на Базыльникова: ты-де, еретик-спирит, и меня туда же тянешь? Выгнал вон и посулил с амвона проклясть…

– Скотина!..

– И не говори, господин инструктор!.. Очень даже вредный поп: за совдепску власть молится, возглашает в кажной проповеди многолетие ревкомам и Ленину.

– А коммунисты ваши как к нему относятся?

– Не тревожат… И у Раева свои мечтания.

– Он что, живоцерковник-«обновленец»?

– Ага, будь он проклят!..

– За что вы его проклинаете?

– Сына от веры отбил. Старшего сына в православные сомустил.

– Ну, ничего, придет время – выщеплем у попа из хвоста перо!

– Осторожно надо, господин инструктор: народишко наш оченно к леригии приверженный – и нашего, староверского толка мужики, и никонианцы. Кого хошь громи, а леригию не трожь!..

– Ладно, черт с ними! – поморщился Рагозин. – Подытожим: первое – скажите Губину, что восстание начнем в сентябре. Допустим – семнадцатого. День «Веры, Надежды, Любови». Повторяю – мужик уже соберет урожай и начнет пьянствовать. Тут мы его и приладим к нашему делу. Еще прошу передать господину Губину – к вашей организации я прикреплен самим Дядей Ваней. Так что, хотя Михаил Дементьевич меня недолюбливает, придется потерпеть. Он что, монархист, что ли, ваш Губин?

– Не-э-э!.. – усмехаясь, протянул Седых. – Губину что монархисты, что анархисты – трынь-трава. А особо – есеров не уважает. Ругает есеров. «Про…ли, говорит, Росею, трепачи, пошто их уважать?» Он, Михаил Дементьич-то, только одну партию одобряет, наш «Союз трудового крестьянства». И в мечтаниях у него – крестьянская власть: штобы и землей и всем прочим владели мужики, а интеллигенцию, рабочих – к ногтю! Говорил Губин при мне Чупахину, что кожевенный завод в Колывани держит: надо, мол, все фабрики изничтожить, а создать у крепких хозяев в руках мастерские. И хватит, говорит. А то от энтих заводов да фабрик – один разврат и своеволие, и безбожие… Вот он какой веры, наш Губин.

– Слышите, Роман Ильич? – подмигнул Рагозин есаулу. – Тут и синдикализм, и толстовщина, и еще черт знает что! Так что ж ему хочется, вашему Губину, конкретно, господин Седых? Что он намерен сделать после переворота?…

Есаул снова вскипел:

– Плетей ему хочется! Казацкую нагаечку, чтобы не заносился! Купчишка, скот, а с запросами! Подумаешь – фигура! Мужицкий министр! Ничего, возьмем власть, посадим на престол Михаила или Сергея Александровича Романова – они пропишут Губиным кузькину мать!..

Рагозин кашлянул и показал есаулу глазами на третьего собеседника:

– Так, господа… Вопрос об устройстве Сибири, конечно, решать не нам. Что выберет сибиряк, какой образ правления – видно будет после. А сейчас у нас общий лозунг, как совершенно правильно выразился Роман Ильич, – «бить большевиков до последнего комиссара»… Ну-с, господин Седых, будем закругляться. Отвезете Губину подарочек… Хотя и небогаты мы этими вещицами, но – нельзя: сам Дядя Ваня приказал передать из полы в полу. Пойдемте во двор. Огня зажигать не нужно…

Утром посланцы периферии отбыли восвояси. Седых вез под сеном длинный тяжелый ящик, Самсонов – пятипудовую кожаную кису, наполненную полтинниками и рублями – уже не юбилейными, а с одним профилем – расстрелянного в Екатеринбурге последнего русского царя. Доехали до своих мест благополучно.

V

Перед сельским собранием Иннокентий Харлампиевич заглянул в комячейку. Председатель ячейки Новоселов шагнул навстречу:

– Харлампыч!.. Слава богу – цел воротился!.. Заходи, садись. Беседовать будем.

Долго тряс дружески обе руки. Радушно усадил за стол, и все члены ячейки тоже радовались благополучному возвращению первого беспартийного активиста-партизана.

– Садись, садись, Харлампыч!

– Хорошо, что заглянул к нам.

– Дело прошлое, Накентий: крепко мы за тебя опасались…

– Да пошто? – удивился активист. – Кому я соли насыпал?… Кто противу советской власти пойдет? Кому жизнь надоела? Аль забыли партизанскую армию Игната Громова?…

– То-то, что не все всё помнят, – вздохнул Василий Павлович Шубин, – есть еще… – он взглянул на Новоселова. – Показать Седых городскую бумагу-то?…

– Кажи! – радостно сказал председатель. – Давай ее сюда. На, читай, Накентий Харлампыч.

