Внедрение - Андрей Константинов

Тяжелые размышления Ильюхина прервал телефонный звонок. Со странным предчувствием в душе полковник поднял трубку. Он не ошибся. Звонил действительно Крылов. Петр Андреевич обошелся без приветствий и вступлений:

– Сейчас модно говорить в малахольных кругах, мол, ничего личного, – это бизнес. Так вот: мне больше по душе фраза Майкла Карлеоне: «Это только личное».

Крылов сказал только одну эту фразу, далее Ильюхин услышал частые гудки. Виталий Петрович положил трубку и машинально отметил, что, судя по голосу, Крылов абсолютно трезв.

Полковник сел за стол, уронил голову на руки и неожиданно заснул. Спал он хреново, и сон ему привиделся тоже хреновый, какой-то насквозь сумбурный. Большую его часть Ильюхин не запомнил, но какого-то улыбающегося летчика в стильной кожаной куртке (полковнику показалось, что это был немец) он все же «срисовал». Летчик похлопывал ладонью по крылу какого-то самолета, улыбался сытой мордой и сказал всего лишь одну фразу: «Таран – оружие героев?» Виталию Петровичу показалось, что в этой фразе были и вопрос, и вызов, и какая-то насмешка…

Когда Ильюхин очнулся от своей странной дремы, у него болело все тело, словно его били. Полковник недовольно посмотрел на часы, присвистнул и отправился наконец-то домой.

Юртаев довез его до дома мигом. Несмотря на позднее время, настроение у Паши было солнечным. В магнитофоне служебной «Волги» надрывался Боб Марли.

– Тебе нравится? – устало поинтересовался Ильюхин.

– Это же рэгги – «я убил шерифа!» – засмеялся Юртаев. Виталий Петрович хмыкнул и, непонятно к чему, стал размышлять вслух: – А знаешь, как, наверное, работали первые шерифы? Ходили они себе по пыльным городкам и старались первыми застрелить злодея, руководствуясь исключительно своей вестерновской сущностью… Тогда это было круто. А сейчас – это особо тяжкое преступление…

Вот не случайно все же говорят, что водители милицейского начальства – самые осведомленные люди в конторе. Юртаев мгновенно понял и интонацию, и направление мыслей шефа. Понял и по-своему постарался успокоить полковника:

– Да не переживайте вы, Виталий Петрович! У вас свои методы, у Крылова – свои. Не надо друг другу мешать, и все дела.

Ильюхин понял, что его именно утешают (пусть и деликатно), и от этого вдруг страшно завелся:

– Паша, отчего ты врешь?! Дело же не в том, что у меня настроение плохое, а ты хочешь похлопотать за кого-нибудь! Ты прекрасно все видишь и слышишь, все эти разговоры и движения. И ты прекрасно знаешь, что сотрудники, которые подчиняются Крылову, – они подчиняются только Крылову! Что государством там и не пахнет! Они создали какую-то… крылатую республиканскую гвардию…[16], придумали свою идеологию, в которой все навыворот… И самое главное – их доводы страшно ярки, доходчивы, но дико нелогичны! Мол, необходимо пытать, чтобы меньше было квартирных краж! Да к черту!! Все ты понимаешь! Паша, я и от уголовников слышал уже, как они об этом явлении говорят! Надысь встретил меня Крендель в гостинице «Москва» и бает: «Мне часто поддавали в ментах, бывало, что и били, иногда – пиздили, но у вас сейчас – пытают!» Я сделал вид, что мне некогда и я не могу с ним толковать… А Крендель прав!! И мне стыдно, что он прав! Вот ты, Паша, как ты квалифицируешь всю эту хрень?!

Юртаев сидел с непроницаемым лицом. Таких монологов он от шефа никогда еще не слышал. И вопросов таких ему шеф никогда не задавал…

Ильюхин требовательно ждал ответа. Паша понял, что отмолчаться не удастся, и, кашлянув, осторожно уточнил на всякий случай (ну и чтоб время выгадать):

– Вы про хрень… с Лаврентием?…

– С ним, – кивнул полковник.

Юртаев аккуратно пожал плечами – будто на болото ступил:

– Ну… Так получилось… Так вышло…

– Вышло?! – Полковник глянул на водителя так, что тот, поймав взгляд боковым зрением, даже поежился. – Вышло не «так», а неумышленное убийство с отягчающими и еще с целым букетом должностных преступлений! А какова мотивация! Губа решил нос утереть отделу убийств! Сам по себе? Хрен! Крылов все знал с самого начала, и не просто знал, а санкционировал, а сейчас – прикрывает! Прикрывает, оправдывает полностью! И если прокатит, то они будут гордо рассекать, поводя жалами, и рылами своими всем показывать: да, мы любого распотрошим, ужасайтесь, бандерлоги![17] Сил нет! В канцеляриях все давно уже за шоколад скуплено: мне второму всегда печатают, первым им! Любой наш запрос в ИЦ, если что, – до них доходит. Регистрация документов в ОПУ – и то через их уши! Где ж такое видывали? Часть нашей агентуры перевербовали через избиения в парадных…

«Волга» давно уже стояла у дома Ильюхина, а полковник все никак не мог остановиться. У Паши от напряжения вспотели руки на руле.

