Ночной карнавал - Елена Крюкова

И любовники летели тут же — они сплетались жаждущими, вожделеющими телами, они знали, что умрут, что ухнут сейчас в пропасть, откуда нет возврата, и напоследок, перед гибелью, спешили, в задыханье, в ужасе, насладиться друг другом, испить друга друга, обнять крепко, еще крепче, еще, вжаться друг в друга, влиться, — о любовь, не покинь нас и перед вечной тьмою, лишь ты одна, ты одна неуничтожима; исчезнет все, лишь ты будешь лететь во мраке, сиять, биться сердцем мира, раскидывать объятья от звезды до звезды. Обними меня! А ты — меня!.. Так нам не будет страшно. Мы зажмуримся сильно, когда загрохочет вокруг и мы ввергнемся в Геенну огненную. Мы ведь грешники. Огонь пожрет нас. Мы любили многажды; и мы нашли единственную любовь. Поцелуй меня! Ветер несет нас! Ураган воет нам в уши! Но вместе! Только вместе! Всегда вместе! И тогда ничто не страшно. И даже Последний Приговор. И даже Судная труба. Слышишь, она играет. Она гремит!

Лети и смотри! Расширив глаза! Раскинув руки! Лети по небу и гляди, как гибнет твой мир!

Как воскресают, встают из гробов те, погребенные века, тысячелетия назад!

О Мадлен, не дай сердцу выскочить из груди.

Не бойся. Тебе показывают сильный ветер. Тебе дают услышать Последнюю трубу, трубящую Земле отбой. Для тебя сместили времена, скомкали пространство, как смятую — после любви — ночную простыню. Тебе, шлюхе кружевного и хулиганского Пари, разворачивают драгоценный веер — все цвета радуги, все перья диковинных птиц, все души живые и мертвые, на деле пребывающие живыми. И ты видишь, что все живое. Что мертвого на Земле нет. Что все, казавшиеся мертвыми, взаправду живут: в другом мире, в распахнутом настежь пространстве.

В неведомом времени, куда войти дано сегодня ей.

А еще кому?! Кому на Земле дано туда войти при жизни?!

Неужели человек туда попадает лишь после смерти?!

Я так не хочу! Не хочу так, Господи!

Кто — счастливец?! Священники?! Художники?! Волхвы?! Цари?! Жрецы?!

Дети. Помнишь, Мадлен, откуда-то… эти слова: «БУДЬТЕ КАКЪ ДЪТИ, И ТОГДА ВОЙДЕТЕ ВЪ ЦАРСТВО НЪБЕСНОЕ».

А, да, это Руся читала тогда, в Ипполитовом Доме. Перед расстрелом.

Она сидела за столом, справа от Руси. Она запомнила, какое у Руси было тогда лицо — нежное, просвечивающее насквозь, как лепесток розы. Для розового варенья они собирали лепестки в саду, там, в Екатерининском дворце, в Петербурге. Руся. Руся! Неужели ты тоже летишь тут!

Она запрокинула голову. Каспар схватил и сжал ее руку.

Не бойся, Мадлен, если в потоке летящих тел ты увидишь себя.

Себя?! Что ты городишь, старый волхв! Я живая!

Тебе показывают то, что будет тысячи тысяч лет спустя. Ты увидишь всех, кого потеряла, кого любила. Кого любишь сейчас. Кого похоронила давно. Кто забыл тебя. Кого забыла ты. Они все пройдут перед тобою чередой. Крепись! Держи меня за руку!

Она уцепилась за руку Каспара.

Боже, охрани меня от злых сил! Кто это!

Мать летела на нее, раскинув руки. Она была в том самом полушубке, в котором они ходили в храм и встретили тогда Царский возок. Ноги ее, босые и тонкие, светились молочным светом. Голое лицо с впалыми щеками, с широко раскрытыми светлыми глазами летело прямо на Мадлен, и мать не узнавала ее, она не видела ее… не видела! Она, в ином времени, в другом пространстве, была слепа для нынешнего мира!

— Мама!.. Мама!.. — крикнула Мадлен.

Она не услышала своего голоса.

— Что кричишь, — прошептал волхв, горько сжимая ее руку, — она все равно не услышит тебя… Помолись за нее. Дай ей лететь, куда ее несет небесный ветер.

