Пари - Наталья Никольская

– Может, сначала поговорим, – попытался отвертеться от выпивки Мамедов.

Но они разговаривали на разных языках. Теплая компания ничего не хотела слышать.

«Придется пить», – обреченно подумал Алискер, поднимая хрустальную рюмку, в которой поблескивала прозрачная жидкость.

– Ну ладно, за знакомство – так за знакомство, – Алискер осушил рюмку.

– Вон – огурцом закуси, – выпив с Мамедовым одновременно, порекомендовал Симягин.

Алискер надкусил аппетитный, пупырчатый огурчик. Симягин не закусывал.

– Ну а теперь говори, – с явным удовольствием разыгрывая добродушного барина, милостиво разрешил Константин Федорович.

– Не так давно вы с Зотовым заключили пари, так? – начал Мамедов.

– Ну так, и что дальше?

– Вы ставили на Сулейманова, а Зотов – на Федорова. Речь шла о пяти тысячах долларов. – излагал Мамедов.

– Именно. Сережка мне звонил прямо перед тобой, сказал, что Федорова кокнули, и о тебе рассказывал, кто ты и чем занимаешься. Так что я в курсе, что ты – из службы безопасности и расследуешь это убийство, – создавалось впечатление, что только что выпитая Симягиным рюмка прибавила ему не опьянения, а трезвости.

– Вы были уверены в победе Сулейманова?

– Конечно, иначе не поставил бы на него.

– Откуда такая уверенность? Говорят, что Федоров играл сильнее.

– Мне так не казалось.

– Вы сами играете в теннис?

– Только как любитель. И потом, мне кажется, не обязательно быть чемпионом, чтобы оценить шансы спортсменов.

– А вы спорили с Зотовым, я извиняюсь, по трезвой?

– Ну, было, самую малость…

– Да чего мы там выпили, – прокомментировал Юрий Владимирович, – по бутылке шампанского на брата, да пивком догнались немного, вот и все.

– Я пила только шампанское, – кокетливо добавила Маргарита Львовна и икнула.

– Да ладно, только шампа-а-нское, – опять встрял Юрий Владимирович, – а кто зудел, найдите мне «Гессер», а после согласился на пятую «Балтику»?

– Ой, Юра, хватит заливать, – пыталась пристыдить его Маргарита Львовна, – лучше наливай.

– И то правда, – встрепенулся Константин Федорович, – Юрок, свистни там Лешку, пусть еще пузырек притащит.

Юрок, слегка пошатываясь, подошел к двери и, крикнув Лешку, передал ему приказ шефа. Через минуту на столе уже красовалась новая бутылка «Финляндии». Юрий Владимирович, который сегодня был за банкующего, свернул ей головку и разлил.

– У меня есть тост, – Юрий Владимирович поднялся со стула.

– Валяй, – сказал Симягин, вальяжно развалившись в кресле.

– Я предлагаю выпить за то, – торжественно провозгласил Юрий Владимирович, – чтобы все самое хорошее в прошлом, стало самым плохим в будущем.

Повисла долгая пауза, в течение которой компания пыталась добраться до сути сего глубокомысленного изречения. В то время, как Юрий Владимирович, довольный собой и произведенным эффектом, обводил всех торжествующим взглядом.

– Сам придумал? – наконец спросил Симягин, прервав всеобщее молчание.

– Какая разница, главное – как звучит! – назидательно сказал Юрий Владимирович и опрокинул стопку.

Едва пригубив рюмку Мамедов, поставил ее на стол и посмотрел на часы. «Похоже, я отсюда сегодня не выберусь, – отметил он про себя с невеселой иронией, – нужно форсировать события».

– Константин Федорович… – начал было он, но Симягин не дал ему договорить.

– Просто Константин, зови меня просто – Константин, – великодушно преложил Симягин, хотя, из-за властной интонации, звучавшей в его голосе, казалось, что он скорее не предлагает, а навязывает угодный ему стиль общения, – а моих друзей зови Юра и Рита.

– Хорошо, Константин, – решил подыграть ему Мамедов, – скажи мне, пожалуйста, где ты был восемнадцатого рано утром, а точнее между четырьмя и шестью утра.

– В четыре утра! Спал, конечно, где же мне еще быть?

– Это может кто-то подтвердить?

– Жена, пожал плечами Константин, – мы пока спим вместе.

– Понятно, а семнадцатого в пять вечера? – произнес Алискер.

– Что семнадцатого? – не понял Константин.

– Где ты был семнадцатого февраля, в среду, в пять часов вечера?

Константин задумался.

– Погоди-ка, дай вспомнить… Ага, в среду же я ездил к Иришке. Отсюда я уехал в четыре и был у нее до семи, потом поехал домой.

