Иван — холопский воевода - Олег Тихомиров

Корабли пришли в Венецию. Болотников смотрел — удивлялся: ну и город! Вместо улиц — каналы, вместо телег да повозок — лодки. На дворце узоры по камню вырезаны, будто кружева. И собор пригож. Лишь колокольня Ивану не приглянулась. Павлушка тоже согласился:

— Высока, а глазу зацепиться не за что. До самого верху будто брус тесаный. Наша-то в Кремле покрасивше будет, а?

— Покрасивше-то оно верно, — проговорил Болотников. — Да ведь каждый к своему привычен.

В Венеции задерживаться Болотников не стал. Немцы уговорили казаков уйти в Германию, послужить там. Но и у немцев недолго он пробыл: хоть и не в рабстве, да все вокруг чужое, а тоска по родине ела поедом. Из Германии перебрались в Венгрию, где часть земель была захвачена турками. Здесь он сошелся с венгерскими гайдуками. Вместе с ними казаки нападали на турецкие заставы.

Привечали венгерцы Болотникова, их благодарность по душе пришлась ему, а на родину тянуло все нестерпимее. Сердце каждым ударом звало — домой… домой…

И вот Польша — порог перед домом. Переступи его — Русь.

В Польше встретился Болотников с разными людьми. Узнал многое — и о смерти Годунова, и о воцарении Димитрия, и о новом боярском царе Василии Шуйском, что без права сел на трон, а Димитрия помышлял сгубить…

— И сгубил? — допытывался Болотников.

— Не вышло. Спасся Димитрий Иоанныч. Сюда, сказывают, пришел — в Польшу.

Стал всюду выспрашивать Болотников о русском царе Димитрии. Наконец услышал:

— Коли хочешь, можем свести. Царю нужны верные люди. Послужить со своими казаками…

— Отчего не послужить.

— Добро. Завтра же и в дорогу. В город Самбор.

Не таким чаял увидеть царя бывалый казак. И не в том дело, что невысок, негрозен был человек, к которому привели. Нет, другому дивился Болотников. Говорил царь неуверенно, за словом вроде в карман лазил да подолгу подбирал — боялся, как бы не так ответить. А глаза его все бегали, петляли, словно зайцы пуганые.

«Эк застращали Димитрия Иоанныча, — думал Болотников, вглядываясь в лицо царя и стараясь отыскать в нем хоть малую толику власти и решимости. — Да небось каждого возьмет испуг, коли за тобой с детства с ножом охотятся».

Речь вел царь об изменнике Шуйском и злодеях боярах, жаждущих его, Димитрия, погибели. Расспросив же Болотникова, кто он, да откуда, да много ли с ним казаков, стал царь сулить блага и ему и всем людям, которые на Шуйского подымутся. А еще сказал, что даст волю холопам и крестьянам, лишь бы за него шли.

— Стало быть, на Москву нас поведешь, государь? — спросил Болотников.

— Стало быть, — помолчав, ответил Димитрий Иоаннович. — Но сперва нужно тебе с казаками идти к Шаховскому в Путивль. Он — мой ближний человек — все знает, как делать. И людьми он тебе пособит. А я назначаю тебя большим воеводой над войском, моим гетманом. Завтра приходи, получишь о том грамоту.

Болотников ушел. А Димитрий Иоаннович сел писать. Закончив, отдал письмо гонцу:

— Скачи в Путивль. Да порезвее.

Когда поведал Болотников казакам о разговоре с царем, все возрадовались. Откуда было им знать, что не с сыном Грозного встретился их атаман, а с пройдохой Молчановым.

В свое время Михаил Молчанов был при дворе Годунова. Служил царю льстиво, выказывал преданность. Но тот же Молчанов после смерти Бориса вступил с боярами в заговор и был одним из убийц Федора Годунова. Хлебом-солью встречал он Лжедмитрия, за что тот приблизил его к себе. Вскоре Молчанов сошелся с князем Григорием Шаховским, который тоже нес верную службу самозванцу.

Потом, уже в Путивле, Шаховской дал ему государственную печать. Князь похитил ее из царева дворца, пока толпа расправлялась с самозванцем. «Бери, — сказал князь. — С нею в тебя поверят. На то ты и государь Димитрий Иоаннович, что имеешь такую печать».

Ну как не быть веселым: до русской земли рукой подать. Вернулся! Только уж не беглым холопом, а вольным человеком. И не просто вольным, что гуляет по степи с казаками, но большим воеводой. Вот она, грамота государева с печатью — попробуй кто усомниться. Да и без той грамоты чем он не воевода: вон сколько людей влилось в его отряды. Иваном Исаевичем величают, а ближние други, с которыми прошел он через тридевять земель, зовут батькой.

