Труды по истории Москвы - Михаил Тихомиров

Новый вариант того же известия дан в Никоновской летописи, откуда обычно свидетельство о работе Андрея Рублева во Владимире заимствуют историки искусства: «Месяца мая начата бысть подписывати великаа соборнаа церковь Пречистыа Богородици Володимерскаа повелением великаго князя Василиа Дмитриевича, а мастеры быша Данило иконник да Андрей Рубль».[1064]

Особенностью этого известия является утрата точной даты, вместо которой остается только обозначение месяца мая без числа, а также замена прозвища «Рублев» более сокращенным «Рубль». Относительно поздний характер известия Никоновской летописи не требует доказательств, в силу чего и прозвище «Рубль» вместо «Рублев» делается несколько сомнительным.

Изменение прозвищ, как и утрата числа, когда начали расписывать собор, могло произойти оттого, что подлинник, с которого списывались известия, был дефектным или малоразборчивым.

При всей своей краткости известие 1408 года позволяет сделать несколько выводов о самом Рублеве. Остановимся прежде всего на вопросе о том, какие причины вызвали реставрацию собора во Владимире.

Главной святыней этого собора считалась икона Богородицы, которая в эпоху Рублева была перенесена из Владимира в Москву. По летописи, это произошло в 1395 году в связи с нашествием Тимура на Москву, однако летописи говорят о самом походе Тимура как—то неясно, вставляя вместо коротких, но точных записей о нашествии витиеватую повесть о перенесении в Москву иконы Владимирской Богородицы. Повесть возникла явно уже после смерти митрополита Киприана, то есть после 1406 года. Есть основание предполагать, что икона Владимирской Богоматери не осталась в Москве в 1395 году, а вернулась во Владимир.

В повести о нашествии Едигея на Москву говорится о церкви во Владимире: «Есть в ней же чюдотворнаа икона Пречистыя иже рекы целеб точащи поганыя устрашав». В 1410 году татары, ограбив Владимирский собор, «икону чюдную святыя Богородица одраша».[1065] Значит, перенесение Владимирской иконы в Москву окончательно состоялось после 1410 года. Таким образом, реставрировали собор во Владимире еще тогда, когда в нем стояла патрональная икона московских князей.

Были и особые основания для того, чтобы реставрация собора производилась именно в 1408 году. Незадолго до этого Владимир вместе с другими городами был отдан литовскому князю Свидригайлу, который «никое же пути сотвори» церкви во Владимире, что вызвало большое недовольство против москвичей.[1066]

Между тем содержание в порядке Владимирского собора требовало больших забот. По росписи 1510 года к собору было приписано 16 дворов «строев» (строителей), 23 двора сторожей, «а лес на ту церковь пасут Санничская волость».[1067] Свидригайло «стеснил пути» – доходы, ведомство церкви, пришедшей в запустение и требовавшей спешной реставрации. Для росписи Владимирского собора и посланы были самые прославленные великокняжеские живописцы.

Мы остановились на известии 1408 года, но имеется и другая, более ранняя дата упоминания об Андрее Рублеве, приводимая в сочинениях о великом художнике; она внесена в летопись под 1405 годом: «Тое же весны почаша подписывати церковь каменую святое Благовещение на князя великаго дворе, не ту, иже ныне стоит, а мастеры бяху Феофан иконник Грьчин, да Прохор старец с Городца, да чернец Андрей Рублев, да того же и кончаша ю».[1068]

М. Д. Пр иселков внес известие 1405 года в реконструированную им Троицкую летопись начала XV века, ссылаясь на Карамзина, но сделал явную ошибку, так как Карамзин не пишет, откуда он взял это известие. Во всяком случае, в Троицкой летописи начала XV века нельзя было писать, что расписывали не ту церковь, которая стоит «ныне». Ведь новый собор Благовещения был построен после 1484 года. Действительно, в Московском своде конца XV века известия о росписи церкви Благовещения дано короче: «Тое же весны начаша подписывати церковь Благовещенье на великого князя дворе первую, не ту, иже ныне стоит, да того лета и кончаша».[1069] Таким образом, нет ни слова о мастерах, расписывавших церковь. Однако Московский свод нередко сокращал известия и выбрасывал некоторые детали. Само по себе сообщение 1405 года может считаться вполне достоверным.

