Реликт - Василий Головачёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из управления Ратибор направился в Институт внеземных культур, расположившийся в живописной местности на берегу Оки под Рязанью, и осмотрел лабораторию ксенологических проблем, здание которой с виду представляло собой «наглядное изображение» атомной решетки алмаза, на много порядков превышающее по размерам прототип: одиннадцать одинаковых двенадцатиметровых линз соединялись прозрачными стволами лифтов и прочих коммуникаций в красивую ажурную конструкцию. Главный компьютер лаборатории находился в центральной «линзе» комплекса, но помочь ничем не мог: никаких следов, способных приоткрыть завесу зловещей тайны, ни розыскники, ни следователи управления не нашли.
Когда Ратибор вошел в операционный зал, разделенный светящимися перламутром стенами на блоки, он увидел лишь выглядывавшие из-за спинок кресел головы сотрудников лаборатории и специалистов других институтов, которые работали с компьютером за своими столами: на головах эмканы, над столами – развернутые виомы, на столах – около десятка «усов с орехами», разного рода оконечных устройств связи: записи и обработки данных.
Побродив по залу, Ратибор наугад задал курс лифту, и прозрачная капсула доставила его к складу: вдоль кольцевого коридора с подвеской магнитного транспортера располагались вакуум-камеры с зондами, датчиками, машинами и другими предметами, побывавшими в «стволе» Большого Выстрела, до которых у исследователей не дошли руки.
В первых, самых больших камерах располагались бывшие машины и транспортные средства: маяк границы, шлюп грифа погранслужбы Честмира Тршеблицкого, куттер, два вакуум-плотных галиона и машины поменьше – неф, пинассы, одноместные манипуляторы. Ратибор остановился возле бокса с куттером: если бы не вспыхнувшая в толще прозрачной стены надпись – узнать машину было бы невозможно. Некогда красивая, эстетически совершенная, стремительных обводов тройная «капля» превратилась в сморщенный, уродливый, покрытый белесыми наплывами «гриб-трутовик», верхний горб которого плавно переходил в изогнутые «оленьи рога».
Второй куттер походил больше на гриб-сморчок с ножкой, которая тоже постепенно превращалась в «рога». Один галион трансформировался в неприятного вида стеклянисто-зеленую опухоль, переходящую в шишку «кактуса», другой – в «морковину», но вместо пучка зелени из торца «морковки» вырастал пучок «колючек».
Бегло осмотрев остальные аппараты, Ратибор вернулся к машине Тршеблицкого и задумчиво склонил голову набок: он не ошибся – формы всех превращений имели разительное сходство, канал Большого Выстрела «вывернул» их, изменив не только изначальную форму, но и свойства, материалы, функциональные особенности, превратил в необычного вида антенны, исполненные скрытой от взора эстетики и гармонии. А еще они здорово напоминали Ратибору корабли чужан.
Поразмышляв над своими сравнениями, Ратибор больше по привычке, чем из необходимости, зафиксировал их в памяти и дал указание Умнику найти Железовского.
«Роденовский мыслитель» к удивлению Берестова отыскался тут же в институте, у ксенопсихологов, лаборатория которых – куб с вогнутыми гранями – располагалась в березовой роще, неподалеку от «алмазной решетки» лаборатории ксенологов.
– Зайди в седьмой модуль, – сказал он, когда Умник соединил каналы связи.
В седьмом кабинете Ратибора ждали трое: хозяин лаборатории доктор ксенопсихологии Анатолий Савич, молодой сотрудник института Джеффри Губерт и Железовский, застывший грудой мышц в глубоком кресле. Савич, тоже еще очень молодой, белобрысый, с румянцем во всю щеку, усадил гостя напротив, превратил помещение в тенистый пятачок над речным обрывом.
– Он заменит Вакулу, – пробасил комиссар-два, глянув на Савича. – С условием, что мы обеспечим «ланспасад» [52]. Условие поставил я.
Ратибор молча наклонил голову; еще более юный, чем Савич, Губерт присматривался к безопаснику с любопытством и недоверием, будто ожидал увидеть разговаривающего слона, а вместо этого пред ним явился обыкновенный человек.
– Мы говорили о Конструкторе, вернее, об эволюции, создавшей такое существо, как Конструктор, – сказал Савич, вводя гостя в курс дела. – Известно пять типов эволюции: космическая, химическая, биологическая, социальная и так называемая психоноосферная, ожидающая человечество. Так вот, похоже, что раса Конструкторов перескочила три этапа, перейдя от космического сразу к ноосферному типу эволюции. А ваше мнение? Ведь вы, по словам комиссара, изучили все материалы по Конструктору.
– Конструктор – негуманоид, – сухо сказал Ратибор, – и не просто негуманоид, он представитель палеоразума, об эволюции которого теория не создана до сих пор. Да и в ближайшее время создания такой теории ожидать не стоит, потому что для этого требуется досконально изучить новый тип сложных «человекомерных» систем: «человек – нечеловек» или «человек – палеосапиенс». А втискивать явление в прокрустово ложе наших теорий – не самый верный путь. Я ответил на ваш вопрос?
– Что ж, – засмеялся Савич, – вполне. Я не сторонник оригинальной точки зрения, будто, исследуя нечеловеческое, быстрее придешь к человеку, к его бытию, к постижению смысла термина «жизнь», но в вашей формуле есть определенный резон. Или понятен Конструктор лишь двоим: себе и временами богу, как говорил поэт об Эйнштейне.
– Не поминай имя господне всуе, Анатоль, – хмыкнул Губерт, говоривший на русском практически без акцента. – Последнее слово все равно останется за наукой, единственной неизменяющейся базой для морали и этики любого уровня.
Ратибор улыбнулся в душе: парень стремился оставить о себе хорошее впечатление перед безопасниками и готов был на любой схоластический спор. Савич тоже понял коллегу как надо.
– Не философствуй, Джефф, – сказал он мягко. – Наука сама по себе не создает этических ценностей и не может служить для них базой, она создает лишь одну ценность – знание, которое вызывает упорядочивание наших представлений о мире. Боюсь, гостям наше оригинальничание не по нраву, что они хотели бы знать конкретно?
– Всего ничего, – сказал Железовский. Ратибор уже давно привык к тембру и мощи голоса комиссара, но собеседников его низкий бас, почти инфразвуковой рык, от которого, казалось, вибрирует воздух, продолжал изумлять. – Когда из БВ вылупится Конструктор, чего можно при этом ожидать, почему все объекты в зоне БВ трансформируются по закону фрактали, почему чужане возымели желание предупредить нас об опасности, как их понимать… – Аристарх помолчал и закончил обыденным тоном: – Ну и еще кое-что в таком же духе.
Губерт фыркнул, но так как никто больше не улыбнулся, взглядом спросил у Савича нечто вроде: они что, издеваются?
– Мы постараемся, – сказал Савич просто, не манерничая и не переводя разговор в шутку, чем сразу расположил Ратибора к себе. – На проблему работают сейчас