Свобода и евреи. Часть 1. - Алексей Шмаков

«Русская Земля».

д). В некоторых случаях необходимость оправдывает и жестокие меры. Американцы в Сан-Франциско при несравненно менее серьёзных условиях, когда опасность грозила одному только имуществу граждан, расстреливали грабителей без суда.

«У вас, кажется, такой образ мыслей называется «чёрная сотня»? — заметил корреспонденту «Русской Земли» один выдающийся германец, — а у нас так смотрит на дело весь народ и вся армия, и вся печать, за ничтожными, может быть, исключениями. Не дай Бог, у нас возникло бы подобное. Ведь правительство, которое в тревоге не приняло бы самых крутых мер с самого начала и не перевешало бы первых же изменников в первые же 24 часа, как бы ни было велико их число, разумеется, было бы заклеймено всей печатью именем явно изменнического и никуда негодного».

Боже милостивый, кто бы ещё два года назад поверил, что в России можно будет безнаказанно говорить и писать такие вещи, за которые пришлось бы нести суровую ответственность в самых либеральных странах! А ведь теперь смешно сказать: В Россию спасаются революционеры из Швейцарии. Это — факт. Я сам видел письмо, адресованное из Цюриха одним русским революционером нашему с ним приятелю. Вот что пишет он с беспредельным негодованием:

«Швейцария, которая прикидывалась до сих пор свободной, не выдержала первого же испытания и ответила неслыханными и возмутительнейшими репрессиями на первую же попытку организовать здесь всеобщую забастовку. Полиция не только производила сплошные обыски и аресты, но жестоко избила несколько десятков «передовых» деятелей, а в Альбифиндене, когда наши изрядно потрепали полицию, ей на помощь вызвана была кавалерия, а затем и пехота. Раненых и изувеченных — целые сотни... Завтра выезжаю с Б. в Петербург или, по крайней мере, в Финляндию...»

Не смешно это? Не кажется сказкой? Единственное безопасное убежище революционера — Россия! Ха, ха, ха!..

Положим, это писано ещё до роспуска Думы, т.е. в те времена, когда революция в России имела ещё, так сказать, своё официальное представительство в защиту в лице учреждения, решительно и упорно препятствовавшего правительству бороться с крайними элементами.

И этот революционер из Цюриха, вероятно, ещё не знал, как Аладьин, осведомившись у своих приспешников, что роспуск Думы встречен в России спокойно, торжественно заявил в Лондоне, что он примет все меры против революции!..

«Русская Земля».

Невольно приходят на память исторические слова Герцена: «Нельзя людей освобождать в наружной жизни больше, чем они освобождены внутри. Как ни странно, но опыт показывает, что народ легче выносит насильственное бремя рабства, чем дар излишней свободы».

По-видимому, у нас это подтвердилось, как нигде.

е). Князь Кропоткин о конституции. Вот отзыв анархиста Кропоткина о конституции, в которой наши радикалы хотят видеть средство от всех зол и бедствий, терзающих наше отечество:

«Теперь начинают замечать, что конституция, от которой так много ждали, стала повсюду орудием интриги и личного обогащения, орудием противонародных стремлений. Подобно всем деспотам, народное представительство, пусть оно называется парламентом, конвентом или как-нибудь иначе, всё равно будет ли оно назначаться префектом Бонапарта или избираться с любой свободой каким-нибудь восставшим городом, оно всегда будет пытаться расширить пределы своей власти, постоянно будет стремиться путём всякого рода вмешательства усилить свою власть и посредством законов вытеснить деятельность личности и общества.

Только благодаря почти сорокалетнему революционному движению, английский парламент обеспечил арендатору ценность сделанных им улучшений.

Но когда дело идёт о том, чтобы защитить интересы капиталистов, когда любое «народное представительство» — тут как тут, — тогда оно действует беспощаднее и трусливее любого деспота. Безымянный шестисотголовый зверь превзошёл Людовика XI и Иоанна IV. Конституция отвратительна для всякого, кто наблюдал её близко».

Необходимо заметить, что князь Кропоткин написал это гораздо раньше созыва «Государственной Думы» в России. Что же сказал бы он, если бы знал обо всем, что она содеяла?!.. А дабы не оставлять в тени того, что было скрыто «освободительной» печатью, но что бросает особенно яркий свет на достохвальные «подвиги» Думы, следует вернуться ещё раз к Белостоку. Для полного же уразумения факта надлежит предпослать мнение учёного, которого никто не заподозрит в «черносотенстве».

