Иван — холопский воевода - Олег Тихомиров

— Нешто смердам с нами по пути, Григорий Петрович? На аркане тащить — надежно ли такое войско?

Шаховской остановился у открытого окна, посмотрел на двор. Конюхи чистили лошадей.

— Зачем на аркане? Подобру пойдут… Эй, Терешка, — крикнул он вдруг, — покажи гнедого!

Гнедой конь с длинной светлой гривой был его любимцем. Когда Терешка повел коня по залитому солнцем двору, чистые бока его так и заиграли искрами.

— Хорош? — улыбнулся воевода и знаком подозвал Истому.

Пашков выглянул в окно:

— Знатный конь. Вот кто первый товарищ в бою. Побольше бы дворян, да на таких конях, тогда б, князь, и самого черта одолели, не то что Шуйского.

— Одолеешь! — весело сказал Шаховской. — Всех одолеешь.

— Ты говоришь, повернем чернь. Разве мужики да холопы заодно с нами пойдут?

— Аркан не понадобится. Царь Димитрий посулил мужикам волю, и до могилы они поверили в него. Будь он трижды убитым, все равно скажут: спасся, жив. Он их надежда. Больше никто. Не бояре же. И не полуцарь Василий. «За Димитрия!» — будет наш клич. На него и слетятся они. На Москву же должно идти врозь: ты поведешь свое войско одной дорогой, мужики другой двинут.

— Кто мужиков поведет?

— Садись. Расскажу. Будет у них свой холопский начальник — Ивашка Болотников…

И Шаховской поведал Истоме о письме, которое доставил гонец от Молчанова. Там сообщалось, что движется к Путивлю отряд во главе с бывшим холопом князя Телятевского Иваном Болотниковым. Что принять-де следует его с почетом, ибо от царского имени назначен он теперь большим воеводой, гетманом. А в отряде у него — девять тысяч. Все казаки да военные холопы — в сражениях искусные…

— Что скажешь, Истома? — закончил вопросом Шаховской.

— Не по душе мне воевода холопский, — насупился Пашков.

— По душе, не по душе, речь не о том. Покамест берем его — сила-то какая! А там видно будет. Ты же со своим войском завтра выступаешь. Пойдешь на Елец. Как захватишь город, скажу, куда дальше идти.

Через несколько дней отряд Болотникова вошел в Путивль.

Князь Шаховской с интересом всматривался в открытое лицо и крепкую фигуру казака.

— Слыхал я, что царь тебя грамотой пожаловал. Покажи.

Прочитав, Шаховской вернул грамоту Болотникову.

— Рад за тебя, Иван Исаич. Коли стал ты большим воеводой, берись и за дела большие.

— Для большого дела надобно войско большое.

«И этот туда же. Где я тебе людей возьму?» — недовольно подумал Шаховской, но заставил себя улыбнуться:

— На то ты и начальник, чтоб людей набрать.

— Наберу, — твердо произнес Иван Исаевич.

Шаховскому понравилось: не просит, значит, привык сам добиваться. Военачальнику сие к лицу. Князь сказал:

— Я бы пособил тебе, но войско ушло с Пашковым.

— Знаю. То дворянское войско. У меня свое будет — из черного люда.

«Из черного, — с удовольствием повторил про себя Шаховской. — Вот, Ивашка, и возись со своей чернью. Ты и сам такой». Вслух же сказал:

— Соберешь войско да на Москву пойдешь — святое дело сотворишь. А кто побьет Шуйского — твое ли войско, дворянское ли, — не столь важно. Главное — изменника с трона согнать.

— Доподлинно, князь, — не столь важно. Может и дворянин быть с черной душой, а черный человек — со светлой.

Шаховской согласно кивнул.

— И знай, государь твоих заслуг не забудет.

— Я, князь, о наградах не помышляю. Вот ежели народ двинется себе волю добывать…

— За истинного царя двинется, — поправил Шаховской.

— Волю-то царь обещал.

«Да ты не лыком шит. Крепкий орешек, — прикидывал в уме Шаховской. — Ничего. Расколем». Спросил:

— Как тебе наш государь Димитрий Иоаннович приглянулся? Хмур был али улыбчив? Грозен, как его родители, али мягок?

Вспомнил Болотников свою встречу в Самборе. Как ответить? Вспомнил бегающие, беспокойные глаза, руку, что дрогнула, когда грамоту протянула.

— Не мне о том судить, каков Димитрий Иоаннович. Государь есть государь.

— Толково говоришь, — усмехнулся Шаховской. — Ну что ж, иди, воевода, к своему войску. Да с походом не медли.

Болотников созвал совет. Когда атаманы и есаулы расселись, заговорил о главном.

