Рожденные на улице Мопра - Евгений Васильевич Шишкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Скоко вакансий сразу освободилось! — восторгался майор Цуменко. — Како движенье по службе-то попрёт! По всем ступеням на верхотуру! А то скоко офицеров засиделось в майорах! Хо-хо! — Радость его была неподдельная и издевательская. Но никто не пресек майора, не пристыдил.
В штабе группировки командующий генерал-лейтенант Грошев официально произнес:
— Полковник Ворончихин, вы назначены начальником артиллерии группировки. Передайте свой полк начальнику штаба подполковнику Самойлову и уже завтра приступайте к обязанностям.
— Есть! — вытянулся перед генералом Павел.
Командующий кивнул головой, резко сменил тон:
— Не поздравляю с новым назначением, Павел Васильевич. Сам понимаешь.
— Понимаю.
Павел вышел от командующего в смятенных чувствах. Что есть карьера для военного человека? Это есть цель военного! Вот она, генеральская должность! Где как не на войне получать чины и награды! И нечего толочь показные скорби! Разве он, Павел, застрахован от бандитского стингера? Разве за ним не гоняются чеченские пули? А тут вроде как подфартило… Глупости! Он по всем прикидкам должен был выбиться на генеральскую должность. Засиделся в командирах полка. Давно могли бы дать дивизию! Земля пухом генералу Катукову.
Когда Павел вернулся в полк, уже свыкся с назначением, уже прикинул свои действия на день текущий и день будущий. К поздравлениям о повышении по службе относился снисходительно. Он стеснялся любых поздравлений, даже в день рождения. Он не терпел подхалимов, распознавал в словах подчиненных ложь и лицемерие; впрочем, это было не трудно: в армии человек со всех боков виден… Павел не стал противиться желанию полковых офицеров устроить командиру «отвальную».
Ночь. Черная южная чеченская ночь. Павел один стоит возле своей палатки, смотрит в небо. Выхватывает взглядом Полярную звезду из Малой Медведицы. Полярная звезда — на север. Там, на Севере, его родина. Пронзительно ноет сердце от тоски по матери, по родной улице, по родному дому. Павлу вспоминается, как они поздним вечером укладывались всей семьей спать. На него, на Павла, находило удивительное, мягкое и тихое умиротворение, ему было спокойно и счастливо, когда отец и мать говорили им с Лешкой: «Ну, спите с Богом, родные», — когда Лешка глядел в окно и искал там звезды, Павел и сам искал в окне яркую Полярную звезду… Они с братом были счастливыми, под защитой отца, матери, под защитой друг друга.
Теперь тоже светит неизбывно Полярная Звезда далеко на севере. Там прошлое. Павел повел плечом от какого-то неудобства, словно воротник жал, затёр мысли о Татьяне, силой направил сознание к жене Марии, загрустил по ней, по дочке, по сыну. Почему у них было так мало счастливых семейных вечеров! Снова заныло сердце. Он нащупал рукой оберег на груди, мысленно помолился за родных.
Утром, на полковом разводе, приняв доклад от замкомполка, Павел Ворончихин обратился с прощальным словом:
— Товарищи солдаты и сержанты, прапорщики и офицеры! Если вы меня спросите: что это за война? Я вам отвечу — грязная и подлая! Тем больше ответственности на каждом из нас. Всем желаю здоровыми, пусть с грязными руками, но с чистой совестью вернуться к своим семьям. Спасибо всем за службу! — Павел поклонился в пояс. Ропот радости и горечи прокатился по полку. Все зашептались, загудели в строю, хотя и не положено.
Осенью 1996 года боевые действия в Чечне были свернуты. Федеральные войска с почестями позора и капитуляции выходили с территории республики. Русским солдатам местные чеченцы символично плевали в спину, палили вверх из автоматов, салютуя дарованному в Хасавюрте суверенитету. Независимость в республику доставили шустряк бизнесмен Березовский, благодетель ельцинского семейного клана, и начальственно рыкающий генерал Лебедь, выторговавший у Ельцина на выборах пост председателя Совета безопасности.
Во время подписании «исторических» соглашений Павел Ворончихин прикинулся, что не узнал Лебедя, дабы избежать рукопожатия. Там же взгляд его не раз падал на Березовского, который среди чеченов выглядел своим; Павел думал: «Эх, какой бы кличкой припечатал эту гниду Лешка?»
Тогда, по осени, в предательское для российских военных время, Павлу Ворончихину пришло письмо от сына Сергея. Из американского города Хьюстона. Он сообщал: «Папа, стажировка у меня кончилась. Но в компании мне предложили подписать контракт. Я останусь в Хьюстоне еще минимум на два года».
После письма сына Павел добился, чтобы «дезертир» сержант Сухоруков попал под амнистию и отправился домой, к матери, в село Красное, под город Вятск.
VIII
Многопрофильная компания Осипа Данилкина занимала роскошный особняк на Чистых прудах. Домбастион в три этажа был строен немцем архитектором по заказу богатого русского промышленника в столыпинские годы. Тяжеловесного стиля: с могучей колоннадой и вычурными сдобными капителями, со стенами колоссальной толщины и высокими по фасаду, а наверху с округлыми окнами, с дубовыми почтенными дверями на золоченых петлях, — дом олицетворял нешуточное богатство и общественное влияние первого владельца.
Но памятная доска на здании уведомляла, что в 1918 году перед революционным пролетариатом тут выступал Владимир Ильич Ленин. Стало быть, недолго топтали господские каблуки напольные ковры и паркеты, — по ним прошелся кованый сапог рабочего класса, экспроприировал собственность буржуина.
В сталинскую пору в доме полуночно горел свет, так же, как горел он в Кремле у «хозяина», ибо здесь располагалась одна из структур военного ведомства; вождь мог вызвать на доклад или затребовать важную бумагу в непредсказуемый ночной час. Сюда наезжали по делам Семен Буденный, Клим Ворошилов и сам Лаврентий Берия.
В послевоенный хрущево-брежневый отрезок дом перешел союзному гражданскому министерству. В хоромах и коридорах дома раздавался цокот каблуков важных, надушенных дарёными «шанелями» секретарш, которые после службы отдавались своим начальникам на хрустких кожаных диванах…
В постперестроечные времена дом поделили на арендные вотчины разные фирмы, пока его не облюбовал завидущий глаз бизнесмена Данилкина. И хотя особняк замутнел: поистерлись паркеты, с потускнелых сводов в окружении посерелой лепнины взирали облупившиеся ангелы, а два мраморных льва присмирели у парадной лестницы в пыли и желтом налете времени, — все же здание сберегло в своих углах, в подсводных атмосферах дух демонов, — демона натурального богатства и демона полнокровной власти.
Не чинный лакей в ливрее, с седыми бакенбардами, в белых перчатках, как было в начале двадцатого века, а краснолицый обрюзглый охранник в мятом комбинезоне с кобурой
