Ванечка и цветы чертополоха - Наталия Лазарева

Он не оставлял весёлый тон:

— Ты меня собираешься застрелить или сама хочешь застрелиться?

Она подыграла ему:

— Сначала — вас, потом — себя.

— Тогда ничего не выйдет. Я не хожу с пистолетами на детей. Авторучка — вот моё единственное оружие. Если не считать кулаков.

— Значит, ничего не выйдет. Вам удалось кого-нибудь застать?

— Нет. Все решили сыграть со мной в прятки. Одна ты — смелая девчонка. Поговорим тогда, может быть, о деле?

— Да, но с чего же мне начать?

— Начни сначала. Как ты попала в эту компанию?

Мила внимательно посмотрела на Палашова, словно раздумывая, стоит ли вообще начинать. А он широко распахнул и без того внушительные глаза и опёрся синеватым подбородком на руки, обросшие редким курчавым волосом.

— Папа построил нам с мамой эту дачу. Он предприниматель. Держит несколько кафе с бильярдными столами.

— Ты скромно выглядишь для дочки бизнесмена.

— Да. Мы с мамой живем на её заработок. Она отказалась от алиментов. Тогда папа построил нам этот дом. Шесть лет назад. Мы приехали, посмотрели и остались. Так нам здесь понравилось.

— О да! Понимаю. Папа какой у тебя… честный. А почему мама отказалась от алиментов?

— Да она гордая у меня. Но это их дела. На мне это никак не отражается. Я вполне обеспечена всем необходимым. И возраст мой позволяет уже самостоятельно зарабатывать, так что зачем обязывать родителей к чему-то?

Евгений Фёдорович выпрямился.

— Вижу, ты в родителей пошла, не набалованная девчонка. Расскажи про себя и Ваню.

— Мы с Ванечкой, — голос её дрогнул, — познакомились пару лет назад, хотя он здесь живёт, кажется, с рождения… Жил…

Мила опустила голову, видимо, стараясь побороть что-то в себе. Она теребила руками подол кофты.

— У нас есть пруд. Там, внизу. — Она махнула рукой, указывая направление. — Он такой классный! А тогда его только-только почистили. Глубокий, прозрачный! Иду на плотину с полотенцем через плечо, захожу на мостушку. Вдруг передо мной выныривает парень. Так неожиданно! Напугал меня! Он и сам не ожидал, что я там буду. Сначала как-то смутился, даже покраснел, взъерошил волосы, а потом тихонько засмеялся. И смех этот был таким хорошим. Мы разговорились. Ванечка мне понравился. Не рисовался, не выпендривался. В нём — природная естественность, и в то же время — стыдливость. Потом изредка мы с ним виделись, разговаривали.

Вообще-то я с этой компанией гуляла всего два раза. Первый раз мне совсем не по себе было, и я зареклась не ходить больше. Но, как говорится, от сумы да от тюрьмы не зарекайся. Накануне второго раза я чувствовала, что просто обязана пойти, хотя сама не знала, зачем мне это. Как вы догадываетесь, эти ребята вели себя довольно скверно.

— Как всё произошло в злополучный вечер?

Мила находилась в своей комнате, когда услышала голоса и смех ребят и девчонок и поняла, что её непреодолимо влечет пойти вместе с ними. Мама тогда уже была в Москве. Не оказалось ни одного препятствия на её пути. Ничего, что смогло бы удержать. Она сбежала по лестнице, закрыла дверь на замок, а ключ повесила на шею. Минуты через две она догнала их. Было их восемь человек. Во главе находился Тимофей Глухов. Почему он в свои тридцать шесть лет общается наравне с юношами и девушками, она не знает. Он не принадлежит ни к типу деревенского дурачка, ни к типу организатора притона. Вероятно, он всё-таки самоутверждается за счёт малолеток, а, может, пытается убить одиночество. Мужчина чуть выше среднего роста, плотный. Волосы тёмно-русого цвета, густые, вьющиеся. Глаза голубые, какие-то мутноватые, может быть, оттого что он много пьёт. Сколько она его видела, на щеках — всегда щетина.

— Ты могла бы в общих чертах описать мне остальных из честной компании? Кстати, Себрова ведь не было с ними?

— Нет, Ванечки не было. Он не общался с ними.

Девушек и парней было поровну. Только Мила оказалась лишней.

— Второй по значимости в этой истории человек, я считаю, Денис Певунов. Детина такой неотёсанный. Не то, чтобы он дурак… Но иногда вытворяет такие глупости! Ростом под два метра, а личико такое детское, не говоря о поступках. А кулачища во какие! — она показала обеими руками размер дыни-колхозницы. — Под дых это он — Ванечке… Впрочем, я про них знаю мало. Ведь я ж с ними практически не общалась.

— А что Рысев и Леонов?

— Рысев самый старший после Глухова. Он хлюпик, трус и вредина. Хотя, в нём ведь тоже есть что-то человеческое. С трудом только верится. Он рыжий, по нему, к тому же, хорошо изучать скелет. Он нам показал ребра. Это в первую мою с ними прогулку было. К нему Певунов пристал: покажи да покажи. А Васька Леонов самый маленький ростом и сложением. В нем, пожалуй, поболе всего человеческого сохранилось против поговорки: хорошего человека должно быть много. Он, когда понял, какой у этого дела оборот, пытался вразумить остальных.

— Ещё девицы были…

— Да. Они ведь совсем еще юные, дурочки, особенно Валя и Олеся. Об Олесе отдельный разговор. Ах, Олеся, Олеся! А вот Дашка Журавлёва — та постарше. Но увы… Она и оказала влияние на остальных. Она подначивала и раззадоривала парней, когда они Ванечку швыряли по кругу и били. Я из всех, как вы говорите «девиц», самая старшая. Если бы я только могла что-то сделать для них раньше… Вместо этого я от них отстранилась.

Печаль, тоска — в глазах Милы, смотрящих на скатерть, словно там сейчас рисовалось ей нечто ужасное и непоправимое. Евгений Фёдорович нахмурился и почесал подбородок. Он себя так странно ещё никогда не чувствовал. Желание быть там во время совершения преступления подтачивало его профессиональную уравновешенность. Ему хотелось биться за то человеческое в каждом из этих молодых людей, что в них ещё оставалось. Воззвать к ним, привести доводы. Не наказать, а воспитать.

— Расскажи мне, как это было. Почему они все против него ополчились?

Мила отметила, с какой серьезностью прозвучали эти слова, будто дело его личное, словно Ванечка был его родственником. Где тот шутник, каждым словом