Крэнфорд (Без указания переводчика) - Элизабет Гаскелл

Я не могу въ-точности вспомнитъ времени, но думаю, что миссъ Дженкинсъ написала особенно много писемъ въ 1805 году, по случаю своего путешетствія къ какимъ-то друзьямъ близь Ньюкэстля на Тайнѣ. Эти друзья были коротко-знакомы съ начальникомъ тамошняго гарнизона и слышали отъ него о всѣхъ приготовленіяхъ, чтобъ отразить вторженіе Бонапарта, которое многіе предполагали при устьѣ Тайна. Миссъ Дженкинсъ, какъ видно, была очень-испугана, и первая часть ея писемъ была часто писана хорошимъ, понятнымъ англійскимъ языкомъ, сообщавшимъ подробности о приготовленіяхъ, дѣлаемыхъ въ томъ семействѣ, у котораго она гостила, противъ ужаснаго событія: объ узлахъ платьевъ, уложенныхъ, чтобъ все было наготовѣ на случай бѣгства въ Альстонъ Муръ (дикое нагорное мѣсто между Нортумберлендомъ и Кумберландомъ); о сигналѣ, который долженъ быть поданъ для побѣга и объ одновременномъ явленіи подъ знамена волонтеровъ — сигналъ долженъ былъ состоять (какъ мнѣ помнится) въ звонѣ колоколовъ особеннымъ, зловѣщимъ образомъ. Въ одинъ день, когда миссъ Дженкинсъ съ своими хозяевами была на обѣдѣ въ Ньюкэстлѣ, этотъ предостерегательный сигналъ былъ точно поданъ (поступокъ невесьма-благоразумный, если только есть какая-нибудь правда въ нравоученіи, заключающемся въ баснѣ о Мальчикѣ и Волкѣ), и миссъ Дженкинсъ, едва-оправившаяся отъ страха, описала на слѣдующій день ужасный испугъ, суматоху и тревогу и потомъ, нѣсколько оправившись прибавила: «Какъ пошлы, любезнѣйшій батюшка, кажутся наши вчерашнія опасенія въ настоящую минуту спокойнымъ и прозорливымъ умамъ!» Здѣсь миссъ Мэтти прервала чтеніе словами.

— Но, душенька, они совсѣмъ не были ни пошлы, ни ничтожны въ то время. Я знаю, что сама я часто просыпалась нѣсколько разъ ночью, воображая, будто слышу топотъ французовъ, входящихъ въ Крэнфордъ. Многіе поговаривали, что хотятъ спрятаться въ солекопни: тамъ говядина сохранилась бы прекрасно и только мы пострадали бы отъ жажды. Отецъ мой говорилъ цѣлый рядъ проповѣдей на этотъ случай; однѣ утромъ, о Давидѣ и Голіаѳѣ, чтобъ побудить народъ сражаться заступами или кирпичами, еслибъ это было нужно; а другія вечеромъ, въ доказательство, что Наполеонъ былъ все-равно, что Аполліонъ и Аббадона. Я помню, батюшка полагалъ, что его будутъ просить напечатать эти послѣднія; но приходъ былъ, можетъ-быть, доволенъ и тѣмъ, что слышалъ ихъ.

