Изменник - Владимир Герлах

Она смущалась и путалась, ей мешал сверчок за стеной со своей любовной трелью, а ей нужно было говорить спокойно и рассудительно, без его помощи, потому что помогать ей он не собирался. Обрадовалась приходу Аверьяна, который одним своим косым видом ее ободрил, успокоил: «Господин комендант, вы хотели завтра ехать в Парики и вот не знаю как решить когда запрягать, утром или вечером?»

Галанин подумал немного: «Вы спросите Веру Кузьминичну. Когда ей удобней?» — «Рано утром, я обещала быть у Вари пораньше, можно?» — «Конечно, значит вы слышали, Аверьян? Утром к семи часам! Возьмите с собой то, что хотели взять тогда, когда бежали от нее к Столетову». — «Значит одна и две! Одну бутылку для нас водки и две наливочки для девушек… я побежал!» Заковылял на крыльцо, радостно размышлял: «Вера сидит рядом на диване. Что будет? Что это будет? Город ахнет, когда узнает!» — запел под нос:

«Я другой такой страны не знаю,Где так счастлив был бы человек!»

После ухода Аверьяна надо было снова собраться с мыслями, он ее отвлек от самого важного, говорил о каких-то Париках, заставил ее решить туда с ним поехать, с его водкой и наливкой! Варя ее вовсе не звала, она жила сейчас в городе и Галанин это прекрасно знал. И вот теперь она потеряла нить мыслей. Эту нить помог ей найти сверчок, который отдохнув принялся кричать особенно громко и настойчиво, вспомнила и смотря прямо в глаза Галанину, которые были так близко, что она боялась в них утонуть, продолжала: «Я не любила Ваню и рада, что он совсем уехал, сама просила за него Кирша. Хотя он поступил по-моему нехорошо, он дал вам слово и его не сдержал! Но все-таки я рада, потому что… потому что я давно заметила, что я люблю другого человека! И это ужасно! Я вижу, что между нами пропасть. Он не должен меня любить и он всегда надо мной издевался, он носит немецкую форму, собирается уезжать навсегда отсюда, снова воевать против русских бойцов! И это меня страшно мучает! Я все время боролась с этим безумием, а теперь вижу, что напрасно! Я не могу больше жить без него! Помогите мне! скажите, что я должна делать, чтобы спастись?»

Со страхом и стыдом смотрела в темные глаза и слушала его такой ласковый голос: «Вера, мне кажется, что я знаю, о ком вы говорите. Не о мне ли?» Его самоуверенность все-таки была оскорбительна, она ее возмутила. Как он смел так с ней говорить? Он слишком много о себе думал, нужно пока не поздно его разубедить. Но не могла лгать, должна была дойти до конца в своем унижении: «Да. Вы! Тысячу раз вы!» и смотря почти с ненавистью на его улыбающиеся губы, добавила с вызовом: «Поцелуйте меня! Поцелуйте меня, прямо смотря мне в глаза! Потому что, если вы думали, что я не заметила, как вы меня поцеловали в Озерном, когда я спала, вы жестоко ошибаетесь! Я это прекрасно заметила и вам ответила! Вот!»

Не могла до конца насладиться своей местью, закрыла глаза, почувствовав его рот на своих дрожащих от негодования губах. Домой в эту ночь она не вернулась.

Была Вера счастлива, как только может быть счастлива молодая нетронутая девушка, полюбившая в первый раз здоровой большой любовью, и это счастье смешалось с никогда раньше неиспытанным божественным наслаждением, когда она увидела над собой горящие глаза и обняла любимого мужчину… А потом жила как в тумане все время до отъезда Галанина. О том, что он должен был скоро уехать знала, соглашаясь перед Богом быть его женой, и все время когда была с ним, старалась об этом не думать! Была похожа на пьяницу, заглушая страх перед неизбежным похмельем еще большим опьянением. Пила не отрываясь из кубка, который щедро и непрерывно наполнял ее любовник, смотрела на него затаив дыханье, широко открыв глаза, радовалась его безумию и сама безумствовала. Милый мой! желанный!

Очнулась, пришла в себя в серый дождливый день. Галанин уехал на Комарово чтобы там присоединиться к колонне полковника Розена. Она сидела в своей маленькой девичей спальне и рассеянно слушала тетю Маню, которая ее утешала «Ничего, Веруся, не горюй! Вернется он! Чует мое сердце, что вернется! К зиме видать, война кончится и вы поженитесь, если вы окончательно с ним порешили. Я перечить вам не буду, он все-таки не плохой человек и тебя любит. Староват немного, не буду, не буду! Вернется он и Аверьян тоже говорит, чудно, плачет косой!» Ее сердце говорило правду. Галанин на самом деле вернулся. Но лучше было бы, если бы он никогда не возвращался!

«Эх, дороги, да туманы

Холода, тревоги..

Да степной бурьян!…»

Первый страшный удар, положивший начало бесконечной веренице несчастий, был нанесен Галанину в начале осени, когда все казалось хорошо и ясно на военном горизонте… Был сентябрьский день, теплый и синий на фоне кавказских предгорий. Галанин обедал в офицерском собрании дивизии, когда где то недалеко на улице разорвалась бомба, брошенная советским самолетом… Они пролетали над городом редко, больше ночами и их бомбежка была всегда нелепа и неудачна: несколько разрушенных домов… несколько убитых и искалеченных русских жителей, иногда немецких солдат… и опять тихо и сонно долгое время… до следующего очередного налета… на эти бомбежки давно перестали обращать внимание и немцы и русские… так и на этот раз… Галанин отпил из стакана молодое кислое кавказское вино, рассеянно прислушиваясь к редким выстрелам зениток, внезапно вздрогнул.

За окном во дворе какой то возбужденный и, как будто, радостный голос докладывал: «прямое попадание в автомобиль; я ехал сзади на мотоциклете и ясно видел… эти свиньи, как будто, прямо в него целили… убит наповал… прямое попадание… этот бедный полковник фон Розен!»

Галанин бросился во двор, где у крыльца продолжал объяснять какой то незнакомый унтер офицер. Не дослушав его рассказа бежал по улице туда, где были обломки машины Розена, стояли и бестолково суетились немецкие солдаты и офицеры… растолкав их, опустился на колени около тела своего друга: да, солдат был прав! Это было прямое попадание в плечо! Вся левая половина туловища исчезла, но голова осталась и лицо Эмиля было спокойно и, как будто, удивлено, за моноклем, тщательно вдетым в глазную орбиту, тускло блестел зрачок мертвого глаза и рот улыбался, показывая золотые пломбы зубов… Он был мертв… погиб глупо, нелепо накануне отъезда домой! В долгожданный отпуск!

Галанин встал, тупо смотрел, как его понесли на носилках по улице мимо любопытных прохожих, посмотрел наверх откуда пришла смерть: небо было синее, солнце грело, совсем не было похоже на осень и на войну, а между тем Розен умер, его автомобиль был разбит вдребезги, на кровавой мостовой валялась его фуражка, испачканная в кровавой пыли и на коленях была та же кровавая грязь, которую он напрасно старался отмыть рукой намоченной в луже воды, набежавшей из разбитого радиатора…