– …А мониторы? Ты видел, какие у них мониторы? Я что – против гуманитарной помощи? Или я за нищету? Нет, я сам бьюсь и людей напрягаю! Но этим – им от страха несут. Потому что иначе они разных Лаврентиев натравить могут…

– Им Юнгеров помогает, – осторожно смог вставить Юртаев.

– Брось ты! – махнул рукой полковник. – Поначалу – да. Согласен. Но потом они начали сами зарабатывать! И люди к ним тянутся – все же жить хотят, у всех бабы, дети… А на все заработки и художества у них прикрышка одна – раскрытия! Процент раскрываемости, выбиваемый вместе с зубами и селезенками… Прокатывает! Они уже с судьями корешатся! Скоро с присяжными водку пить начнут!

Ильюхин понемногу выдыхался. Он очень устал. Юртаев посмотрел на полковника серьезно и кивнул, соглашаясь:

– Я – что… Я знаю… Все так, как вы и говорите.

– Во-во, – хмуро буркнул Виталий Петрович. – Как при Брежневе: все всё знают, но при этом – единогласно.

Он резко открыл дверь и вышел из машины.

Ночью полковник почти не спал – ворочался с боку на бок, курил на кухне, залезал под душ. Видимо, дрёма в кабинете на руках сбила нормальный сон. Или нервы совсем уже расходились. Несколько раз Ильюхин хотел было выпить снотворного или водки, но удержался. Ему хотелось, чтобы с утра голова была светлой… Заснуть ему удалось только под утро, но, встав, он чувствовал себя собранным и готовым… К чему? Ответа на этот вопрос полковник пока еще не знал…

Утром, по дороге в управление, Ильюхин не сказал Паше ни слова. Юртаев, в свою очередь, тоже ничем не выдал, что помнит их ночной разговор. Паша был мудрым водилой.

На утреннем совещании у начальника ГУВД Ильюхин выслушал информацию по городу без энтузиазма, старался не смотреть на Крылова. А Петр Андреевич, наоборот, все слушал очень внимательно, вставляя порой уточняющие реплики, даже пошутил однажды. В самом конце совещания на обсуждение был вынесен небольшой кадровый вопрос – перевод одного офицера на вышестоящую должность. Крылов вдруг неожиданно попросил слова и сказал:

– Однажды товарищ Сталин – то ли на «съезде победителей»[18], то ли еще где-то, заметил: «Товарищ Иванов работает руководителем обкома в Минске. У него заместитель Петров. До этого товарищ Иванов работал в обкоме Челябинска. Заместитель был Петров. А до этого они вместе работали в обкоме Ярославля. Скажите, кому служит Петров? Нашей партии или товарищу Иванову?»

Петр Андреевич обвел присутствующих глазами и пояснил конкретно-прикладной смысл притчи:

– Это я к тому, что сотрудник, которого мы сейчас обсуждаем, переходит на иные, как правило вышестоящие, должности тоже вслед за своим начальником.

– Потрясающе! – не выдержал Ильюхин. – Сам живешь по этой же системе, а чуть есть за что уцепиться – так укоряешь!

Все загудели удивленно, начали переглядываться.

– Так бы сразу и сказал, что у тебя на него виды! – искренне удивился Крылов. Раздались смешки. Но они не разрядили атмосферу.

– Да я вообще не знаю этого офицера! – не смог уже остановить себя Ильюхин. – Я об ином…

– И о чем же? – спросил начальник ГУВД.

Виталий Петрович набрал воздуха в легкие, как перед нырком в холодную воду:

– О том, что пафос настоящей справедливости не просто становится над элементарной законностью (на это давно уже всем наплевать!), а подавляет личность, как таковую! И не собирается ее признавать, даже в теории! Нам нравятся прямолинейные решения – кулаком в зубы! Раскрываемость есть некий абсолют, которому, как идолу, приносятся жертвы, словно мы язычники-людоеды где-нибудь на экваторе… Это уже не моральное разложение, как при КПСС, а моральное вырождение…

Полковник запнулся, чувствуя, что говорит сумбурно и непонятно. Начальник ГУВД помотал головой:

– Это ты загнул… Сам-то хоть понял, что сказал?

Виталий Петрович молча закусил губу. Повисла тишина. Всем стало неудобно.

– У тебя все? – хитро спросил Крылов.

– Нет, не все!

– Ну, тогда после договорим, хорошо? – Петр Андреевич покосился на начальника ГУВД и улыбнулся. – А то многие не понимают, к чему это… Да и работать надо, а не о генетике, понимаешь…