Питеръ Мармадукъ Арлей Дженкинсъ («бѣдный Питеръ!», такъ миссъ Мэтти начала называть его), былъ въ Шрюсбюрійской Школѣ въ то время. Пасторъ принялся за перо и еще разъ обратился къ своей латыни, чтобъ переписываться съ этимъ мальчикомъ. Ясно, что письма мальчика были, что называется письмами на-показъ. Они были наполнены превыспренними описаніями, дававшими отчетъ о его ученіи и умственныхъ надеждахъ разнаго рода съ изреченіями изъ классиковъ; лишь время отъ времени животныя побужденія вырывались такими выраженіями, напримѣръ, написанными съ дрожащей торопливостью, послѣ того, какъ письмо было осмотрѣно: «Милая матушка, пришлите мнѣ пирожнаго и положите туда побольше лимоновъ». Милая матушка, вѣроятно, отвѣчала сынку только пирожнымъ и сластями, потому-что писемъ ея тутъ не было, но за-то была цѣлая коллекція пасторовыхъ писемъ, на котораго латинь въ письмахъ сына дѣйствовала подобно трубѣ на старую военную лошадь. Я немного понимаю въ латини, конечно, и этотъ слогъ, служащій къ украшенію, невесьма-полезенъ, какъ мнѣ кажется, по-крайней-мѣрѣ, судя по отрывкамъ, которые я припоминаю изъ писемъ пастора; одинъ былъ такого рода: «этотъ городъ не находится на твоей ирландской ландкартѣ; но Bonus Bernardus non videl omnia, какъ говорятъ proverbia». Теперь становилось очень-ясно, что «бѣдный Питеръ попадался во многія бѣды». Тутъ были письма высокопарнаго раскаянія къ отцу въ какомъ-нибудь нехорошемъ поступкѣ, и между ними дурно-написанная, дурно-запечатанная, дурно-адресованная, запачканная записка: «Милая, милая, милая, милѣйшая матушка, я исправлюсь непремѣнно, только пожалуйста не сердитесь на меня, я этого не стою, но я сдѣлаюсь добрымъ, дорогая матушка».

Миссъ Мэтти не могла говорить отъ слезъ, когда прочитала эту записку. Она подала мнѣ ее въ молчаніи, потомъ встала и отнесла въ самые сокровенные ящики своей спальни, боясь, чтобъ, какъ-нибудь случайно, не была она сожжена.

— Бѣдный Питеръ! сказала она: — онъ всегда попадался въ бѣды; онъ былъ слишкомъ-легковѣренъ. Завлекутъ его въ дурное, а потомъ и поставятъ въ-тупикъ; но онъ былъ слишкомъ-большой охотникъ до проказъ; никакъ не могъ удержаться, чтобъ не подшутить. Бѣдный Питеръ!

Часть вторая

I

Бѣдный Питеръ

Карьера бѣднаго Питера развертывалась передъ нимъ очень-пріятно, устроенная добрыми друзьями, но Bonus Bernardus non videt omnia тоже въ этомъ начертаніи. Онъ долженъ былъ пріобрѣсть почести въ Шрюсбюрійской Школѣ, увезти ихъ съ собою въ Кембриджскій Университетъ, а послѣ его ожидало пасторское мѣсто — подарокъ крестнаго отца сэра Питера Арлея. Бѣдный Питеръ! доля его въ жизни была весьма-различна отъ того, чего надѣялись и чего ожидали его друзья. Миссъ Мэтти все мнѣ разсказала и я думаю, что это было для нея большимъ облегченіемъ.

Онъ былъ любимцемъ матери, которая хвалила до безумія всѣхъ своихъ дѣтей, хотя, можетъ-быть, нѣсколько страшилась высокихъ свѣдѣній Деборы. Дебора была любимицей отца, и когда онъ разочаровался въ Питерѣ, она сдѣлалась его гордостью. Единственная почесть, привезенная Питеромъ изъ Шрюсбюри, была репутація самаго добраго мальчика на свѣтѣ и школьнаго зачинщика въ шалостяхъ. Отецъ разочаровался, но рѣшился поправить дѣло по-мужски. У него не было средствъ отдать Питера къ особому учителю, но онъ могъ учить его самъ, и миссъ Мэтти много мнѣ говорила о страшныхъ приготовленіяхъ насчетъ словарей и лексиконовъ, сдѣланныхъ въ кабинетѣ отца въ то утро, когда Питеръ началъ курсъ.

— Бѣдная матушка! сказала она. — Я помню, что она обыкновенно оставалась въ залѣ такъ близко отъ кабинетной двери, чтобъ уловить звуки батюшкинаго голоса. Я могла угадать въ минуту по ея лицу, если все шло хорошо. И долго все шло хорошо.

— Что наконецъ пошло дурно? сказала я: — вѣрно эта скучная лагинь.