— Други и братья, — сказал он, — мы с вами идем на правое дело. Полуцарь Шуйский, что сидит на московском престоле, наш враг. Престол захватил он обманом. Но есть истинный царь — Димитрий Иоаннович. Он дает нам волю. И мы должны помочь ему. У злодея Шуйского силы против нас поболе. А потому надобно подымать весь народ. Я тож, как вам ведомо, познал и холопскую жизнь, и свободу казачью, и рабом на галерах плавал, да не сломился, а пуще прежнего стал ценить волю вольную. Посему говорю, посылайте по городам и селам людей — пусть собирают в наше войско холопов, и мужиков, и бедноту посадскую.

После совета Болотников держал речь перед толпой на городской площади.

— Люди добрые, не видать нам воли, ежели не восстанем против Шуйского да господ, что с ним заедино.

Полуцарь лишь о собственном благе печется и своим боярам угождает. Гнать его с престола!

Затихли все. Дерзкие слова говорил Болотников, да запали они каждому в сердце. И всколыхнулась толпа, загудела, будто лес на ветру.

— Мы с тобой! — закричали. — За волю!

— Веди нас куда хошь!

— Волю добудем али сложим вместе головы!

Потянулся отовсюду народ к Болотникову.

Путивльский воевода князь Шаховской опять призвал к себе Ивана Исаевича.

— Оба мы с тобой враги Шуйского. Одно дело задумали. Говори, гетман, чем помочь?

Понимал Болотников, что с князем надобно держать ухо востро, что Шаховской всякое может задумать, но виду не подал.

— У тебя есть копья, сабли, ружья да порох — вели раздать моим людям.

— Велю.

— И пушки у тебя, сказывают, есть…

«Ишь, все разузнал, тороватый», — с неприязнью подумал Шаховской.

— Истоме Пашкову отдал до последней, — солгал Шаховской. Не мог он расстаться со всеми пушками, боязно было при себе ни одной не оставить.

— Ладно, — молвил Болотников. — И на том, что даешь, спасибо. Пушки в бою добудем.

Не зря отправлял Иван Исаевич в города малые и большие, в деревни и села верных гонцов. Не зря рассылал он свои листы[11], в которых призывал «побивать вельмож и сильных». Люди к нему все шли и шли.

Встреча в лесу

Соломенная крыша протекала, крыльцо провалилось, да и вся изба скособочилась. И не потому жил Михей в такой избе, что был он мужик непутевый, а все дело было в том, что уж больно лют у него господин. Не даст ни дерева срубить в лесу, ни соломы с поля взять. Да что говорить — у него зимой снегу не выпросишь.

Амбары господские ломились от мешков с мукой. А у крестьян, что работали на хозяина — землю пахали, сеяли, жали, зерно молотили, — пусто в доме. Помещик оставлял им столько, чтоб мужики ноги не протянули. Иначе кто бы в поле трудился?

Хотел Михей бежать на южные земли. Да как? Трое ребятишек у него. И оставаться тяжко. Что делать? И все же решился Михей свою избенку подправить. Не то, чего доброго, завалится, пришибет кого.

Темной ночью срубил он в лесу дерево, только стал обтесывать, как вдруг видит, выходит на него человек. «Ну, — думает Михей, — пропал я. Незнакомый человек. Видать, из слуг хозяйских. Поведет к господину, а там запорют насмерть. Нет уж, не дамся…» Сжал Михей топор, ждет, пока человек ближе подойдет. А тот будто обо всем догадался.

— Брось топор. Я тебе зла не сделаю. Ты кто будешь-то?

— Михейка Долгов.

— А я гулящий человек. Сегодня тут, завтра незнамо где буду. Хозяин твой кто?

Михей снова сжал топор. Человек усмехнулся:

— Да ты что, я ить не доносчик.

— А пошто тебе мой хозяин?

— Ты сам-то отвечай, не спрашивай. — И человек повелительно взглянул на Михея.

Тот, помолчав немного, произнес:

— Ну, князь Шишагин Гаврила Тимофеич.

— Кровопийца-то?.. Слыхал про такого.

Михей Долгов не знал, что сказать. Со своими мужиками они не раз поминали хозяина недобрым словом. Так то свои. А тут поди разбери, кто он, «гулящий человек». Не выдал бы.

— Чего молчишь?.. Нешто не у вас третьего дня по его приказу двоих палками забили?.. А не у вас, скажешь, народ с голоду пухнет?

— И то верно.

— А чего терпите?.. Доколь он вашу кровь сосать будет?

Михей ничего не ответил. Лишь досадливо крякнул да с силой вогнал топор в бревно.

— Во! Эдак бы по шишагинской шее, — сверкнул глазами человек. — А землю его меж мужиками поделить.

— Да за это… знаешь, что сделают?.. — прошептал, невольно оглядываясь, Михей.

— А ежели вы возьмете в руки топоры да вилы?

— Войско супротив нас вышлют.