Ведьмина ночь - Екатерина Лесина

Ведьма же смотрит.

Нет, не смеется. Просто смотрит. Чуть голову склонила, и в глазах — тоска.

— Род, как и человек, живет… молодой когда, сил полон, силы эти и бурлят, на свершения тянут. А чем дальше, тем оно спокойнее, тише… и родник сперва ручьем становится, потом рекою полноводной.

Красиво, мать же ж твою, говорит.

Только ведро это.

Тяну.

Сон, но… все одно тяну. Уже не наматывая, но пятясь от дыры, молясь лишь о том, чтобы веревка эта под тяжестью о камни не перетерлась. Спину выгнуло, по шее пот градом катится.

— А река сворачивается озером…

— Озеро — болотом? — выдаю, пусть и до крайности невежливо.

— Именно.

А над краем показывается ведро, которое я чудом, не иначе, успеваю перехватить. И едва не падаю за ним в черную бездну колодца. Но как-то же не падаю. И главное, стоит взяться за ведро, как становится ясно, что нисколько оно не тяжелое.

Вполне себе обыкновенное.

А что я задыхаюсь и руки трясутся, так это сама виновата. Надо зарядку по утрам делать. И по вечерам.

— Вот, — говорю. — Твоя вода…

— Спасибо, — отвечает ведьма и заглядывает в глаза. — Пойдешь в род? Приемною?

Стискиваю зубы.

Пойти…

Почему бы и нет? Тогда, чую, и сила меня признает. И… и все-то наладится. Обрету мощь, которой не всякая родовая ведьма обладает. Эта вот, женщина, когда она жила? Сотни лет? Тысячи? И за эти тысячи накопилось силы преизрядно. Вся-то моею станет, по праву рода, до последней капельки. Стану… завидною невестой стану, чего уж тут. Маги со всей страны сбегутся, потому как чем ведьма сильнее, тем дети от нее одаренней. А магов бедных не бывает.

И забуду я конуру дворницкую.

Службу.

Буду жить в доме-дворце, наподобие мэрского. Прислугой обзаведусь. Стану просыпаться к полудню да развлекаться шопингом.

На массажи ездить. В спа. Всегда мечтала в спа побывать.

И надо-то всего малость. Согласиться. Что тут такого? Приемышем? Стало быть, сиротою, стало быть, от имени своего отказаться, того, старого. Только…

…маму я почти не помню.

Бабку и прабабку и вовсе не знала. Да и не осталось у меня живой родни. Мертвые же… поймут.

— Нет, — я покачала головой и поклонилась ниже прежнего. — Благодарю за ласку, прародительница… рода Афанасьева.

Спина ныла.

Руки.

Плечи.

И сила внутри… сожжет ведь. Такое тоже случается. Не совладаю и все. Глупо это. Нерационально. Но… правильно.

— Прости уж, только… не могу я.

Пусть и помню маму слабо, пусть не осталось даже снимка. Я ведь искала, спрашивала… а она фотографироваться не любила. Или может, просто дорого? И к чему на такое баловство, как портрет, тратиться? Даже на кладбище, на кресте фотография старая, полуразмытая, и молоденькая девушка на ней мне совершенно не знакома…

Все одно.

Не могу.

От нее отказаться. От того яблочного духа. От рук её шершавых. От… запаха, ласки. От того малого, чем владела по праву.

— Я… отдам тебе силу, если так надо, — говорю, глядя в глаза той, что стояла передо мной. Глаза у нее ясные, седые, как и волосы. — Я не знала, что… будет так. И он найдет кого-нибудь другого. Ту, которая…

— От рода своего и памяти отречется по-за ради чужой силы? — усмехнулась женщина. И головой тряхнула, и снова зазвенели, зашептались фигурки в волосах её. — Толку-то с такой… пей он воду.

— Я?

Что-то не тянуло.

Вода была темною, черною почти. И главное, я в ней не отражалась. Ничего не отражалось. Плохая идея… и ведьма смотрит так, выжидающе.

А я… я поднимаю ведро к себе.

И делаю глоток.

Сперва один. От холода сжимает горло и зубы отзываются ноющей болью. Но я продолжаю пить. Еще глоток. И еще. Вода эта проваливается внутрь, а я вдруг ощущаю невероятную жажду, такую, которой никогда-то в жизни не чувствовала.

И пью.

И не способна остановиться. И кажется, я вот-вот лопну, но продолжаю пить. Пока ведро не опустело.

— От и ладно, — ведьма улыбается теперь ласково, а потом подходит ко мне и сжимает голову руками. — Хорошая девочка… всем хорошая… а что глупость сотворила, так оно бывает. Это глупость малая. Иные мои дети куда серьезней творили. А эту мы поправим.

