Искатель. 1979. Выпуск №2 - Владимир Щербаков

Голова… У меня ужасно болит голова. И губы — не мои губы. Они вспухли, стали огромными; я пытаюсь облизнуть их, но не могу. Марко и тот второй — его зовут Цыпленок — на славу отделали меня в подвале. Им помогал неуклюжий детина со сплющенными ушами боксера. Для начала они завели мне руки назад, стянув их колодкой,[5] а затем без долгих разговоров пустили в ход дубинки. Я корчился на бетонном полу, и вонь — одуряющая вонь свежевычищенных ботинок — душила меня. Дубинки врезались в спину, почки, полосовали шею и крестец. Все трое били размеренно, сменяя друг друга, а когда Марко — старший — сказал: «Хватит», — соли возле стены на корточки и закурили. Покурив, Цыпленок встал и нехотя, без особой силы, раза три тюкнул меня лицом об пол.

— Эй, — негромко сказал Марко. — Нашел забаву.

Я с трудом повернул голову и увидел лицо детины с примятыми ушами. Он упирался подбородком в колени и смотрел на меня как на вещь. Или как на покойника.

Сейчас я вспоминаю все это и радуюсь, что жив… Я лежу на спине, прихлестнутый двумя парами наручников к железной кровати. Ноги привязаны к спинке. Матрас и подушка убраны, и круглые пружины впиваются в ребра.

Я лежу и жду. Чего?

Судя по шагам и шорохам, доносящимся сверху, Петков и его люди собрались в угловой гостиной первого этажа. Я недаром потратил полтора часа на осмотр дома и помню наизусть каждый закоулок. Признаться, я немало этим горжусь, ибо архитектор, строивший виллу, по-моему, задался целью доказать, что смысл и искусство несовместимы. Ход в ванную он устроил из оранжереи, а на втором этаже — между кухней и залом с антресолями — разместил две треугольные комнаты без окон. Любопытно, зачем он все-таки соорудил этот хаос?… Впрочем, бог с ним, с домом! Гораздо больше меня волнует другое: чем занят Петков и не готовит ли он очередной — третий по счету — сюрприз?

Говоря по совести, я сыт первыми двумя.

Даже более чем сыт…

…Петков — вопреки обещанию быть через час — приехал на виллу с опозданием. И не один, а в сопровождении короткопалого субъекта с фонендоскопом в кармане пиджака и саквояжем в руке. «Заждались?» — спросил Петков без выражения и подтолкнул меня к окну. «Раздевайтесь… Осмотри его, Фотий».

Я разделся, и эскулап выстукал мою грудную клетку, пощупал пульс. Пальцы у него были холодные и толстые, как каротель. «Дышите!» — буркнул врач и, игнорируя фонендоскоп, припал ухом к моей груди. «Не дыши!» Пока я послушно выполнял команды, Петков скучал в кресле и курил, стряхивая пепел куда попало. «Садись!» — сказал врач и достал коробку с прибором, похожим на градусник. Давление, слава богу, мне измеряли и раньше, но сейчас — не знаю почему — мне стало не по себе… «Сто двадцать на семьдесят…» Врач сложил фонендоскоп, захлопнул крышку коробки. Затолкал их в саквояж.

— Одевайся!.. Он здоров, здоровее не бывает.

— Минутку, — сказал Петков. — Ты помнишь, Фотий, о чем я говорил? Обморок, высокая температура.

— У него? Позавчера?

— Не у меня же! — сказал Петков с подавленным раздражением.

— Он ничем не болел, даже насморком.

— Ладно, Фотий… Я понял… Спасибо за консультацию.

Петков оттянул ворот своего роскошного свитера, словно расслабляя петлю. Проводил глазами врача. Подождал, пока за тем захлопнулась дверь, и только тогда обратился ко мне с вопросом, бывшим, пожалуй, лишним при этих обстоятельствах:

— Слышали?

— Да, — сказал я, понимая, что здесь к чему.

— Диагноз верен?

Я пожал плечами.

— Врачи ошибаются. Даже профессора.

— Наш Фотий — нет. Правда, ему больше везет на переломы и вывихи, чем на ангины, зато практика у него обширная, и распознать симуляцию ему ничего не стоит.

Петков вынырнул из кресла и встал передо мной.

— Багрянов! Я предупреждал: простота и откровенность! — Он оттянул и отпустил ворот свитера. — Так вот, вы многое выиграете, если скажете, зачем вам понадобилось терять сознание на улице Царя Калояна, а перед тем подсовывать нам в номерах градусник с несбитой ртутью. А заодно — поняли, за-од-но! — объясните, и без вранья, где и на чем вы засекли моих наружников? Не того, что ездил с вами в Добрич, а других, пораньше.

— Велик секрет!

— Не велик? Так где? Где вы их срисовали? Возле гостиницы?

— Рассказать сейчас?

— Лучше напишите… Можете не сейчас, к вечеру… Кстати, какой препарат вы проглотили, когда шли в аптеку? Фармацевт клянется, что пульс у вас был бешеный.

Я вспомнил печального пройдоху, выманившего у меня пятнадцать левов, и подумал, что люди Петкова наверняка выудили из него все.

— Ваш Фотий неуч, — сказал я с тупым упрямством. — Я действительно был болен. Слышите: бо-лен! Или вам нужна ложь? Целая гора лжи?

Петков посмотрел на меня в упор.

— Не так пылко, Багрянов! Отрицая, вы даете лишнее доказательство, что обморок не был случайностью. Так сказать, импульсивной реакцией на нечто конкретное. Соображаете?

— Признаться, с трудом.

— А между тем все просто. Вы установили, что вас ведут, и все-таки поперлись на явку. Почему? Надеялись стряхнуть наружников и выйти на рандеву? Пожалуй… При этом, однако, вы допустили варианты. В частности, такой: наружники опытны, и оторваться не удастся. На этот случай вы заготовили свой «обморок». Сознаюсь: удачная находка, и забазировано все было по высшему классу. Термометр, визит в аптеку, неровная походка. Вы правильно рассчитали, что любые мелочи, касающиеся вас и, в частности, вашего драгоценного для ДС здоровья, немедленно будут доведены до сведения тех, кто принимает решения, и после этого им прядется поломать голову над вопросом: как поступить? Начни вы без зазрения совести мотать наружников по городу, обходя явку, мы б разобрались в ситуации и вынуждены были вас взять. Какой смысл давать вам бегать по воле, если наблюдение расшифровано?… Но вот как быть, ежели чистая случайность, этот вот самый обморок, вдруг останавливает вас и лишает возможности дойти до цели?… Вы следите за моей мыслью?… Так вот, что должны предпринять в ДС при подобном раскладе? Очевидно, оставить вам свободу и ждать, пока вы снова выйдете на рандеву… Не так ли?

Идея была изложена длинновато и не совсем точно, но суть, к сожалению, совпадала с моими собственными соображениями на этот счет, и я сделал печальное открытие, что Слави и Петков мыслят одинаково.

— И вам, конечно, известна явка? — спросил я, изо всех сил стараясь быть ироничным.

— Пожалуй… Модный магазин?

— Почему он?

— Два визита за двое суток и мелкие, не нужные вам покупки. Перечислить? Расческа, перочинный нож, портмоне.