Деньги, банковский кредит и экономические циклы - Хесус Уэрта де Сото

Более важным является то, что Молина – задолго до Торнтона (1797) и Пеннингтона (1826) – сформулировал следующее принципиальное положение. Фактический рыночный объем денежных сделок не может быть достигнут с помощью того количества наличных, которые на этом рынке переходят из рук в руки, если бы не существовало денег, создаваемых банками путем открытия депозитных счетов, против которых их владельцы выписывают чеки. Таким образом, финансовая деятельность банков состоит в создании новых денег ex nihilo (в форме банковских депозитов), которые и используются в сделках. Молина формулирует это явным образом: «Большинство сделок, реализованных путем авансирования, осуществляется с использованием подписываемых документов, поскольку не существует ни такого количества денег, которое позволяет продать это огромное количество товаров за наличные, если они должны оплачиваться, ни такого количества сделок, которые возможны при оплате исключительно за наличный расчет»[638]. Наконец, Молина проводит резкое различие между такими операциями, которые предполагают предоставление ссуды, поскольку предполагается временная отсрочка погашения задолженности, с одной стороны, и операциями с оплатой наличными, которая осуществляется с помощью чека или банковского депозита, с другой стороны. Он резюмирует: «Мы должны предупредить о том, что вещь не может считаться приобретенной в кредит, если деньги за нее берутся с банковского счета, даже в том случае, если наличные не уплачиваются немедленно, поскольку банкир оплатит причитающуюся сумму в момент закрытия рынка, если не ранее»[639].

Хуан де Луго, в свою очередь, твердо придерживался доктрины де Молины и рассматривал банковские вклады как заем до востребования, или mutuum, который банкир может использовать в своих частных деловых операциях до тех пор, пока вкладчик не потребует его возврата[640].

Молина и Луго настолько запутались в правовых основаниях договора банковского вклада, что фактически они утверждают, что для каждой стороны этого договора он имеет разную правовую природу, а именно, что нечто может одновременно быть вкладом (для вкладчика) и займом (для банкира). Очевидно, оба эти теоретика не усматривали противоречия в такой позиции. Испытывая априорное уважение к банковскому делу, они ограничивались тем, что предупреждали банкиров вести дела «благоразумно», так, чтобы в соответствии с законом больших чисел всегда поддерживать ликвидность на уровне, достаточном для удовлетворения «обычного» уровня требований вкладчиков о возврате вкладов. Они не сумели осознать, что требуемое ими качество – «благоразумие» – не является объективным критерием, адекватным непосредственной деятельности банкиров. Это качество, разумеется, не совпадает со способностью банкиров в любое время по первому требованию вернуть все вклады до востребования. Молина и Луго были весьма осторожными, указывая на то, что банкиры совершают «смертный грех», когда они небрежно относятся к средствам своих вкладчиков или используют их для рискованных спекуляций, даже если такие операции оканчиваются благополучно и банкиры оказываются в состоянии вернуть деньги вкладчиков вовремя[641]. Более того, выполнение требования быть благоразумным не является достаточным условием – банкир может быть весьма благоразумным, но недостаточно проницательным или ему может просто не повезти в делах, и когда подойдет время платить, у него окажется дефицит ликвидности, и он не сможет вернуть вклады[642]. Возникает еще один вопрос – а какой уровень благоразумия является приемлемым? На него, очевидно, нельзя дать объективного ответа, которым можно было бы руководствоваться в банковской деятельности. Более того, как было показано в предыдущих главах, закон больших чисел неприменим для банковского дела с частичным резервированием, поскольку кредитная экспансия, присущая такой банковской практике, ведет к повторяющемуся циклу бумов и спадов, неизбежно порождающему трудности для банков. В действительности банковский бизнес как таковой порождает кризисы ликвидности и тем самым распространяющуюся неплатежеспособность банков. При любой степени благоразумия, когда вдруг наступает кризис, весьма вероятной становится неспособность банка платить, т. е. банк приостанавливает платежи. Даже если в конце концов всем его вкладчикам повезет и они получат свои деньги, в самом лучшем случае это произойдет после длительного процесса ликвидации, в ходе которого [экономическая] роль вкладчиков изменяется. Они теряют способность немедленного доступа к своим деньгам и превращаются в вынужденных заимодавцев, у которых нет иного выбора, кроме как отложить изъятие своих вкладов до тех пор, пока не завершится процесс ликвидации.

Томас де Меркадо определенно руководствовался этими соображениями, когда подчеркивал, что принцип благоразумия де Молины и Луго является требованием, которому на практике не удовлетворяет ни один банк. Представляется, что Томас де Меркадо прекрасно понимал, что этот принцип не может служить практическим руководством для того, чтобы гарантировать платежеспособность банка. Более того, раз этот принцип не является действенным средством обеспечения платежеспособности и поддержания ликвидности, банковская деятельность с частичным резервированием не в состоянии исполнить декларируемые обязательства [перед вкладчиками] в любой ситуации.

Не так давно к теории банковского дела, развивавшейся схоластами прошлого, обратились два экономиста-иезуита. Один из них исследовал эту доктрину с позиций банковской школы, другой – с позиций денежной. Первый ученый – это испанский иезуит Франциско Бельда, автор интересной статьи «Этика создания кредита в соответствии с доктриной де Молины, Лесио и Луго» (“ética de la creación de créditos según la doctrina de Molina, Lesio y Lugo”)[643]. Отец Бельда считает очевидным, что «из описания де Молины следует, что в случае с банками имеет место истинное создание кредита. Вмешательство банков ведет к созданию новой покупательной способности, не существовавшей до этого. Одни и те же деньги одновременно используются дважды – банк использует их в своих деловых операциях точно так же, как и вкладчики. В итоге количество средств обмена, находящихся в обращении, в несколько раз превышает реальное количество денег, и банк извлекает выгоду из всех этих операций». Более того, согласно Бельде, де Молина считает, что «…банкиры могут вести законные деловые операции, используя для этого вклады своих клиентов, если дело ведется благоразумно и отсутствует риск оказаться не в состоянии исполнить свои собственные обязательства в срок»[644]. Кроме того, Бельда считает, что Хуан де Луго предлагает «…полное описание практики менял и банкиров. Мы находим здесь явное одобрение создания кредита, хотя формальное описание возникновения созданного кредита отсутствует. Банки ведут деловые операции, используя средства, хранящиеся на вкладах своих клиентов, причем клиенты в то же самое время не отказываются от пользования своими деньгами. Банки увеличивают количество платежных средств путем предоставления кредитов, учета торговых векселей и других финансовых услуг, предоставляемых ими на деньги третьих лиц. Все это приводит к тому, что покупательная способность рынка выходит далеко за пределы, соответствующие первоначальным вкладам металлических денег»[645].