Звезда любви - Дебора Тернер

Интересно, как она выглядит? Какие вообще женщины нравятся Энтони? Вчера он восторгался Кристиной — что ж, юность и свежесть всегда в почете, пусть даже в прелестной головке нет ни одной стоящей мысли. Длинные ноги, высокая грудь, кошачья улыбка — вот что нравится всем без исключения мужчинам, о каких бы идеалах они ни говорили.

Моника постукивала пальцами по гладкой поверхности стола. Кажется, она ревнует? Какая глупость! Но это так, не стоит обманывать себя — она именно ревнует, причем не к неизвестной женщине, которая явится через неделю, а к восемнадцатилетней Кристине. Господи, неужели она влюбилась?

Нет, это невыносимо! Она не желает снова испытывать эти муки, проходить по всем кругам ада, надеяться и разочаровываться, ждать с замиранием сердца и снова встречать лишь пустоту. Нет и нет! К черту вас, мистер Стоун!

Моника оглянулась по сторонам, боясь, что выкрикнула последнюю фразу вслух. Но никто не обращал на нее внимания, хотя многие столики были заняты. Только теперь она заметила, что уже вечереет — кромка неба заалела, и облака на горизонте тоже были окрашены в бледно-розовый цвет, словно стая фламинго пролетала там.

Чудесный вечер для двоих, но тому, кто одинок, он не принесет радости. Моника уже собиралась встать, когда вдруг замерла, услышав знакомые голоса. Стараясь не привлекать к себе внимания, она обернулась и с ужасом убедилась, что слух ее не обманул.

На веранду, оживленно переговариваясь, поднимались Карен и Кристина Хорни, сопровождаемые несколькими мужчинами. И среди них был Энтони. Моника искоса смотрела на него, не в силах отвести взгляд.

— Ах, мне очень понравилось! — Тонкий голос Кристины, с легкой хрипотцой и придыханием. — Правда, домик так себе, слишком маленький.

— Да-да, наш особняк гораздо больше, и все равно не хватает места, — добавила Карен, поддерживая дочь. — Но для холостяка...

Моника напряженно вслушивалась, ожидая, что ответит Энтони, но он, похоже, хранил дипломатическое молчание. Зато в разговор вступил Сэм, один из верных поклонников Кристины, которому вряд ли было на что рассчитывать — он не имел достаточных, по мнению ее родителей, средств.

— Я только одного не пойму: ведь вилла, кажется, принадлежит мисс Брэдли?

— Не совсем. — А это уже известный в Новом Орлеане адвокат, занимающийся как раз разрешением всяческих земельных проблем. — Это очень запутанная история. Бывший владелец «Звезды любви» не оставил завещания, но его вилла была записана на Монику. — Он откашлялся и продолжал: — После гибели мистера Хоупа выяснилось, что он оставил много долгов, и землю хотели пустить с молотка. Но Моника как-то умудрилась договориться с банком о том, что в течение тридцати месяцев выплатит нужную сумму и проценты и вернет себе виллу.

— Говорят, она жила с бедным Грегори из-за денег и заставила его сжечь завещание: ведь у него был прямой наследник. — Карен перешла на заговорщицкий шепот. — Мальчик остался в Европе и, наверное, до сих пор ни о чем не знает.

— Некоторые женщины готовы буквально на все, лишь бы завладеть чужим богатством, — вставила Кристина, своим тоном давая понять, что она не из таких. — А мне лично деньги вообще ни к чему, я бы хотела жить одна, в простенькой квартирке. В сущности, мне почти ничего не надо.

— Ну что ты, девочка моя! — воскликнула ее мать. — Как можно о таком мечтать?

— Если вы этого действительно хотите, я в состоянии обеспечить вас самым минимумом, — с неловким смешком сказал Сэм, обращаясь к Кристине. — Вам всего лишь надо выйти за меня замуж.

— Глупая шутка, — резко оборвала его Карен.

Между тем совсем стемнело, и Моника, улучив момент, выбралась из-за столика и, никем не замеченная, спустилась к автомобильной стоянке. Щеки ее горели, руки дрожали так, что она не сразу решилась включить зажигание. Какой стыд! Она и раньше подозревала, что о ней отзываются не самым лестным образом, но чтобы так! Это просто не укладывалось в голове. И все это слышал Энтони! Можно представить, какое у него сложится впечатление.

Моника попыталась успокоиться, но гнев и обида выплескивали через край. Сейчас она ненавидела этот город, и людей, в нем живущих, и эту проклятую виллу, названную, словно в насмешку, «Звездой любви», и даже Грегори, из-за которого, собственно, все и случилось. Жизнь казалась ненужной, нестерпимой, и невозможно было вдохнуть, а от одной мысли, что завтра будет новый день, в глазах темнело от тоски и страха.

По ветровому стеклу проносились блики от фар пролетающих мимо машин. Ветер усиливался, пригибая к земле ветви деревьев, а небо затянули фиолетовые тяжелые тучи. И Моника подумала, что есть только одно место, куда она сейчас может поехать, — не домой, нет, а туда, где сохранились хотя бы тени прошлого счастья.

На подъезде к вилле Моника выключила ближний свет — на всякий случай, хоть никого там не должно было быть. Она вышла из машины и медленно подошла к воротам, темнота обступила ее со всех сторон, слышался только шум ветвей. Она достала из сумочки ключи, которые всегда возила с собой как некий талисман.

Знакомый легкий скрип приветствовал ее. Тропинка тоже терялась во мраке, но Моника и без освещения нашла бы дорогу: ее ноги помнили каждый миллиметр этой земли. Она дошла до виллы — ничего здесь не изменилось. Дом белел стенами, и лишь черные провалы окон выделялись на этой смутной белизне.

Поднявшись на крыльцо, она открыла входную дверь и проскользнула в дом, не зажигая свет, тем более что электричество, наверное, отключили. Ощупью добравшись до гостиной, Моника нашла в буфете свечи и, осторожно шагая, приблизилась к двери, ведущей во внутренний дворик.

Фонтан, конечно, молчал, не струилась по плиткам вода, выливаясь из позолоченного кувшина, и не блестели брошенные когда-то на дно монетки. Да и были ли они там? Моника зажгла свечу — слабый огонек все равно никто не увидел бы снаружи. Достала из-под навеса плетеное кресло-качалку и устроилась в нем, поджав ноги.

Стены защищали от ветра, ночь была теплая и влажная. Наверное, собиралась гроза, потому что где-то вдалеке слышались глухие раскаты грома, а на сумрачном небе вспыхивали иногда бледные отсветы молнии. Когда-то Моника панически боялась буйства стихий, но теперь ей было безразлично: так неизлечимо больному человеку нет дела до пустякового насморка.

Как давно она не приезжала сюда и как, оказывается, соскучилась по этому дому, скрытому сейчас тьмой. Ах, какое было счастье... И ужасна мысль, что ничего никогда не повторится, потому что мгновения пролетают бесследно и все, что остается, — это льдинки боли или искорки радости, и воспоминания, чуть горчащие, терзающие душу...