Любовь - Светлана Каныгина

не материю, не просто моё тело, всё-таки я чувствую нечто большее, пусть это и не находит для меня рационального объяснения. Да, мне оно и не нужно, ведь это я сам! Кто ещё сможет объяснить мне меня?! И так – с каждым человеком,– он закрыл книгу и задумался,– Разгадка где-то здесь, совсем рядом,– сказал он, спустя минуту молчания,– Если человек не сумел почувствовать, принять, полюбить того, кто он есть, то внутри себя, в я, которое не смог найти, он не может находиться в том самом состоянии открытого ощущения; изнутри непринятого я он попросту неспособен испытывать любовь не как привязанность, не как притяжение полов, не как ревность, а как родство духа, жизни, как глубокий смысл, который рад обнаружить в себе и свидетельствовать во всём существующем. Он ничего не знает о любви, пока однажды,– голос Лео замер, глаза приняли то выражение, с которым человек вдруг обнаруживает в мыслях долгожданную идею,– Пока однажды, он не увидит отражение своей глубокой сути в другом человеке.

Ричард с замиранием сердца, в полном восхищении стоял перед мужчиной и женщиной. Необъяснимое нечто, вспыхивая и разливаясь цветными языками в воздухе, витало вокруг двух людей. Казалось, оно возникало из самого пространства, из ниоткуда, то расцветало диковинным цветком, то обретало очертание крыльев, которые взмывали над Лео и Марисой, а потом вдруг рассыпались на множество ярких перьев и, кружа, опадали вниз, где гасли, словно искры; и вдруг снова загорались, вырастали из земли травяными стеблями, оплетая двух людей, но вдруг отрывались от них и, как стая птиц, разлетались по сторонам, откуда вновь собирались вместе, растворялись в воздухе, и вновь возрождались из ниоткуда.

– Вы понимаете меня?– произнёс Лео.

Мариса улыбнулась.

Как много смысла было в этой улыбке! Ветер это знал. Если бы только ему было дано стать человеком! Он прижал бы Марису к своему сердцу и произнёс для неё тысячу самых прекрасных слов. Он запомнил бы эту улыбку на всю свою человеческую жизнь и с той минуты никогда не забывал о том, как она появилась. Он вытряхнул бы все свои сундуки и заполнил их сутью этой улыбки. Он никогда и не подумал бы больше спросить ни у кого, ни у себя: «А была ли любовь?».

Ветер отпустил плечи Лео и взмыл в небо. Прорвав пелену облаков, он поднялся ещё выше, туда, где над облачным пластом разливался свет солнца, он раскрылся ему, впитывая тепло своей мощью, наполняясь им, и когда весь загорелся жаром, тогда полетел обратно, к земле. Ветер торопился, желая донести собранное тепло до захоложеного парка. Он хотел согреть Марису и Лео, чтобы зябкость приближающихся сумерек не смогла прервать их встречу. Он так спешил! Слетев с неба, он распахнул свои объятья над озером, но, уже остуженный облаками, не принёс с собой ничего, кроме холода, тот спустился на землю вместе с ветреным дыханием и туманом.

Ветер замер, боясь пошевелиться, он понял свою ошибку и так и остался висеть в воздухе, между землёй и небом, широко раскинувшись под облаками. Всё его внимание теперь было направлено вниз, к земле, к паре людей и белому псу, стоящим у озера в холодной дымке тумана.

Мариса зябко поёжилась.

– Похолодало,– произнесла она, торопясь застегнуть пальто, и вдруг выронила книгу из рук.

Лео тут же поднял её, бережно обтёр рукавом и сказал:

– Должно быть, это очень хорошая история, раз вы выбрали её читать. Только с интересной книгой можно отправиться в пустой парк в промозглый осенний день.

– Да, это правда,– ответила ему Мариса,– Но я думаю, что и ваша книга оказалась здесь по той же причине. Можно мне взглянуть на неё?

Глаза мужчины засияли.

– Конечно!– радостно ответил он, протягивая Марисе книгу.

Женщина раскрыла её на последней странице и сбивчиво прочла послесловие на латыни:

– Sed amor facit quod ipsa res quae amatur, amanti aliquo modo uniatur, ut dictum est. Unde amor est magis unitivus quam cognition. Thomas Aquinas2.

– Любовь ведёт к тому, чтобы любимый предмет с любящим каким-либо образом соединился. Следовательно, любовь более соединяет, чем познание,– перевёл Лео,– Я тоже всегда начинаю читать с последней страницы. Вот только, эту фразу, на месте автора книги, я бы поместил не в конец, а в начало. Там она была бы уместнее. А теперь можно и мне заглянуть в вашу книгу?

Мариса кивнула. Лео открыл последнюю страницу:

– Тот день казался бесконечным, но закат пришёл в положенный час, не опоздав, ни на минуту. В последних лучах уходящего солнца распустились цветы ночной фиалки, и её дурманящий аромат потянулся по саду, привлекая к себе насекомых. Дневные птицы смолкли, и только дрозд, сидя на верхней ветке яблони, всё ещё продолжал свою песню для скрывающейся где -то поблизости избранницы. Вместе с солнцем уходил зной. В кронах тополей задрожали листья – это ветер, наконец, вернулся с гор. Он нёс с собой долгожданную прохладу, запахи трав и счастливые перемены, о которых здесь ещё не знали. Ветер нёс их через этот сад, в окружённый садом дом, к людям, чьи сердца давно были к ним готовы.

Закрыв книгу, Лео вернул её Марисе со словами:

– Какой бы ни была история этих людей до последней страницы, после неё в их жизнях, определённо, не случится ничего дурного.

– А если и случится, то они смогут это пережить,– продолжила Мариса, вернув Лео его книгу.

Ветер наблюдал за беседой мужчины и женщины с трепетом и был рад, тому, что слышал. Однако он ничего не мог поделать с туманом, который всё более сгущался над парком, окутывая его холодом.

Лео сунул книгу подмышку и поднял воротник пальто:

– Действительно холодает.

– Да,– согласилась Мариса, спрятав руки в рукава, словно в муфту, а книгу, как и прежде, заботливо прижала к груди,– И теперь мне действительно пора уходить.

Ричард почувствовал, как между женщиной и мужчиной дрогнуло нечто, но лишь дрогнуло, и тут же расцвело пушистым цветком, подобным пиону, пульсируя в пространстве, словно взволнованное сердце.

– Нам тоже пора. Мы будем рады проводить вас,– сказал Лео, вопросительно взглянув на Ричарда, как будто ждал, что тот немедленно подтвердит его слова.

Пёс не повёл и ухом. Мариса ласково погладила его.

– Я так привыкла к вам за это время, что уже и не знаю, как отвыкать,– сказала она шутливо.

Все трое они медленно пошли по берегу; следом, тихий и грустный, полетел ветер.

Туман молочной завесой повис над дорогой и над озером, опутал кусты и ветви деревьев. Вот уже исчезла из вида скамья с ротанговой аркой, погасли в туманной пелене гроздья барбариса; два белых пятна на воде, в которых теперь нельзя было узнать прекрасных лебедей, молчаливо