— Нѣтъ, не латинь. Питеръ былъ въ большой милости у батюшки, потому-что работалъ хорошо. Но ему вдругъ вздумалось подшутить надъ Крэнфордцами и настроить разныхъ проказъ, а имъ это не понравилось; не понравилось никому. Онъ всегда надувалъ ихъ; «надувалъ» несовсѣмъ-приличное слово, душенька, и я надѣюсь, вы не скажете вашему батюшкѣ, что я его употребила; мнѣ не хочется, чтобъ онъ думалъ, будто я не разборчива въ выраженіяхъ, проведя жизнь съ такой женщиной, какъ Дебора. И навѣрно вы никогда не употребляете такого слова сами. Не знаю, какъ оно сорвалось у меня съ языка, развѣ только потому, что я думаю о добромъ Питерѣ, а онъ всегда такъ выражался. Онъ былъ преблагороднымъ мальчикомъ во многихъ отношеніяхъ. Онъ походилъ на любезнаго капитана Броуна во всегдашней готовности помочь старику или ребенку, однако любилъ подшутить и надѣлать проказъ; онъ думалъ, что старыя крэнфордскія дамы повѣрятъ всему. Тогда здѣсь жило много старыхъ дамъ, и теперь, побольшей-части, мы все дамы, но мы не такъ стары, какъ тѣ дамы, которыя жили здѣсь, когда я была дѣвочкой. Мнѣ смѣшно, когда я подумаю о шалостяхъ Питера.

— Миссъ Дженкинсъ знала объ этихъ шалостяхъ? спросила я.

— О, нѣтъ! это показалось бы слишкомъ-оскорбительно для Деборы. Нѣтъ! никто не зналъ кромѣ меня. Мнѣ бы хотѣлось всегда знать о намѣреніяхъ Питера, но иногда онъ мнѣ не говорилъ ихъ. Онъ обыкновенно говорилъ, что старымъ дамамъ въ городѣ всегда нужно о чемъ-нибудь болтать; но я этого не думаю. Онѣ получали сен-джемскую газету три раза въ недѣлю, точно такъ, какъ мы получаемъ теперь, и у насъ есть о чемъ поговорить; я помню, какой всегда начинался страшный шумъ, когда дамы собирались вмѣстѣ; но вѣрно школьные мальчишки болтаютъ больше дамъ. Наконецъ, случилось ужасно-прискорбное обстоятельство.

Миссъ Мэтти встала, подошла къ двери, отворила ее — тамъ никого не было. Она позвонила въ колокольчикъ, и когда пришла Марта, приказала ей сходить за яицами на мызу, на другой конецъ города.

— Я запру за тобою дверь, Марта. Тебѣ не страшно идти — нѣтъ?

— Совсѣмъ-нѣтъ, сударыня; Джимъ Гэрнъ будетъ такъ радъ проводить меня.

Миссъ Мэтти выпрямилась и какъ только мы остались однѣ, пожелала, чтобъ у Марты было побольше дѣвической скромности.

— Затушите свѣчку, душенька. Мы можемъ говорить также хорошо и при каминномъ огнѣ.

