Искатель. 1979. Выпуск №2 - Владимир Щербаков

— Нисколько! — заверил я. — Умные люди утверждают, что на каждое дерево найдется свой садовник. Лишь бы в перспективе виделись плоды.

Петков достал из коробка спичку. Погрыз.

— Садовник — это Праматоров?

— Лавры любят все, — сказал я неопределенно. — Праматоров не исключение… И вот еще что… Надеюсь, вы не думаете, что я верю в святость гостеприимства?

— Вы о чем?

— О Гармидоле и побоях. Собираясь в вояж, я заранее брал их в расчет…

Петков закусил зубами спичку, пощелкал по ней ногтем, сказал:

— Ради бога, не делайте вид, что лишь от вас зависит дать или не дать плоды. Суть в ином: что именно вы дадите?

— Праматорову?

— Мне.

— Лично вам — достаточно много.

Он был очень нужен мне — этот разговор. Втягивая Петкова в него, я все пытался понять, насколько он зависим от Праматорова. Если у Петкова нет власти единолично принимать решения, то дело плохо. Хуже некуда.

Петков размолол зубами спичку.

— Хорошо, Багрянов. Пусть будет по-вашему. Мы поедем туда, где нет ни решеток, ни Гармидола, но — святой праматерью клянусь! — и то и другое появится, если попробуете финтить.

Я кивнул, соглашаясь. Кивок вышел вялый, как раз такой, какой надо, хотя на этот раз я не играл и жест полностью соответствовал моему настроению…

…Остаток дня и большая часть вечера ушли на переезд и писанину. Стилист из меня никудышный, но трехстраничное сочинение на тему «Зачем я здесь?», написанное мной, Петков прочел не отрываясь. Лицо у него при этом было отрешенное, словно исповедь, вышедшая из-под пера Багрянова, потрясала совершенством формы и глубиной содержания.

Я следил за ним с видом первого ученика.

Петков достал авторучку, подчеркнул несколько строк. Разбросал на полях вопросительные знаки.

— Что-нибудь неясно? — сказал я. — Могу уточнить.

— Да нет, на сегодня хватит.

— А пометки?

Петков нехотя улыбнулся. Почесал щеку кончиком ручки.

— Не валяйте дурака, Багрянов. Ваши шуточки и подковырки были хороши за выпивкой, но не здесь.

— Что вам не нравится?

— Все… Тон. Манера… Побольше простоты!

Я и сам понимал, что веду себя не так, как следовало бы, но ничего не мог с собой поделать. «Раз начавши…»

Петков сложил листок пополам.

— Марко! Принеси портфель.

Оба охранника, пока я писал, торчали у двери. После стычки на бульваре Дондукова Петков не отпускал их от себя. Он явно не верил в мою искренность, а у меня не было доказательств чистосердечия. Сочинение, родившееся с немалым трудом и испещренное помарками и вставками, знаменовало самый первый, робкий еще шажок к нашему с Петковым сближению. Я писал его медленно, куда медленнее, нежели мог бы при желании, стремясь, чтобы каждая строчка с фотографической точностью запала в память. За этими тремя страницами должны были со всей очевидностью последовать новые и новые, и горе мне, если хоть в одном-единственном случае я буду пойман на разночтении!

— До завтра, — сказал Петков и щелкнул замочком портфеля, — Марко останется при вас, Багрянов, и покажет вам, где тут спальня. Ты слышал, Марко?

— Точно так.

— Если захотите есть, позвони — ты знаешь куда, вам привезут. Есть вопросы?

— Нет, — сказал я и прибавил невинным тоном: — Спасибо, Атанас.

Петков стремительно повернулся ко мне. Глаза его стали хрустальными.

— Скотина! — голос его сорвался. — Если ты… если еще раз… то я знаешь что сделаю?… — Марко выдвинулся из-за его плеча, но приказа не последовало: Петков, как видно, умел быстро брать себя в руки. — Ладно… До завтра!

…Всю ночь Марко, как собака, пролежал у двери, вдоль порога. Он ни разу ни о чем не спросил у меня, и я, в свою очередь, попытался обойтись без его услуг. Спальня оказалась на втором этаже; я разобрал постель и проспал до утра как убитый.

Петков приехал около полудня и был спокоен и свеж, точно роза. Сравнение напрашивалось само собой, поскольку заместитель начальника отделения В был облачен в свитер чайных тонов, каждая складка которого была совершенна, как лепесток. Марко вытянулся у двери по стойке «смирно» и ел глазами начальство.

— Вольно! — сказал я ему голосом Петкова, и Марко вздрогнул.

Петков посмотрел на меня с интересом.

— Иди, Марко. — Он бросил шляпу на стол. — Не дразните его, Багрянов! Можете доиграться. — Он сел. — Впрочем, дело ваше. — Отодвинул шляпу. — У меня мало времени, Багрянов, и я попрошу вас ответить быстро, коротко и точно. Три вопроса…

Я сел напротив.

— Какие вопросы?

— Первый: номер газеты?

— «Днес» от 16 апреля тридцать пятого.

— Текст поминания?

— Он не имел значения. Что открытка получена, я узнал по надорванному левому уголку. Это означает; через три дня здесь же.

— А если не придут? Или что-нибудь помешает?

— Тогда каждый вторник с десяти до десяти тридцати на улице Царя Калояна.

— Вас знают в лицо?

Я растопырил ладонь и демонстративно пересчитал пальцы. Загнул четыре.

— Сдается мне, что вопросов должно быть три?

Петков засмеялся, принимая шутку.

— Не скаредничайте.

— Да нет, валяйте, вы здесь хозяин. О чем вы спросили?

— Знают ли вас в лицо?

— Не думаю…

— Предполагаете или уверены?

Он говорил с таким напором, что меня разобрало зло.

— Я не господь бог!

Петков приподнял бровь, но промолчал.

— Пусть так… Сейчас я уеду, а вам принесут завтрак.

А потом мы снова встретимся, и, как знать, не удивлю ли я вас кое-чем?

Он сделал паузу, улыбнулся — ни дать ни взять прежний Атанас Петков, хорошо знакомый мне по застолью.

— Не гадайте, Багрянов. Не нужно… Потерпите часок и все узнаете. А пока — приятного аппетита!

…Час уже истек, а Петкова все нет и нет. Соответственно нет и обещанного им сюрприза. Я сижу в одиночестве и думаю об этом, и еще о том, что или я полный профан, или же сюрприз, обещанный Петковым, не такой уж секрет для Слави Багрянова, каким представляется заместителю начальника отделения В. Впрочем, гадать нет смысла: рано или поздно все в этом мире становится на свои места.

9

Завтра истекает срок.

Завтра кто-то, кого я не знаю, войдет в условленное время в модный магазин на улице Царя Калояна и, не найдя там человека в макинтоше из серой английской шерсти и с «Зорой», торчащей из левого кармана, постоит у прилавка в глубине, купит галстук или коробку носовых платков и удалится, чтобы никогда больше не прийти сюда, ибо мое отсутствие в переводе с языка символов на болгарский скажет, кому надо, что человек в макинтоше провалился.