– Она это может подтвердить?

– Кто, Иришка? – он рассмеялся, – да она тебе что угодно подтвердит.

– Ну, спасибо, мне пора, – Алискер посмотрел на часы и поднялся.

– Нет, Алискер, мы так тебя не отпустим, – категорическим тоном произнес Константин, – давай на посошок. Юрик – наливай.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

«Иван Кузьмич милостиво согласился меня принять, хотя и предупредил, что в моем распоряжении не более получаса. По телефону он разговаривал довольно любезно, объяснил, как к нему доехать и сказал, что предупредит охрану, дежурившую в подъезде.

Сергей остановил машину у нового девятиэтажного дома в центре города, недалеко от нашей конторы.

– Приехали, – сказал он, повернув голову ко мне, – я поставлю машину вон там.

– Погоди ставить машину. Я хотела тебя кое о чем попросить.

– Пожалуйста, о чем речь, – с готовностью отозвался он.

– Пока я буду у Коломийца, сгоняй на базар, купи пару кило свининки, пучка три зелени, и фруктов – хурмы, яблок, апельсинов. Вот, – я протянула ему две сотни, – думаю, этого хватит.

– Нет проблем, – Болдырев спрятал деньги в карман куртки.

– Я вернусь через полчаса, – сказала я ему, выходя из машины.

Один из двух подтянутых парней в камуфляже вежливо попросил меня предъявить паспорт и, внимательно изучив его, вернул мне со словами:

– Третий этаж, квартира девять.

Я поднялась на лифте и позвонила. Дверь мне открыла женщина лет пятидесяти, в белоснежном накрахмеленном переднике.

– Здравствуйте, моя фамилия Вершинина, Иван Кузьмич ждет меня.

– Я вас провожу, Иван Кузьмич у себя в кабинете, – сказала она деловито, принимая у меня пальто.

Я прошла за ней по длинному широкому коридору мимо гостиной и столовой. Остановившись перед массивной дубовой дверью в кабинет, женщина, которую я определила как домработницу деликатно постучала в нее.

– Входите, – раздался из-за двери приятный баритон.

Домработница открыла дверь.

– Иван Кузьмич, к вам Вершинина, – сказала она плотному мужчине, чьи короткие волнистые волосы еще не были тронуты сединой, хотя ему можно было смело дать «полтинник».

Коломиец вышел из-за стола мне навстречу.

– Пожалуйста, проходите, – слабо улыбнулся он и, повернувшись к домработнице, сказал, – Евгения Петровна, сделайте нам чаю.

Одну из стен кабинет Коломийца целиком занимали книжные полки, на которых, поблескивая позолотой переплетов, ровными рядами выстроились собрания сочинений русских и советских писателей-классиков. С ними соседствовали тома по истории, социологии, политике и разнообразные справочники.

По степени изношенности переплетов и обложек можно было судить о том, как часто та или иная книга бралась в руки. Если справочной литературой изредка пользовались, то остальные книги по новизне ничем не отличались от печатной продукции, выставленной на полках и в витринах книжных магазинов.

У противоположной стены стоял огромный дубовый стол с резными ножками, со старинным бронзовым прибором для письма. Рядом с ним покоились разложенные аккуратными стопочками бумаги.

– Присаживайтесь, – Коломиец указал на одно из черных кресел, входящих в «кожаный» гарнитур, которым был обставлен его домашний кабинет.

– Вам даже поболеть как следует не удается, – посочувствовала я ему и понимающе улыбнулась.

– Вы не представляете себе, сколько приходиться работать! – пожаловался он и осторожно опустился в соседнее кресло.

– У вас замечательная библиотека, – польстила я ему.

– Вот только читать времени нет, – с сожалением в голосе сказал Коломиец, – все дела да хлопоты!

– Иван Кузьмич, я не собираюсь у вас отнимать много времени, – успокоила я его, – мне только нужно задать вам несколько вопросов.

– Ну что вы, что вы, я готов выслушать вас. – любезно отозвался Коломиец.

«Неужто я ему приглянулась?» – с веселой иронией спросила я себя.

– Иван Кузьмич, – начала я, тщательно подбирая слова, и стараясь быть предельно деликатной, – это, конечно, дело внутрисемейное, но уж так случилось, что мне необходимо задать вам эти вопросы…

– Да вы не стесняйтесь, спрашивайте о чем угодно. – подбодрил меня Иван Кузьмич, довольный тем, что ему представился случай явить свое квази-монаршее благорасположение женщине, в которой видел не обычную просительницу, а вполне самостоятельную особу, зависящую от него постольку-поскольку, к тому же вызвавшую в нем интерес и симпатию.