Ну вотъ видите, Дебора уѣхала недѣльки за двѣ; день былъ очень-тихій и спокойный, какъ я помню; сирени были всѣ въ цвѣту, стало-быть это было весной. Батюшка вышелъ навѣстить какихъ-то больныхъ; я помню, что видѣла, какъ онъ вышелъ изъ дому въ своемъ парикѣ, шляпѣ и съ тростью. Что сдѣлалось съ нашимъ бѣднымъ Питеромъ — не знаго; у него былъ предобрѣйшій характеръ, а между-тѣмъ, онъ любилъ досаждать Деборѣ. Она никогда не смѣялась надъ его шалостями, считала его ne comme il faut, недовольно-заботящимся объ улучшеніи своего разума, и это ему было досадно. Ну, вотъ, пошелъ онъ въ ея комцату, одѣлся въ ея старое платье, шаль и шляпку: именно въ тѣ вещи, которыя она обыкновенно носила въ Крэнфордѣ и которыя вездѣ были извѣстны; изъ подушки сдѣлалъ куклу… Вы точно знаете, что заперли дверь, душенька, я не хотѣла бы, чтобъ кто-нибудь это слышалъ… Сдѣлалъ… крошечнаго ребенка въ бѣломъ длинномъ платьѣ. Это только затѣмъ, какъ онъ сказалъ мнѣ послѣ, чтобъ заставить поговорить о чемъ-нибудь въ городѣ: онъ никогда не думалъ оскорбить этимъ Дебору. Вотъ и пошелъ онъ прогуливаться взадъ и впередъ по Фильбертской аллеѣ… полуприкрытой рѣшоткой и почти-невидной, и обнималъ свою подушку, точь-въ-точъ какъ ребенка, и говорилъ ей разныя глупости. Ахъ душенька! а батюшка-то и шолъ въ это время по улицѣ своимъ всегдашнимъ величественнымъ шагомъ и увидалъ толпу людей, человѣкъ этакъ двадцать, уставившихся на что-то сквозь рѣшотку. Онъ сначала подумалъ, что они смотрятъ на новый рододендронъ, бывшій тогда въ полномъ цвѣтѣ и которымъ онъ очень гордился, и пошелъ медленнѣе, чтобъ дать имъ время налюбоваться; думалъ даже не написать ли ему диссертацію по этому случаю, предполагая, можетъ-быть, что между рододендрами и полевыми лиліями было какое-нибудь соотношеніе. Бѣдный батюшка! Подойдя ближе, онъ началъ удивляться, что никто не видитъ; но головы всѣхъ были такъ тѣсно прижаты другъ къ другу и они такъ пристально глядѣли! Батюшка вошелъ въ середину толпы, намѣреваясь, говорилъ онъ, сказать, чтобъ они пошли въ садъ вмѣстѣ съ ш;мъ налюбоваться вдоволь прелестнымъ растительнымъ произведеніемъ, когда… о, душенька! я дрожу, когда подумаю объ этомъ… онъ самъ посмотрѣлъ сквозь рѣшотку и увидѣлъ… Не знаю право, что онъ подумалъ, но старый Клеръ говорилъ мнѣ, что лицо его позеленѣло отъ гнѣва, а глаза такъ и засверкали изъ-подъ нахмуренныхъ черныхъ бровей. Онъ заговорилъ… да, какъ страшно!.. приказалъ имъ всѣмъ оставаться тамъ, гдѣ они стояли… ни одному не уходить, ни одному не двинуться съ мѣста, и быстрѣе молніи очутился у садовой калитки, въ тилбертской аллеѣ, схватилъ бѣднаго Питера, сорвалъ съ него шляпку, шаль, платье и бросилъ подушку къ народу черезъ рѣшотку, да такъ разсердился, такъ разсердился, что при всемъ народѣ поднялъ трость да и приколотилъ Питера! Душенька, эта шалость, въ такой солнечный день, когда все было тихо и хорошо, разбила сердце матушки и измѣнила батюшку на всю жизнь, да, измѣнила. Старый Клеръ говорилъ, что Питеръ былъ такъ же блѣденъ, какъ батюшка, и принималъ удары безмолвно, какъ статуя. Когда батюшка остановился, чтобъ перевести духъ, Питеръ сказалъ: «Довольны ли вы, сэръ?» совершенно-хриплымъ голосомъ, и все стоя совершенно-спокойно. Не знаю, что сказалъ батюшка… и сказалъ ли онъ, что-нибудь; но старый Клеръ говоритъ, что