Наиболее ценным в летописном свидетельстве 1405 года является упоминание о трех живописцах: Феофане Гречине, Прохоре из Городца и Андрее Рублеве. При этом в отличие от Рублева, названного просто «чернецом», Прохор из Городца именуется «старцем». И хотя чернец и старец одинаково обозначали монаха, в этом можно видеть намек на б о льшую молодость Андрея Рублева по сравнению с Прохором. Так, летописец, говоря о смерти епископа коломенского Герасима, называет его «старцем» в значении старика, а не только монаха.[1070]

Для росписи церкви Благовещения, как мы видим, были собраны не только московские иконописцы. В тогдашней России были известны два Городца: один – в Тверской (Старица), другой – в Суздальской земле. Наиболее вероятно, что летопись имеет в виду именно второй, суздальский Городец, часто упоминаемый в известиях второй половины XIV века. В конце XIV века Городец на Волге и Суздаль были столицами удельного князя Бориса Константиновича. В 1392 году Городец был присоединен к Московскому княжеству.

Что же мы можем сказать на основании известий 1405 и 1408 года о самом Рублеве»

Источники наши молчат о происхождении Рублева, но вся его жизнь связана с Москвой, даже прозвище Рублев. Москвичи хорошо знают подмосковное село Рублево, может быть, чем—нибудь и связанное с нашим художником. Ведь другой замечательный иконный мастер XIV века, Парамша, изделия которого передавались от отца к сыну в роду великих московских князей, владел земельными участками.[1071] И Андрей Рублев не обязательно с юных лет должен был быть монахом, он мог принять монашество и позже, сделаться иноком после тяжких личных потерь, как многие другие. Поэтому часто повторяемая догадка о псковском происхождении московского живописца на том основании, что спустя 50 лет после его смерти существовал псковский посадник Рублев, представляется необоснованной.

Как все москвичи того времени, Рублев был свидетелем грозных событий, сопровождавших великое княжение Дмитрия Донского. Рублев был современником Куликовской битвы. И если он даже сам не был одним из московских «небывальцев», не привычных к бою, но храбро сражавшихся на Дону с татарами, то молодые годы его были все—таки овеяны героическими мечтами. Рублев был и современником разорения Москвы полчищами Тохтамыша в 1382 году, а также быстрого ее восстановления.

Место пребывания Андрея Рублева неизвестно, но работы его связаны с Москвой. Он, видимо, постригся и жил в одном из московских монастырей, предположительно в Андрониковом. Впрочем, в литературе высказана была догадка, что Рублев в юные годы жил в Троицком монастыре. М. В. Алпатов высказал эту догадку почти в утвердительной форме (там, «видимо, провел свою молодость Андрей Рублев»).[1072] Однако с таким утверждением трудно согласиться. К тому же неправильно рисовать Троицкую обитель в духе традиционных житийных черт, изображающих чернецов как колонизаторов, которые «сумели с топором пробиваться сквозь чащу леса». Сергий Радонежский основал свою обитель в глухом лесу, но поблизости от удельной столицы – Радонежа, где жили его родители. Значит, пустынность места, где был основан монастырь, была очень относительной. Кроме того, есть почти прямое указание на то, что Даниил и Андрей не принадлежали к числу троицкой братии. По сказаниям, они были «умолени» (упрошены) игуменом Никоном приняться за роспись Троицкого собора, а это никак не вяжется с представлением о жизни Андрея в стенах Лавры при Сергии. Ведь монахи обычно с великим почтением относились к монастырям, в которых они постригались, считая своим долгом помогать месту своего пострижения, как это видно из многих агиографических произведений. Судя по всему, Андрей Рублев постригся и жил в Андрониковом монастыре.

Имеется, впрочем, еще одно до сих пор не проверенное известие об Андрее Рублеве, опубликованное недавно В. Антоновой. На обороте иконы, которая носит традиционное название «Петровской Богоматери», сделана надпись, по предположению, XVII века: «Аз писал многогрешный сию икону Андрей Иванов сын Рублев великому князю Василию Васильевичу лета (1425)».[1073] Надпись эта носит все черты подлогов позднейшего времени. Но нельзя не поставить в вину издателям каталога юбилейной выставки в Третьяковской галерее, не потрудившимся даже год записи на иконе передать по подлиннику, а не только в переводе на современное летосчисление. На обороте той же иконы имеется и более ранняя надпись, относимая к 1504 году (даты опять услужливо и нелепо даны только в переводе на современное летосчисление, что не дает возможности их проверить). Из этой записи выясняется, что в храм Воскресения были даны иконы и книги Иваном, прозвище которого издатели каталога прочитали как «Бородин», тогда как, вероятно, речь идет о видной фамилии Бороздиных, тверских, а позже московских бояр.