Лазарит - Симона Вилар

— Крестоносцы закончили постройку громадной баллисты, которую нарекли «Праща Господня», и каждая посланная ею в сторону Акры глыба дробит стены укреплений, словно они не из прочного камня, а из хрупкого дерева, — сокрушался Иегуда. — Не менее ужасны и осадные башни, которые ныне возводят в центре лагеря. Их три, и король Ричард повелел обтянуть каждую сырыми буйволовыми кожами, а снаружи обмазать толстым слоем мокрой глины, чтобы уберечь от снарядов с горящей нефтью. К счастью, сей безумец не ведает, что зажигательной смеси у защитников Акры больше нет и мы не можем сообщить об этом султану, так как в Голубиной башне не осталось почтовых голубей. А Саладин все шлет своих крылатых гонцов и приказывает во что бы то ни стало держаться!

— Значит, король Англии уже восстал с одра болезни? — полюбопытствовал Мартин.

— Не вполне. Он по-прежнему болен, но горит желанием сражаться и велит выносить себя на носилках к осадным орудиям, а время от времени ему подносят заряженный арбалет, чтобы он мог выпустить стрелу-другую в защитников Акры. И это поистине жестокое оружие — оно пробивает любые доспехи и наносит такие страшные раны, каких мне прежде не приходилось видывать.

— Бог Моисея, помилуй сотворенных тобою! — ахнула госпожа Сарра.

— Но есть и добрая новость, — усмехнулся в бороду лекарь. — Захворал король Филипп Французский. И болезнь его протекает крайне тяжело.

— А вы, господин Иегуда, оказывается, неплохо осведомлены о том, что творится в стане крестоносцев! — заметил Мартин.

На закате он отправился проводить лекаря к цитадели тамплиеров — Темплу. Эта крепость в крепости находилась вблизи берега моря. Именно там располагалась резиденция коменданта гарнизона аль-Машуба — охромевшего из-за раны, но продолжавшего отважно защищать Акру.

На обратном пути Мартину пришлось обогнуть огромный храм с остроконечным шпилем — тот, что привлек его внимание, когда он под покровом ночи пробирался в город из лагеря крестоносцев. Теперь он знал, что это за сооружение: до сарацинского завоевания оно носило имя святого Андре, а ныне собор был превращен в мечеть. Призыв муэдзина уже отзвучал, народу перед мечетью было немного, возможно, поэтому его внимание привлекла фигура застывшего перед порталом собора светловолосого невольника в отрепьях. Он тотчас узнал его: это был тот самый Мартин-аскалонец, которого стражники жестоко избили плетью у него на глазах.

Закат догорал, улицы Акры наполнялись сумраком, грохот и гул валунов, крушащих укрепления, наконец-то затих. Соименник Мартина стоял неподвижно, обратив лицо к храму, сложив руки перед грудью и беззвучно шевеля губами. Похоже, он взывал в тишине к своему Богу.

Мартин остановился поодаль, дождался, пока тот закончит молиться, а затем неторопливо последовал за светловолосым невольником. Аскалонец не узнал его, ибо после памятной стычки со стражей, когда Мартин также получил удар плетью, он разгуливал по городу в обличье мусульманина: тюрбан, полосатый халат, широкие шаровары, заправленные в мягкие сапоги. Бороду он давно не брил, она была гораздо темнее его выгоревших волос, а лицо приобрело от солнца цвет бронзы. Его истинное происхождение выдавали только глаза — прозрачно-синие, поэтому приходилось большей частью смотреть в землю, а не по сторонам.

Мартин-аскалонец направился в припортовый квартал, где вскоре нырнул в какую-то дверь, занавешенную тканью. Из глубины помещения слышались перезвон струн и гул голосов. Мартин тотчас последовал за ним, догадавшись, что это просто духан.[133] Невольник-христианин бросил хозяину мелкую монету и получил пиалу с отваром каких-то трав. Затем он расположился в углу за низким столиком, прислонившись к стене.

В духане было еще несколько посетителей, они пили травяной чай, сидя на циновках или прямо на глинобитном полу. Все это были ремесленники, грузчики, рыбаки, — небогатый люд, добывавший свой кусок хлеба в порту и в море, но из-за осады давным-давно забывший о самом скромном достатке. Разговоры шли невеселые, один из посетителей заунывно напевал, перебирая струны, и на устроившегося в дальнем углу светловолосого невольника никто не обращал внимания. Похоже, он был тут из числа завсегдатаев.

Мартин приблизился и опустился на приземистую скамью напротив аскалонца. Тот поднял глаза, на его лице появилось растерянное выражение, а затем его брови полезли вверх — чуть ли не до самых волос, немытых и свалявшихся, словно старый войлок.

— А ведь я тебя видел раньше, — наконец проговорил он, продолжая разглядывать одетого в сарацинское платье Мартина при свете масляной плошки. — Но тогда ты выглядел как пленный воин, и я сразу выделил тебя из толпы. А теперь… — он поморщился: — Теперь, похоже, ты дал себя обрезать и продался неверным! — закончив эту тираду, аскалонец пренебрежительно сплюнул и отвернулся.

— Не суди по одежде, Мартин из Аскалона, — невозмутимо отозвался Мартин. — После того как один городской страж едва не обезобразил мне лицо, моя госпожа дала мне это одеяние, ибо не желает, чтобы ей подпортили товар для перепродажи. Но я действительно христианин и рыцарь — и такой же невольник, как ты.

Аскалонец, однако, продолжал глядеть подозрительно, и Мартину пришлось поведать, что его зовут Лоран де Фрувиль, что он родом из Нормандии и прибыл под Акру на корабле вместе с войском короля Ричарда. Однако ему не повезло, и во время первой же попытки штурма, когда он взбирался на стену по приставной лестнице, сарацины зацепили его крюком и втащили наверх, после чего выставили на продажу в галерее бывшего венецианского подворья, где теперь обычно торгуют невольниками из числа пленных. Там его купил слуга еврейки по имени Сарра, и теперь он служит в ее доме.

— Ты, опоясанный рыцарь, — и служишь тем, кто предал и продал Спасителя? Ведь иудеи не признают Христа ни Богом, ни Мессией! — возмутился белобрысый.

— Погоди, — остудил его пыл Мартин, заметив, что в их сторону начинают поглядывать. — Если не станешь шуметь, я скажу тебе, что только глупец спешит принять мученический венец, когда еще может послужить своим. А у меня есть кое-какие новости, которые следовало бы передать в наш лагерь, и поскорее. Видишь ли, приятель, в дом Сарры порой захаживает некий лекарь-еврей, пользующий коменданта гарнизона…

— Иегуда, я знаю, — перебил аскалонец. — Он врачует ногу этого злобного пса аль-Машуба.

Мартин кивнул и добавил, что время от времени подслушивает, о чем тот толкует с его госпожой, поэтому…

Он умолк, заметив, как лихорадочно засверкали серые глаза его соименника. Тот, однако, сообразил, что новый знакомец не спешит выкладывать известные ему секреты, и вздохнул: