Свобода и евреи. Часть 1. - Алексей Шмаков

При таких условиях всякое партийное правительство только ухудшило бы дело; в руках крайних партий оно повело бы даже невольно к поощрению иллюзии, к ещё большему разгару страстей и содействовало бы всеобщему разложению. В руках же искренних либералов оно оказалось бы бессильным или впало бы в противоречие со своими принципами.

Это не значит, что правительство не должно призывать в свой совет и в управление либеральных людей, облечённых доверием общества; это не значит, что такие лица должны отказываться от участия в управлении страной и посильного на него влияния, но это значит, что надо отделаться от заблуждения, будто Россия заживёт только тогда конституционной жизнью, когда портфели министерств будут распределяться в кулуарах Государственной Думы и во главе самой многочисленной армии на свете может оказаться, как во Французской республике, думский оратор. Поэтому нельзя не сочувствовать тому, что в прекрасном воззвании, разосланном вами, на видном месте поставлено единение Монарха с народом. Но это выражение не должно быть лишь украшением речи, нет, оно должно иметь определённый и реальный смысл и служит основанием для избирательной компании. Оно должно быть на самом деле отличительной чертой союза 17-го октября, межой, отграничивающей его от партий, ещё не сбросивших с себя своей революционной скорлупы. Союз 17 октября не должен смущаться, если его ещё раз захлестнёт избирательная волна, если он не будет обладать в новой Думе большинством голосов. Но каково бы ни было число его членов в новой Думе, они должны сильнее и яснее поддерживать в ней либеральный принцип, в основании которого лежит умение различать свободу от своевластия, они должны воздерживаться от всякой сделки, последствием которой может быть замена старого порядка самодержавием и тиранией властолюбивой партии.

Для политического воспитания русского народа было сделано очень мало при старом порядке; при новом же порядке, напротив, сделано много, чтобы сбить его с толку...»

Вдумавшись в изложенное, припомним, что центром тяжести всего, чем опозорила Россию Дума, является невероятный по дерзости и бесстыдству скандал, который она устроила правительственной власти и армии по поводу того, что иудейские её коноводы называли «белостокским погромом евреев».

И они хорошо понимали, что делали!..

Доказательств не занимать стать. Но есть одно, против которого сам кагал ровно ничего возразить не может. Мы говорим о покушении на убийство корреспондента «Московских Ведомостей» Л.В. Геника, только благодаря случайности не окончившееся его убийством. Сыны Иуды заранее приняли меры к тому, чтобы и судебная власть не могла раскрыть всей истины в Белостоке. Из закоренелой среды евреев никаких сведений и ни одного правдивого свидетеля добыть, разумеется, невозможно. Что же касается местного христианского, особенно православного, населения, то оно терроризировано кагалом в такой степени, что не решается и на самозащиту, свидетели же и очевидцы, рискнувшие показывать о злодеяниях «бундистов», уже получили смертные приговоры... Стоит кому-нибудь подтвердить своё показание на суде, и его дни сочтены... Да и что, в самом деле, могли бы предпринять каких-нибудь 8.000 русских, почти исключительно пришлого из разных мест рабочего люда, против 20.000 поляков и 85.000 обнаглевших евреев, располагающих не менее, чем 5.000 «чёрных рубашек», вооружённых револьверами и бомбами?.. Ведь Белосток — один из опаснейших притонов «Бунда».

Остаётся печать. Но разве она в свою очередь не принадлежит еврейству и не служит ему цитаделью?!.. Не на революционной ли прессе воспитываются в Белостоке сознательные пролетарии, даже из русских. Ведь «черносотенные» газеты изгнаны оттуда совершенно, а разносчики не смеют продавать и «Новое Время», которое, если можно бывает найти, то лишь на вокзале.

Но вот приезжает Л.В. Геника. Если кое-кто из доведённых до отчаяния христиан и соглашался давать сведения, то ради спасения своей жизни умолял не называть его. Тем не менее, Геника собрал достаточные данные и вслед за докладами Щепкина и Якубсона, равно как и за «речью» Аранцева, отправил следующую телеграмму: «Петербург. Государственная Дума. Председателю Муромцеву. Доклад думской комиссии по белостокскому делу неверен. Умолчание о несомненных вооружённых действиях революционеров не служит к чести комиссии и бросает ложный свет на всё дело. Лишь другое, беспристрастное и всестороннее расследование на месте даст верную картину и правильное мерило для оценки событий. Дворянин Леонид Владимирович Геника».