— Я хочу ее спасти! Остановить! Оставить! — отчаянно закричала Мадлен.

— Ты глупая, — сказал волхв, и печалью преисполнилось все в нем — и руки, и лицо, и глаза, и сгорбленная старая спина. — Ты не поняла. Спасти нельзя никого. Каждый летит своим путем. По своей неизбежной орбите. И не свернет. И живущий. И ушедший. Она пролетела жизнь свою земную насквозь. И вышла, как наконечник стрелы из груди, в небо. И Страшный Суд вершится для нее. Зачем ты хочешь ее оставить? Она твоя мать, да. И она не твоя. Она Богова. Она — звезда небесная. И ты станешь такой же. Крестись!

Мадлен перекрестилась.

— Гляди! Запоминай! Это ждет тебя! И всех!

Из небесных прогалов полетели люди, люди, люди. Они летели толпами. Они вихрились поземкой. Они водили в поднебесье хороводы, вцепившись в руки друг друга. Их лица, то искаженные болью, то изумленные небывалой радостью, натыкались друг на друга, смешивали слезы, хватали в отчаянном поцелуе чужие и родные рты, сияли огнем глаз: никто уже не выколет, не выжжет, не ослепит. В последней пляске, высоко в небесах, плясали люди, и выходило так, что все были тут — и предки Мадлен, и потомки ее… а сын мой, сын мой тут тоже летит?!.. и сын, Мадлен, и внук, и сонмы правнуков, и созвездия далеких Ангелов, что твоими далекими потомками назовутся… — и, гляди, Мадлен, кто это, да это же они, они… твои ненавистные! Твои несчастные!.. Твои клейменые… осужденные… отверженные… и нет такого игольного ушка, чтобы они сквозь него просочились, твои длинноухие, длинношеие верблюды…

— Граф… Барон!..

Она прижала руки ко рту.

Каспар положил ладонь ей на затылок.

— Смотри, смотри в оба, Мадлен, — сказал он властно. — Ты видишь, и они не избегли общей участи. И они летят там, вместе с тобой, рядом со всеми. Они заслужили участь свою. Они не упасутся ни от вознаграждения, ни от воздаяния. Каждому воздастся по делам его.

— А им… о Каспар, что ж им будет по делам их?! — воскликнула Мадлен в ужасе. — Ведь они такого наделали!.. Такого!.. И я туда же… И я вместе с ними…

— Молчи. Недолго осталось.

Еще крепче, до боли, сжал старик ее нежную лапку.

Тонкую руку Мадлен, умевшую быть сильной, тверже стали, цепче дерева.

Цепкая за жизнь Мадлен. Взгляни на смерть свою. Такое не часто увидишь. Даже и в синема.

Закинь голову выше! Еще выше!

Видишь! Видишь?!

— Ну да, — сказала Мадлен, как в бреду, самой себе, летящей среди туч, хватающейся руками за лоскуты и лохмы их ободов, высвеченных ярким Солнцем, — вот это я и есть.

Она глядела на себя снизу, с земли. С каменных плит собора Нострадам. Полно, в соборе ли она?! Это пустыня. Это снежная пустыня, и они с Каспаром — ее последние жители. Все вымерзло на земле, так, как и брехал несусветный выдумщик Куто. Вспомни, Мадлен, его завиральные россказни про Вечный Лед. Про Великое Оледенение. Ты присутствуешь при Конце Света; так вдохни глубже воздух Конца, запомни его, насладись им.

Мадлен вдохнула метельный сухой ветер и закричала самой себе, летящей в небе:

— Эй, Мадлен!.. Подлетай ниже!.. Тебе там, гляжу, холодно, голодно… Ты голая… дай одену тебя!.. Здесь, на Земле, смотри, у меня сколько шмоток — красивых и разных, и удобных и помпезных, и для снега, и для жары, и карнавальных, и постельных… всяких!.. Надевай не хочу!.. Пользуйся!.. — Слезы перехватили ей горло. — Мне-то они все равно ни к чему!.. Дай хоть я с тобой поделюсь!.. Замерзла там, в небесах-то!.. Иди сюда!.. Ниже!.. Ближе!..