Она притягивает лицо к себе. И оказывается, что вовсе эта женщина не высока. Наоборот, она чуть выше моего плеча. И я наклоняюсь.

— Признаю… выбор признаю… — этот шепот раздается в ушах. И следом я слышу, как он множится.

— Признаем… признаем…

— Одобряю.

— Одобряем, одобряем…

— Беру…

— Берем, берем…

— И имя тебе будет… — ведьма задумывается на мгновенье. — Любомира…

Имя?

В груди что-то вспыхивает жаром, так, что с трудом сдерживаю стон. Имя? У меня уже есть…

— Второе. Одно — от первой матери, — ведьма разжимает руки. — Второе — от второй… первая была человеком, но дала тебе жизнь.

И я благодарна за дар.

Только дочь я не самая лучшая. На кладбище только пару раз и была. Памятник вот поставить собиралась… да руки все не доходили.

И тяжело.

Там тяжело. Будто сердце из груди вытаскивают.

— Ничего, девонька, бывает. Дети часто забывают о том, откуда родом, — она провела пальцем по лбу и переносице. — Но вернуться туда надобно будет. В родном доме — истоки силы.

От того дома две стены и крыша остались. Там после маминой смерти и не жил-то никто. Да и сама деревня, почитай, вымершая.

— Все одно, — ведьма чуть нахмурилась.

— Я… съезжу.

— Хорошо, — она чуть склонила голову. — А остальное — поправишь. Имя человеческое — для людей. В нем сила есть, но мало. А вот то, которое ныне дадено, береги его.

— И никому не говорить?

Как в сказках?

— Отчего же. Говори. Да только уточняй, что даешь право называть. И только.

Она отпустила меня и повернулась спиною.

— Выбирай, — сказала. — Будет тебе подарок на наречение…

Что?

Фигурки?

А их тут… золотые? Серебряные? Какая разница. Главное, что хорошие, гладенькие и такие, прямо сами в руки и просятся. Вон, пальцы дрожат, до того коснуться хочется.

Эта на кота похожа.

На пташку будто бы. Синицу? Снегиря? Не знаю. А вот еще птица, но уже хищная, с плеч разворотом… и змея. Колечком на палец села, и снять её, расстаться с ним сил моих нет.

— Надо же… — женщина явно удивилась. — Но так тому и быть… может, и выйдет тот узел развязать, наконец. Иди.

— Погодите! — я вдруг поняла, что если уйду, то вернуться не выйдет. — Что мне делать-то теперь?

— Жить.

— А сила… с силой что?

— И с нею жить.

— Но… если забрать захотят?

— Не отдавай.

Как все просто. Будто моего мнения спрашивать станут.

— Жизнь — сама по себе непростая, — ведьма улыбнулась ласково. — Но ты теперь не одна, девонька. Так что не бойся. Что бы ни случилось, не бойся…

Легко сказать.

Я… я вообще по жизни трусиха! И боюсь, наверное, всего и сразу. Особенно стоматологов. Хотя у ведьм обычно с зубами проблем нет, но все одно боюсь. А тут все куда как хуже!

— А вода? Это же не просто вода, это…

— Всякая вода — не просто вода, а кровь земли. Только не каждому сил хватает от самого сердца взять…

И снова понимай, как хочешь.

Вздыхаю.

— А… источник, он тут и вправду? От цмока, от…

Ведьма рассмеялась.

— Цмок? Придумают тоже… хотя, может, и так… Змеева кровь в нем есть, не без того. И не одна она. Коль пойдешь к нему, помни, что любой источник — это тоже вода.

Она взмахнула рукой.

И я…

Я проснулась.

Взяла и проснулась. Резко так, как бывает порой, когда сон вдруг обрывается. И несколько секунд я просто лежала, широко раскрыв глаза, вперившись взглядом в потолок и пытаясь понять, где я и как меня вообще зовут.

Любомира.

Любая миру.

Любящая мир? Толкуй, как хочешь… руки ноют. И плечи, будто я на самом деле ведро тянула. Воду от сердца мира… на воде многие старые заговоры читают, только с научной точки зрения они слабосильные.

Как раз для таких, как я.

Как я была.

А… теперь? Я прислушалась к себе, но изменений не ощутила. Только мышцы ныть стали сильнее. Психосоматика, точно. Я и о таком читала. Мозг убеждает мышцы, что они и вправду работали. Лучше бы наоборот. Убедил бы, что мы отдыхали. Все вместе.

Я со стоном поднялась.

И уставилась на руку.

Психосоматика? Кольцо на пальце можно было объяснить чем угодно, но только не психосоматикой. Чтоб вас… золотая змейка обвила указательный палец правой