В Путивле

Как узнали в северных да польских[9] городах, что на престол сел Шуйский, встревожились. Не отнимут ли, что было получено при Димитрии? Ведь он и землей кое-кого из дворян пожаловал, и низы от податей на десять лет освободил.

По всему югу пошли волнения. Тех воевод, что стояли за Шуйского, мужики поубивали. Так было в Путивле, в Белгороде, в Борисове, в Осколе.

Послать Шаховского в Путивль было все равно что щуку бросить в реку. Поздно понял это Василий Шуйский.

Прибыв в восставший город, Шаховской заявил народу:

— Царь Димитрий жив и живет в прикрытии. Потому как убить его хотят изменники-бояре.

Кипел, бурлил Путивль, а тут еще — не в добрый для себя час — явились из Москвы люди Шуйского, потребовали, чтобы город присягнул новому царю на верность.

Выслушал их воевода, потом пожелал узнать:

— Сколько дней от Москвы добирались?

— Три дня.

— Спешили, — заметил Шаховской.

— Как не спешить.

— Ничего, — Шаховской приподнялся. — Теперь отдохнете. — И приказал челяди: — Отвести в темницу.

— Как?! — Люди Шуйского взялись за сабли, но их схватили, поволокли к двери. — Да сам государь Василий Иваныч… — кричали они, вырываясь.

— Стойте! — повелел воевода. Он приблизился к царевым посланцам, которых держали за руки. — Государем нашим был и есть Димитрий Иоаннович, понятно?

Схваченные молчали.

— Всыпать плетей, чтоб дошло, — сказал Шаховской и вернулся к столу.

Отведав кнута, посланники Шуйского были брошены в темницу.

Князь Григорий Шаховской времени не терял. Еще не успели замкнуть пленников, как он отдал распоряжение: по всему уезду провести присягу на верность царю Димитрию. Вслед за тем велел позвать Истому Пашкова.

— Да шевелись, Захар, — сказал он слуге. — Сперва беги к пушкарям. Им новые пушки доставили. Небось подле них Истома: хотел посмотреть.

В Венёве Истому Пашкова знали как человека смелого и неглупого. Когда набиралось дворянское войско, стал он в нем сотником. Отряд его одним из первых взял сторону Шаховского.

И верно, слуга разыскал Истому у пушкарей. Четыре медные пушки были наведены на голый холм.

— Тебе чего? — недовольно спросил Пашков у подбежавшего к нему человека.

— Воевода велел сказать… чтоб ты, господин… — Захар никак не мог отдышаться, — шел до него немедля.

— Успеется, — Пашков повернулся к пушкарям. — Зарядили? — Ему хотелось, чтобы из пушек стрельнули при нем. От новых стволов можно было ждать всего. Что с ними станется после первого залпа, никто не ведал. Случалось, разрывались пушки. Поэтому и смотрел сейчас Пашков лично, сколько пороху пушкари кладут да как заряд забивают.

— Пали! — приказал он.

Одна за другой грянули три пушки. Четвертая взорвалась. Пушкари, что были позади, чудом остались живы. Но без крови не обошлось. Отлетевший кусок ствола ударил Захара, который, любопытствуя, тоже подошел к пушке.

— Поделом, — сказал Истома, глянув на несчастного, лежавшего с перебитыми ногами. Повернулся и ушел.

Воевода принял его сразу.

— Садись, — сказал князь и кивнул на скамью. — Ты палил?

— Я. Из четырех пушек одна негожая оказалась.

— И то ладно. У меня к тебе разговор есть, — произнес Шаховской и умолк, что-то обдумывая.

Истома ждал, потом как бы невзначай проговорил:

— Слугу твоего зашибли.

— Как? — оторвался от своих мыслей Шаховской.

— Дурень был, вот и поплатился.

— Захар?.. Толковый слуга. Служил исправно.

— В другой раз нос не сунет, куда не надобно. — Истома шевельнул мохнатыми бровями. — Пушку-то разнесло.

— Ты сам поосторожней будь, — опасливо взглянул Шаховской. — Слуга — черт с ним, а тебя подле сердца держу.

— Спасибо за приязнь. В нашем деле, вишь, пушку не испытать что коня не объездить. Да полно, князь, обо мне говорить. Зачем звал?

— Час настал. Пора, Пашков, идти тебе на Москву.

— На Москву? — удивился Истома. — У нас войско тысяч на десять наберется. Куда против Шуйского? Себе погибель найдем. Подкопить бы силы, князь.

— Десять тысяч. — Шаховской заходил по комнате. — Но войско-то у тебя отборное, дворянское. Да еще казаки, служилые люди[10]. А ежели повернем на Шуйского чернь — мужиков да холопов? Поразмысли, Истома, сколь великая сила будет.

— Нешто смердам с нами по пути, Григорий Петрович? На аркане тащить — надежно ли такое войско?