Лазарит - Симона Вилар

— Я знаю. Он проиграл первое же свое крупное сражение при Хаттине.

Аскалонец заплакал пьяными слезами. А потом объявил, что и ныне верно служит своему королю.

Мартин затаил дыхание: кажется, он все же услышит от этого опьяневшего после голодовки бастарда то, что ему нужно. Недаром же он умел хорошо слушать, и обычно люди, сами того не замечая, выкладывали ему многое из того, что обычно скрывали.

Белобрысый Фиц-Годфри, навалившись на стол, придвинулся к рыцарю и поведал, что как только ему становится известно что-либо важное, он немедленно посылает весточку своему королю. Работая на стене или шатаясь по городу, он слышит многое из того, что не предназначено для чужих ушей. Лук и стрелы он раздобыл у погибшего сарацина, а пока таскал известь и камень на стену, сумел высмотреть, в какой стороне развевается вымпел Лузиньянов. С наступлением темноты он достает из тайника лук и посылает стрелу с прикрепленным к ней донесением — да так, чтобы она упала в точности перед шатром короля Гвидо. И не было случая, чтобы он промахнулся, ибо в Аскалоне его, Мартина Фиц-Годфри, все знают как лучшего стрелка!

Бастард горделиво выпрямился, едва не потеряв равновесие.

Мартину пришлось усадить его на место и утихомирить.

На сегодня он узнал достаточно. Чутье его не подвело, и этот парень и впрямь может ему пригодиться. Но сейчас им пора разойтись. Желудок Фиц-Годфри, судя по его позеленевшему лицу, уже с трудом удерживал скверное пойло, и едва Мартин вытащил его из духана на улицу, тотчас избавился от своего содержимого. Направив нетвердо стоявшего на ногах невольника в сторону полуразрушенной патриархии, Мартин посоветовал ему поторопиться, если он не хочет отведать кнута. Тот, расчувствовавшись, попытался обнять рыцаря и на прощание объявил, что каждый вечер его можно найти у собора Святого Андре, где он молится Христу и Пресвятой Деве вопреки злокозненным псам-сарацинам!

«Однако порки ему сегодня не миновать», — подумал Мартин, провожая взглядом нового приятеля, выписывавшего зигзаги по мостовой, пока тот не исчез в темноте.

Ночью Мартин долго лежал без сна, раздумывая, как использовать полученные от аскалонца сведения.

Утром он снова обошел вокруг дома Сарры, запоминая мельчайшие детали. Снаружи он выглядел неказисто и мрачновато: глухие стены, прочная ограда, заложенные кедровыми брусьями ворота, выходящие в переулок близ Королевской улицы. Туда же смотрело единственное окно — узкое и длинное, с арочным перекрытием. Чтобы войти, обитатели пользовались решетчатой калиткой в ограде возле ворот.

Но при том что дом снаружи выглядел неброско, внутри это был настоящий дворец: жилые помещения обрамляли прямоугольный внутренний дворик с садом, мавританскими галереями с легкими колоннами из сахарно-белого африканского мрамора и водоемом, окруженным цветущими розовыми кустами. Внутреннее убранство покоев отличалось роскошью: арки переходов скрывали парчовые и муслиновые занавеси, мозаичные полы повсюду были устланы коврами, мебель из редких пород дерева была изящна, и повсюду глаз натыкался на драгоценные вазы для цветов и позолоченные курильницы для благовоний. Здесь было приятно укрыться от зноя: окна, выходившие на галереи, затеняли резные решетки из ливанского кедра, а удобные диваны с множеством бархатных расшитых подушек словно приглашали к отдыху и неспешной беседе. Имелась в доме и баня с глубоким бассейном, куда по трубам подавалась теплая и холодная вода, а сад во внутреннем дворике, помимо цветущих роз, украшали раскидистые финиковые пальмы, дававшие тень даже тогда, когда солнце стояло в самом зените.

Некогда муж Сарры, купивший и заново отделавший этот особняк вблизи королевского замка, имел большие амбиции. Супруги жили здесь, окруженные комфортом и роскошью, в их доме нередко бывали весьма влиятельные люди — начиная с барона Ибелинского и графа Триполи и заканчивая эмирами султана Саладина. От такого жилища в самом сердце богатой Акры не отказалась бы и венценосная особа, но госпожа Сарра только и ждала часа, когда она наконец-то сможет покинуть его вместе с детьми и внуком, который со дня на день должен появиться на свет. Ибо оставаться здесь становится все опаснее.

Ближе к вечеру Мартин отправился на поиски вчерашнего знакомца. Тот оказался на месте — у собора Святого Андре. Фиц-Годфри молился усердно, но лицо его было в синяках и распухло от побоев. Мартин, приблизившись, не стал ни о чем расспрашивать, только негромко произнес:

— Я больше не стану поить тебя вином, раз ты разучился его пить. Но если то, что ты мне вчера наговорил, правда и ты действительно можешь пустить стрелу с донесением к шатру короля Гвидо, сделай это еще раз, ибо мне стало доподлинно известно, что у коменданта аль-Машуба больше не осталось ни одного снаряда с зажигательной смесью.

Не дожидаясь ответа, Мартин удалился.

Он был невысокого мнения об уме этого парня, но Фиц-Годфри должен сообразить, как важно такое сообщение для крестоносцев. Если, конечно, он не просто хвастался вчера во хмелю…

Похоже, не хвастался, подумал Мартин через пару дней, когда осадные башни из лагеря крестоносцев бесстрашно двинулись к стенам Акры.

Зрелище было грандиозное: циклопические сооружения медленно, шаг за шагом, приближались к городским стенам, для чего требовались отчаянные усилия сотен людей, приводивших их в движение. Колеса платформ, на которых были установлены башни, увязали в рыхлой песчаной почве; сами башни угрожающе скрипели и подрагивали, а сарацины осыпали их множеством зажигательных стрел, которые, впиваясь в обмазанные глиной сырые шкуры, не причиняли башням никакого вреда. Зато укрытые за огромными мантелетами[134] на ярусах башни христианские лучники и арбалетчики отвечали таким плотным огнем, что защитникам крепости приходилось укрываться за зубцами стены. Одновременно несколько мощных катапульт начали метать в город горящие бочки со смолой, и в расположенных у восточной стены кварталах начались пожары.

В небо над Акрой поднялись столбы едкого черного дыма, ветер нес его на стены, и сквозь эту удушливую завесу сарацины видели, как неотвратимо приближаются чудовищные громады осадных башен, а у них не было ни капли нефти, которая не раз выручала их раньше!

Единственным, что оттягивало развязку, было то, что колеса тяжеловесных башен постоянно застревали в песке, и к вечеру им удалось преодолеть только половину расстояния до стен крепости. Этого оказалось достаточно, чтобы воины оборонявшегося гарнизона смогли обрушить на головы латников-пехотинцев, толкавших башни, пропитанные маслом вязанки хвороста с привязанными к ним пучками горящей пакли. Многие крестоносцы из-за этого получили страшные ожоги и начали разбегаться, а сама башня загорелась изнутри и вспыхнула, словно гигантский факел, под ликующие вопли плясавших на стенах сарацин.