Как справедливо указал профессор В.И. Герье в своём открытом письме А.И. Гучкову, самому скользкому из вожаков «союза 17 октября», господствующей целью Думы был противный основным законам и самой идее законодательного учреждения, т.е. революционный захват правительственной власти.

Эту главную свою мысль профессор развивает следующим образом:

«Первая в России попытка применить к делу новую конституцию оказалась неудачной; это налагает на избирателей обязанность глубже вникнуть в вопрос, какими условиями это было вызвано, и разобраться в причинах, повлекших за собой столь печальный результат.

Главная причина неудачи несомненна. Она заключается в том, что Государственная Дума не захотела держаться в рамках, отведённых ей основными законами, а протянула руку к власти. Враждуя с министерством, господствовавшие в Государственной Думе партии настаивала на удалении его и на замене его министрами из среды членов Государственной Думы или угодных ей лиц, т.е. стремились соединить в своих руках законодательную и правительственную власть. Вспомним, например, слова одного из ораторов в заседании Государственной Думы 13 мая, обращённые к министрам: «Мы желаем быть хозяевами, распорядителями страны и требуем ответственного народного министерства, министерства из среды народных представителей; никакое другое министерство не может быть терпимо; или мы, или они!.. (Аплодисменты).

Можно сказать, что все требования Государственной Думы и все её законопроекты не столько имели в виду удовлетворение насущных интересов страны, сколько были тактическими средствами для достижения главного желания — устранить министерство и овладеть государственной властью.

Это стремление исходило у одних из революционного принципа народовластия, в силу которого верховная власть всецело принадлежит избранникам народа, принципа, неминуемо ведущего к республике. У других, более умеренных членов Государственной Думы, это стремление вытекало из теории, что в парламентских странах разногласия между министрами и господствующей в палатах партией должны непременно разрешаться отставкой министров. На самом деле это основание также ложно фактически, как и теоретически. Не во всех государствах с парламентами министерство обязано уходить при разногласии с папой; с другой стороны не все теории конституционного права признают указанные требования аксиомой. К тому же разве существует абсолютное конституционное право, обязательное для всех стран и времён? Разве политика в смысле управления государством есть отвлеченная теория, а не живое искусство, которое, как всякое искусство, должно исходить из действительности и сообразоваться с ней?

Но помимо теоретических и юридических оснований, стремления Государственной Думы захватить через посредство министерских портфелей правительственную власть должно быть признано роковой ошибкой по следующим практическим соображениям: наиболее многочисленная думская партия могла считать себя представительницей большинства Государственной Думы только при условии поддержки её группами, решительно враждебными всякой конституционной монархии. Сама же она не обладала абсолютным большинством в Государственной Думе, то обнаружилось явно и весьма скоро, когда по важнейшему для себя вопросу она оказалась не в состоянии собрать в пользу предложенной меры абсолютного большинства.

Поэтому, даже со своей точки зрения, она не имела права на захват правительственной власти, не говоря уже о том, что ей удалось выйти из избирательной борьбы со значительным количеством голосов лишь благодаря выставленным в её программе обещаниям избирателям, которых на самом деле она не в состоянии была бы осуществить.

Но недостаточно указывать в прошлом ошибочность партийной политики, стремившейся к присвоению власти и притом в таких необычных, несовместимых с парламентской жизнью формах. Важнее иметь в виду эту ошибку для избежания подобных ошибок в будущем. Насколько Россия представляет собой самобытные, отличающие её от Западной Европы, формы, настолько она должна избегать в своих политических учреждениях рабского подражания какому-либо из сложившихся на Западе, по местным условиям, политических типов. Россия по своей исторической формации и преданиям, по своей географической обширности и по своему этнографическому составу, включая в себе народности ей враждебные и народности мало культурные, нуждается в последовательной, твёрдой внутренней политике, независимой от речей случайных ораторов, от сделок в «кулуарах», от случайного блока партий; тем более в настоящее время, когда страна глубоко взволнована не столько политическими идеями, сколько социальными интересами, когда сотни тысяч людей пользуются нравственным расслаблением общества для дикого разбоя, когда сотни интеллигентных людей одержимы эпидемической манией, напоминающей самые тёмные изуверства религиозного сектантства, манией, проявляющейся в человеческих жертвоприношениях перед кумиром и в диком, мученическом самоистреблении.