Питеръ обернулся къ народу и сдѣлалъ низкій поклонъ величественно и важно, какъ дворянинъ, и потомъ медленно пошелъ къ дому. Я помогала матушкѣ въ кладовой дѣлать настойку изъ скороспѣлокъ. Я не могу теперь терпѣть ни настойки, ни запаха цвѣтовъ: мнѣ дѣлается отъ нихъ дурно, какъ въ тотъ день, когда Питеръ вошелъ съ такимъ высокомѣрнымъ видомъ, какъ мужчина… право какъ мужчина, а не какъ мальчикъ. «Матушка!» сказалъ онъ, «я пришелъ вамъ сказать, Богъ да благословитъ васъ навсегда». Я видѣла, какъ губы его дрожали при этихъ словахъ и мнѣ кажется, онъ не осмѣлился сказать ничего болѣе-нѣжнаго, по причинѣ намѣренія, которое было на его сердцѣ. Она посмотрѣла на него съ испугомъ и удивленіемъ и спросила, что это значитъ? Онъ не улыбнулся, не сказалъ ни слова, но обвилъ ее руками и поцаловалъ такъ, какъ-будто не зналъ, какъ ее оставить; и прежде, чѣмъ она успѣла спросить его опять, онъ ушелъ. Мы толковали объ этомъ и не могли понять; она приказала мнѣ пойдти спросить батюшку, что такое случилось. Онъ ходилъ взадъ и впередъ съ видомъ величайшаго неудовольствія. «Скажи матери, что я прибилъ Питера и что онъ совершенно это заслужилъ». Я не смѣла дѣлать никакихъ разспросовъ. Когда я сказала матушкѣ, она опустилась на стулъ, и съ минуту ей было дурно. Я помню, что черезъ нѣсколько дней, я видѣла, какъ бѣдные, увядшіе цвѣты были выброшены въ навозъ, завяли и поблекли тамъ. Въ этотъ годъ не дѣлалось у насъ этой настойки… да и послѣ никогда, Тотчасъ матушка пошла къ батюшкѣ. Я подумала о королевѣ Эсѳири и королѣ Ассурѣ, потому-что матушка была очень-хороша собой и пренѣжнаго сложенія, а батюшка казался тогда такъ страшенъ, какъ король Ассуръ. Спустя нѣсколько времени, они пришли вмѣстѣ и тогда матушка сказала мнѣ, что случилось и какъ она ходила въ комнату Питера, по желанію батюшки — хотя не должна была сказывать Питеру объ этомъ — чтобъ съ нимъ переговорить. Но Питера не было тамъ. Мы искали по всему дому; нѣтъ Питера, да и только! Даже батюшка, который не хотѣлъ сначала самъ искать, вскорѣ началъ намъ помогать. Домъ пасторскій былъ очень-старый, весь въ лѣстницахъ и вверхъ, и внизъ. Сначала матушка звала тихо и кротко, затѣмъ, чтобъ успокоить бѣднаго мальчика: «Питеръ! милый Питеръ! это только я»; но, мало-по-малу, когда слуги воротились, батюшка разослалъ ихъ въ разныя стороны, чтобъ узнать, гдѣ Питеръ. Когда мы не нашли его ни въ саду, ни на сѣнникѣ и нигдѣ, крики матушки становились все громче и сильнѣе: «Питеръ! Питеръ мой дорогой! гдѣ ты?» Она чувствовала и понимала, что его долгій поцалуй означалъ грустное «прости». День проходилъ… матушка все искала и искала безъ отдыха во всѣхъ возможныхъ мѣстахъ, которыя осматривали уже разъ двадцать прежде. Батюшка сидѣлъ закрывъ лицо руками и не говорилъ ни слова; только когда посланные возвращались, не принося извѣстія, онъ поднималъ голову съ грустнымъ выраженіемъ и приказывалъ идти опять по какому-нибудь новому направленію. Матушка все ходила изъ комнаты въ комнату изъ дому и въ домъ, тихо и неслышно, но все не переставая. Ни она, ни батюшка не могли оставить дома, бывшаго сборнымъ мѣстомъ для всѣхъ посланныхъ. Наконецъ (было уже темно) батюшка всталъ и взялъ матушку за руку, когда она ходила дикими, грустными шагами отъ одной двери къ другой. Она вздрогнула отъ прикосновенія