Рыжая из шоу-бизнеса - Анатолий Чупринский

— Сереженька! — радостно попросила Надя. — Огромная просьба, если не затруднит.… Выброси этого… Тютчева в окошко! Пожалуйста! Он меня достал!!!

Сергей, хмуро поглядывая на поэта-песенника, подошел к гримерному столику, аккуратно поставил перед Надей тарелки. Та, тут же схватила стакан, сделала довольно большой глоток.

Поэт-песенник Николай Скворцов с мрачным видом рассовывал по карманам смятые листы бумаги. При этом он даже не смотрел на Надю, словно, ее вовсе не было в гримерной.

— Спасибо-о! — медленно протянул он.

— Пожалуйста-а! — передразнивая, протянула она.

Резкими движениями скинула с себя кофточку и, оставшись только в лифчике и юбке, напялила на голову изящную полиэтиленовую шапочку, схватила со спинки стула полотенце, направилась к незаметной двери в углу гримерной, за которой явно находилась душевая комната. Оттуда постоянно доносился звук капающей воды. Кап-кап, кап-кап…

— Ты об этом пожалеешь! Локти кусать будешь!

— Кому?! — поинтересовалась «звезда», открыв дверь душевой.

— Сама просить будешь…

— Сережа! Кто спросит, я в душе, — сказала Надя. При этом как-то виновато передернула плечами и бросила на него многозначительный взгляд. Было в этом взгляде что-то такое, чего Сергей понять не успел. Женщины это умеют. Быть наглой и застенчивой одновременно.

— Будешь бегать за мной… — угрожал Скворцов.

— Отва-али-и! — рявкнула Надя, и сильно хлопнув дверью, скрылась в душевой комнате. Оттуда донесся звук, включенного на всю катушку, мощного потока воды. Явно, сразу из обоих кранов.

Поэт-песенник, засунув руки в карманы джинсов, задумчиво покачался на месте с пятки на носок, и направился в коридор. На пороге остановился, бросил быстрый взгляд на Сергея.

— Слушай, Серега! Ты я вижу, парень неплохой. Могу я с тобой как мужчина с мужчиной.

— Само собой.

— Одна просьба. Это очень важно. Я сейчас уйду. Совсем. Понимаешь? Если вернусь, ты меня не пускай, договорились?

— Как это? — недоуменно спросил Сергей.

— Гони в шею. Можешь коленом под зад. Только по физиономии не надо. И милицию не вызывай, ладно? С милицией всегда так сложно.… Договорились? Главное, не слушай, что я молотить буду. Не пускай и точка. У меня фантазия богатая, черте-что могу напридумать…

Сергей смотрел на красное, потное лицо уже немолодого человека, и ему вдруг стало его жалко. В прошлый раз поэт-песенник ему активно не понравился. Он терпеть не мог таких вот, молодящихся старичков. Но сейчас, почему-то резко переменил мнение.

— А ты что…

— То самое, — кивнул Николай. — Чувствую, сегодня сорвусь.

— С утра начал? — понимающе кивнул Сергей.

Сам он почти не пил, но к пьющим людям, в отличие от большинства, относился с сочувствием. Все-таки, больные люди, как ни верти.

— Я раньше, чем с утра, — горько усмехнулся Скворцов. — Намного раньше. Наташку жалко. Она заслуживает лучшего мужика, нежели такое сокровище, как я.

Некоторое время оба молчали. Из душевой доносился плеск воды и нарочито громкие, пронзительные вскрики Нади. Мужчины переглянулись и, не сговариваясь, дружно усмехнулись.

— Настоящая поэзия никому не нужна, — с горечью сказал Скворцов. — Конечно, я не гений.

Между тем, Надя в душе начала громко петь. При этом изрядно фальшивила. А может, просто дурачилась.

— Иной раз думаю, может, сигануть в открытое окошко? Хоть раз в жизни испытать ощущение полета. Как считаешь? Все лучшее, уже позади. Это факт.

— Ну, знаешь,… — покачал головой Сергей. — Там, откуда я недавно прибыл, к таким попыткам… относятся.… Осуждают, короче.

Опять голосом Норы захрипел динамик трансляции: «Пионеры, комсомольцы! Всем внимание! Через пять минут начнем прогон!».

В гримерную, распахнув дверь и отодвинув в сторону мужчин, стремительно вошла Наталья. За ней — маленькая, коротконогая, очень похожая на бегемотика, полная девица в синем замызганном халате. Наталья ногой отодвинула от стены пылесос, зло кивнула на него.

— Быстро починить можешь?

— Быстро кошки мышей рожают.

— У меня от пыли аллергия. Работать не могу, все время плачу.

— Все плачут. Вся страна плачет. Я вам что, нанялась, ваши пылесосы чинить!? Во-он… — девица кивнула на душевую, — своей звезде скажи, пусть она починит!

— Сегодня починишь или нет!? Да или нет!?

— Они будут задницами вертеть, да песенки распевать! Чуть-что, Оля — туда, Оля — сюда! И все на одну зарплату!

— Вы чего рты разинули! — неожиданно накинулась Наталья на мужчин. — Катитесь отсюда! Оба, оба-а!!!

Охранник Сергей Кострюлин и поэт Николай Скворцов пожали плечами, и послушно вышли в коридор. На лестнице постояли, покурили, ни о каких «полетах» больше не заговаривали. Из гримерной доносились голоса. Девушки продолжали разговор на повышенных тонах.

Как только Нора по трансляции объявила о начале прогона, Сергей спустился по лестнице в фойе, прошел по боковому коридору и открыл дверь зрительного зала. Все кресла были укрыты чехлами. В зале было темно и прохладно, если не сказать, холодно. После отупляющей жары на улице и изнуряющей духоты во всех помещениях за кулисами, это даже радовало.

Сергей устроился в самом конце, чтоб не маячить ни у кого перед глазами и приготовился смотреть.

За столиком режиссера неподвижно сидела какая-то седая дама во всем черном, курила и остановившимся взглядом смотрела на сцену.

Самое смешное, эстраду Сергей не любил. К попсе относился вполне равнодушно. Рок вообще недолюбливал. Сукачев, БГ, Кинчев и прочие идолы его сверстников, и тех, кто постарше, вызывали у него только легкое раздражение, не больше. Впрочем, он это тщательно скрывал от друзей. Кому захочется быть белой вороной. Тоже восхищенно цокал языком и понимающе кивал, стоило кому-либо произнести вслух ту или иную фамилию.

Французский шансон еще находил в его душе какой-то неясный волнующий отзвук. Привет бабушке, Ксении Федоровне. Та без ума была от Джо Дассена, Шарля Азнавура и, разумеется, великой Эдит Пиаф. Она бесконечно крутила их диски на стареньком проигрывателе, и каждый раз взгляд ее становился по-детски мечтательным и каким-то потусторонним. И во внука она ухитрилась втиснуть эту любовь к далекой стране. Самых галантных мужчин и самых соблазнительных женщин. Ее стараниями, Сережа в своем музыкальном развитии, (если это вообще можно назвать развитием!), основательно застрял где-то на рубеже шестидесятых, семидесятых.

Короче, Сережа был старомодным юношей.

До поры, он об этом не особенно задумывался. Жил себе и жил. Размышлять начал только в армии. Именно там он впервые услышал, (и увидел на экране маленького телевизора!), Мальвину. И что-то перевернулось в нем.