Страсти по Лейбовицу. Святой Лейбовиц и Дикая Лошадь - Уолтер Миллер

— «Навечно, по повелению Мельхиседека», как они говорят. Но он был отлучен. И не мог принять мою исповедь.

— Как его зовут?

Помедлив, Чернозуб отрицательно покачал головой, жалея, что вообще завел этот разговор. Работая переводчиком в Секретариате, он узнал, что отец и-Лейден, с которым вместе он ехал до Побии и отец Омброз, наставник и капеллан клана Маленького Медведя — одно и то же лицо.

— Я его с кем-то спутал, — сказал он. — И должно быть, забыл имя.

— Ну так ты идешь?

— Сейчас, только оденусь.

Аудитория вмещала в себя порядка двух тысяч человек. Четверть мест впереди была отгорожена для кардиналов и их свиты, но когда колокол кампуса пробил три часа, половина мест еще были пусты. Еще четверть была зарезервирована для ближайших помощников кардиналов, священников и писцов — им полагалось делать заметки, а в остальное время маяться бездельем. Половина из оставшихся мест была открыта для прелатов меньшего ранга, преподавателей, священников, монахов и студентов — именно в таком порядке предпочтения. Предложение было явно выше спроса. Чернозуб с Аберлоттом, которые пришли пораньше, заняли места сразу же за кардинальской челядью и никто не попросил их пересесть подальше. На сцену вышло несколько человек. Чернозуб узнал главу семинарии и человека в белой тунике и наплечнике с черным капюшоном, известного доминиканца, который, скорее всего, был главой Ордена с западного побережья. Внезапно Чернозуб сполз пониже на сиденьи. Из-за кулис вышел аббат Джарад кардинал Кендемин и занял место недалеко от доминиканца. Они радостно раскланялись друг с другом, обменялись поцелуями и, перегибаясь через пустое место, разделявшее их, шепотом начали оживленный обмен мнениями.

— Что случилось? — спросил Аберлотт, глянув сверху вниз на Чернозуба, который едва ли не лежал на полу.

Когда где-то над головой пробило четверть часа, Риотт с напряженным лицом встал и произнес: «Итак, мы начинаем». Несколько человек по соседству вскочили на ноги. Чернозуб придержал Аберлотта за рукав: «Сиди, клоун». Человеком, который вышел на подиум, был президент колледжа. Он коротко поприветствовал собравшихся, затем предложил кардиналам собрать своих слуг вокруг себя, так что часть аудитории переместилась вперед, занимая пустые места. Аберлотт перекрыл своим массивным корпусом место слева от себя и сказал человеку, который на него нацелился, что оно уже занято, а когда в аудитории воцарилась тишина, он повернулся подозвать Вушина, стоявшего у задних рядов, но Топор отрицательно покачал головой. Его присутствие означало, что кардинал Коричневый Пони где-то поблизости. Старый воин стал личным телохранителем Красного Дьякона и скоро должен был перебраться в крыло для прислуги в доме кардинала.

Первым оратором был доминиканец, представленный как Дом Фридейн Гониан, аббат Гомара, генеральный директор ордена проповедников в Орегоне.

— Ты суть Петр, — для начала объявил он, а затем произнес проповедь, которая началась с волнующих призывов к единству, но вскоре перешла к проклятьям на головы изгнанных отщепенцев и на тех, кто вернулся, но продолжает вещать о мирских благах. Позже, днем, его видели в рясе, заляпанной пятнами грязи, которой его забросали из окна второго этажа дома в торговом квартале.

Следующим президент представил генерала ордена святого Игнация в Новом Риме отца Корвани, который явно перевалил на седьмой десяток, но продолжал оставаться стройным и привлекательным. Его элегантная карета и обаяние личности, как ни странно, напомнили Чернозубу хозяина. Как и у Коричневого Пони, на лице Корвани постоянно гостила искренняя улыбка; ее исчезновение производило потрясающее воздействие. Он лишь несколькими словами поприветствовал их светлости и перестал улыбаться.

— Вне всякого сомнения, тут произошла ошибка, — сказал он. — Прошу потерпеть меня еще несколько секунд, — оставив кафедру, он спустился по ступенькам, ведущим в зал и смело взял за руку ее светлость кардинала Балдирк, аббатиссу Н’Орка. — Прошу вас, — сказал он. — Для вас есть место на подиуме.

Разинув рот, Балдирк позволила препроводить себя на сцену. Среди кардиналов раздался ропот удивления и даже несколько приглушенных возгласов возмущения, ибо Корвани не был даже членом Священной Коллегии. Президент не мог скрыть выражения крайнего изумления на лице.