руки его, потому-что забыла все на свѣтѣ, исключая Питера. «Молли!» сказалъ онъ «а я не думалъ, что все это можетъ случиться». Онъ посмотрѣлъ ей въ лицо для успокоенія, въ ея бѣдное, разстроенное, блѣдное лицо; ни она, ни батюшка не смѣли признаться, какой ужасъ былъ въ ихъ сердцѣ; не наложилъ ли Питеръ руки на себя? Батюшка не видѣлъ сознательнаго взгляда въ горячихъ, сухихъ глазахъ жены; онъ не встрѣтилъ сочувствія, которое всегда встрѣчалъ, и этотъ твердый человѣкъ, видя нѣмое отчаяніе на лицѣ ея, заплакалъ горько; но, когда она это увидѣла, кроткая печаль блеснула въ ея глазахъ и она сказала: «Милый Джонъ! не плачь, пойдемъ со мной, мы найдемъ его», почти также весело какъ-будто знала, гдѣ онъ. Она взяла огромную руку батюшки своей нѣжной ручкой и повела его — а слезы такъ и капали — безъ отдыха изъ комнаты въ комнату, по дому и по саду. О! какъ я желала, чтобъ пріѣхала Дебора! Я не имѣла времени плакать, потому-что теперь все лежало на мнѣ. Я написала къ Деборѣ, чтобъ она воротилась, тайно послала человѣка въ домъ того самаго мистера Голбрука, и бѣднаго мистера Гольбрука!.. Вы знаете о комъ я говорю. Я не хочу сказать, чтобъ я послала прямо къ нему, но я отправила человѣка, на котораго могла положиться, узнать не тамъ ли Питеръ. Въ то время мистеръ Голбрукъ бывалъ у насъ часто… вы знаете, что онъ былъ кузенъ миссъ Поль; онъ обращался такъ ласково съ Питеромъ, училъ его удить рыбу; онъ былъ ласковъ ко всѣмъ и я подумала, что Питеръ, можетъ-быть, у него; но мистера Гольбрука не было дома, а Питера никто не видалъ. Наступила уже ночь, но двери были открыты настежь и батюшка съ матушкой ходили взадъ и впередъ; прошло ужь больше часу, какъ онъ сталъ искать Питера съ нею вмѣстѣ, и не думаю, чтобъ они говорили другъ съ другомъ во все это время. Я развела въ столовой огонь и служанка приготовила чай: мнѣ хотѣлось, чтобъ они согрѣлись, когда старый Клеръ попросилъ позволенія говорить со мной. «Я взялъ неводъ отъ мельника, миссъ Мэтти. Закинуть ли намъ въ прудъ сегодня или подождать до завтра?» Помню, что я уставилась ему въ лицо и не понимала, что онъ хочетъ сказать, а когда поняла, я громко захохотала. Ужасъ этой новой мысли… нашъ милый дорогой Питеръ, холодный, окоченѣлый и мертвый! Помню еще теперь звукъ моего собственнаго смѣха. На слѣдующій день Дебора была дома, прежде чѣмъ я пришла въ себя. Она была не такъ слаба, какъ я; мои крики (мой страшный смѣхъ кончился рыданіями) пробудили мою нѣжную, милую мать, растроенныя мысли которой пришли въ порядокъ, какъ только ея дитя почувствовало необходимость въ попеченіяхъ. Они съ Деборой сидѣли у моей кровати; я узнала по ихъ лицу, что извѣстій о Питерѣ не было и никакой ужасной страшной вѣсти, чего я больше всего боялась въ моемъ смутномъ состояніи между сномъ и бодрствованіемъ. Тотъ же самый результатъ всѣхъ розъисковъ такимъ же точно образомъ облегчилъ матушку, которую, я увѣрена, мысль, что Питеръ, можетъ-быть, виситъ гдѣ-нибудь мертвый, заставляла вчера безъ устали искать его. Ея кроткіе глаза сдѣлались совсѣмъ-другими послѣ этого; въ нихъ навсегда осталось безпокойное, алчущее выраженіе, какъ-будто они отъискивали того, чего не могли найдти. О! это было страшное время, вдругъ разразившееся громовымъ ударомъ въ спокойный ясный день, когда сирени были въ полномъ цвѣтѣ.