Секретарь ячейки достал из старенького портфельчика и положил на столешницу, покрытую куском кумача, небольшую служебную бумажку с лиловым штампом в левом углу:

– Малограмотный я, – сконфузился активист Седых, – по крупному читать еще кой-как могу, а по мелкому – восподь не умудрил…

Члены партячейки рассмеялись.

– Эх ты, а еще вахмистром служил! – укоризненно сказал предревкома товарищ Предтеченский.

– Дык это ж при царе-косаре… А чему нас учили – сами знаете. «Отче наш иже еси на небеси…» да как царских дочек звали…

Снова посмеялись. Предтеченский стал читать вслух:

18 февраля 1920 года

Сибирская контрреволюция, вдохновляемая и возглавляемая Колчаком и царскими генералами, опиравшаяся на продавшиеся чехословацкие штыки и золото Антанты, под железными ударами Рабоче-Крестьянской Красной Армии быстро сдает свои позиции и с роковой быстротой приближается к неизбежной гибели.

…Но буржуазия не хочет отказаться от своих привилегий…

В то время, когда наиболее честные и сознательные элементы отдают все свои силы на восстановление разрушенного хозяйства, буржуазия и ее приспешники… начинают творить грязную, преступную работу для достижения своих замыслов.

…Буржуазия с каждым днем становится наглее и беззастенчивее в средствах: за последнее время ее агенты ведут открытую и злостную агитацию, широко распространяют провокационные слухи…

Здесь, в Сибири, где молодой Советский организм еще не окреп, мы должны быть особенно внимательны к своим врагам…

…Достигнув успехов, пролетариат объявил милосердие к врагу, отменивши расстрелы – красный террор.

Но пусть не забывают наши враги, что Советская власть не будет церемониться с теми, кто встанет на ее пути…

Все мерзавцы и негодяи, все предатели, шпионы и провокаторы, которые будут широко агитировать против Советской власти… будут расстреливаться без всякой пощады.

Предтеченский кончил и вопросительно посмотрел на Шубина:

– А вторую читать?…

– Не нужно, – махнул рукой волвоенком, – и так уже по всему селу звон идет. И Седых, должно быть, слыхал.

– О чем это? – насторожился Иннокентий Харлампиевич.

– Уком упреждает… Банда Самсонова вышла из лесов на Пихтовский тракт. Убили бандиты партийцев Трошина и Прохоренку. Животы распороли…

– Слыхал! – сказал Седых. – Слыхал, как же… А правда это? Может, так, для острастки пишут…

– Нет, браток… правда.

– Ну, бог милует…

– То-то, что не милует… Вот и от штаба ВОХРа прислали бумажку, предлагают всем сельским коммунистам и комсомольцам установить ночные обходы, оружие держать дома, под рукой и в полной исправности…

– Во, как дело-то обертывается… – сказал Андрей Николаевич Предтеченский и густо, с надрывом закашлялся.

– Простыл, Андрюха, – сочувственно произнес Седых. – Ты вот чо… пошли свово парнишку ко мне. Я тебе – медку… Ишо водится у меня. Когда партизанили мы, я страсть сколь меду на раненых перевел. Однако многих выпользовал медком-то… И еще – остался. Посылай с туеском…

– Спасибо, Харлампыч, – прокашлявшись, ответил Предтеченский, – меня и так товарищи поддерживают…

Седых нахмурился.

– А я что же: тебе не товарищ?…

– Что ты, Харлампыч? – укоризненно покачал головой Предтеченский. – Ведь я к примеру. Ты человек многосемейный – самим нужно…

– А ну их к ляду! Семейство-то мое! – вдруг озлился Седых. – Одна маета с ними! Ни богу свеча, ни бесу кочерга! Расшиби их громом напрочь!

Ячеишные расхохотались.

– Чего ты на свое племя серчаешь? – спросил старый партизан Михаил Петрович Жихарев. – Али не угодили чем? Ты ить своенравный, на те угодить трудно…

– Да каки теперь угождения!.. А так: кто в лес, кто по дрова, живут, идолы, ни туды ни сюды. Порядку нету… Одна энта моя Егова православная, троеперстник, язви его…

– Никола, что ли?…

– Ну… Как с попом Раевым связался, так, видишь, и советская власть ему не мила стала… Ужо обратаю орясину, пошли бог силы. Так обратаю, что перья полетят!..

– Нельзя, Харлампыч, – наставительно сказал Предтеченский, – бить – это всякий умеет. Воспитывать нужно… Ты как отец… на-ка вот возьми книжечку. Насчет православия тут очень даже правильно говорится…