Нужно ли говорить, что эта телеграмма не была доложена в Думе? И, наоборот, возможно ли усомниться, что кагал иначе известил автора о её получении?..

Действительно, не прошло и 3-4 дней, как «чёрные рубашки» уже дали своим единоплеменникам спектакль, который мог бы, пожалуй, удостоиться Коллизея, если бы в нём было искариотства поменьше.

Развиваемый наследственно и подстрекаемый систематически, особенно в Пуриме, иудейский фанатизм выражается не только в том, что, как доказано фактами, среди бомбометателей и убийц браунингами из-за угла нередко, встречаются евреи-подростки, но и вообще дети евреев участвуют в мятеже, выслеживая кагальные жертвы и помогая старшим другими способами по мере сил. Una salus victis nullam spe-rare salutem!

В данном случае евреи обоих полов и всех возрастов собрались на одной стороне Тикоцкой улицы, у Немецкой гостиницы, в которой остановился Геника, дожидаясь его выхода; затем, как только чуждый мысли о таком предательстве, он перешёл на противоположную сторону, где не было никого, девочка-еврейка лет 10-12 замоталась впереди и вынудила его замедлить шаг... В этот же момент сведущей в анатомии и опытной в стрельбе рукой были сделаны, конечно сзади, одни за другим три выстрела из браунинга в верхнюю часть левой руки, в подключичную и в сонную артерию. Но второй выстрел попал не в артерию, а в рядом идущую вену, третий же только задел челюсть, потому что Геника успел увернуться.

Если бы не два конвойных, случайно оказавшихся поблизости и не четыре конных казака с ружьями, внезапно показавшихся из-за угла и заставивших бундистов поостеречься, то Геника был бы, несомненно, убит. Это явствует из неоднократных попыток бундистов вновь посягнуть на его жизнь, как в саду, так и во дворе за время его двухмесячного лечения в больнице. Лишь постоянное дежурство двух городовых с ружьями, поставленных на его защиту, а затем меры, принятые военным начальством при его отъезде из Белостока, спасли Геника от смерти по приказу кагала.

Для чего бы это нужно было, если Щепкин, Якубсон, Арканцев et tutti quanti говорили в Думе правду?!..

А если сыны Иуды признали убийство Геника необходимым, то как смотреть на «белостокский» скандал, проделанный Думой со столь «благородным» негодованием? Как назвать клевету Якубсона?

Как, наконец, понимать в беседе А.И. Гучкова с корреспондентом «Нового Времени» такую фразу: «нельзя, ведь, отрицать, что роспуск Государственной Думы был вызовом не только революционным элементам, но и обществу вообще?» Neс Deus intersit, nisi dignus vindice nodus.

Грабежи, разбои и убийства всё увеличивались, а Дума не смела, да и не желала выразить им хотя бы платоническое порицание. Наоборот, требуя освобождения всех уже пойманных преступников, она этим сознательно ободряла их и подстрекала на новые злодеяния.

Куски человеческого мяса, которыми были наполнены целые бочки в Севастополе и кровавое зарево усадеб, разграбленных по реке Битюгу Воронежской губернии — монументы, себе самим воздвигнутые «народными избранниками». Среди этих «лучших людей» были и члены «союза 17 октября». Протестовали ли они?

Нет, никогда!..

ж). Что характер событий в Белостоке, память которых Дума почтила вставанием, «как один человек», не было случайностью, это удостоверяется повальным предательством «русской» революции, равно как и всем, что нам известно о самом её происхождении, а в частности, тем, что было учинено «избранным народом» в г. Седлеце. Solemque suum sua sidera norunt.

Хотя это положение достаточно иллюминировано предыдущим, однако, беспримерность переживаемых Россией испытаний и вероломства её врагов требуют такого освещения, при котором никакой спор был бы уже немыслим.

Посему не мешает вновь перейти к действительности.

Infandum, regina, jubes renovare dolorem!

Виттевские любимцы. Страшной болью в сердце отзываются жалобы одного рабочего, который повествует о невыносимом положении русских людей в русской Сибири. Личное горе и неудача, конечно, могли вызвать его и на преувеличения, но, в общем, жалоба справедлива.

«Будучи в Сибири, я думал найти там хорошую службу. Оказалось, что Сибирь по названию русская, а в сущности — вторая Польша. Русскому там нет хода! Все главные должности, начиная от дорожного мастера, ещё по мерам, принятым Витте, замещены поляками; вся сибирская железная дорога в руках поляков и жидов! Русских на службу не принимают.