— Видишь? Ну, что я тебе говорил? — прошептал Аберлотт монаху. — Бьюсь об заклад, что это место предназначалось кардиналу Ри.

Аббатисса расположилась между Джарадом и доминиканцем, что не доставило удовольствия никому из них, но в любом случае Корвани обрел репутацию самого либерального и галантного из всех прелатов. Он снова просиял улыбкой и представил аудитории своего ученого собрата, члена его же ордена святого Игнация, который выступит вместо него. Им оказался Урик Тон Йордин, который был священнослужителем и в то же время профессором истории светского университета Тексарка. Он был высоким, седым человеком в очках пятидесяти с лишним лет и, как выяснилось, еще и членом передовой группы архиепископа Бенефеза. Его манера разговора подобала скорее лекционному залу, чем кафедре.

— Вот что остается непонятным среди частых причин возникновения ереси в Церкви, — сказал он. — Континент был естественным образом разделен силами природы. Всегда существовали две церкви, если позволено так выразиться, достопочтенные господа: одна на Западе, другая на Востоке. Пока папа обитал в Новом Риме, что стоял на Грейт-Ривер, он находился в таком отдалении от этого региона, так далеко от Запада, словно Новый Рим располагался в Атлантике. С тех пор как папство обосновалось у подножия этих гор, западная Церковь обрела великое исцеление, ибо ее проблемы стали ближе и понятнее. И после событий в Орегоне это должно быть вам совершенно ясно.

Чернозуб видел, как два западных епископа, сблизив головы, стали перешептываться. Странно было слышать, как один из присных Уриона Бенефеза начал с того, что признал истинность тех доводов, которые западники пускали в ход для поддержки папства в Валане. Но такой подход первым делом успокоил их.

— Понимание проблем, беспокоящих Запад, — продолжил Тон Йордин, — пришло, когда мы наконец проделали путь, который до установления мира в провинции выпадал на долю наших посланников. В начале этого тысячелетия человек, необдуманно решивший в одиночку путешествовать из Нового Рима на запад, проделывал следующий путь: к югу по лесным дорогам, огибая Долину рожденных по ошибке, затем к Заливу и параллельно побережью — к Брейв-Ривер. Перебравшись через реку, он должен был выбраться на королевскую дорогу, которая, охраняемая королевскими солдатами, через пустыню вела на запад; оказавшись в пределах дальнего Запада, он снова поворачивал на север. Одинокий путешественник, направлявшийся на восток, петлял точно так же. Почему? — он вскинул над головой пачку бумаг. — В прошлом месяце я получил копии документов, составленных сто сорок восемь лет назад. Они повествуют, как в те времена силами воинских частей Папской Гвардии осуществлялось сопровождение папских легатов и других посланников, которые ехали самой прямой дорогой через Высокие равнины. Не беспокойтесь. Я не собираюсь их вам зачитывать, хотя любой, кто захочет ознакомиться с ними, получит такую возможность. По этим правилам эскорт состоял из сорока тяжело вооруженных всадников под командой капитана и отряда из двадцати лучников, легко вооруженных мечами и алебардами. Регулярное патрулирование осуществлялось лишь вдоль некоторых дорог, доступных для передвижения, но не вдоль рек и не на бродах. Когда партия была готова двинуться в путь, ее отправка задерживалась, пока один человек, капитан, не принимал решения сниматься с места. И вы догадываетесь, почему? В те времена порой встречались настолько тупоголовые личности, что они пускались в дорогу в одиночку или в составе маленьких вооруженных групп. С таким же успехом можно было выходить в море на гребной лодке. И если бы даже безбрежный океан травянистых прерий, который первым лежал на пути к западу, а затем пустыни и солончаки, преграждавшие путь к горам, — если бы даже все эти пространства были бы совершенно необитаемыми, то и тогда путешествие было бы достаточно опасным. Весь континент разделен естественным образом, достопочтенные лорды, силами природы. И сегодня на открытых долинах бушуют жестокие ветры и ураганы, свирепствуют морозы. Там нет ничего, кроме земли, неба, травы и ветров. Там негде укрыться. Куда бы человек ни смотрел, он со всех сторон окружен далеким горизонтом, и лишь колышатся под ветром волны огромного океана травы. В давние времена по этим травянистым землях бродили лишь жестокие пастушеские племена, выпасавшие стада своих диких мохнатых коров. Они грабили путников и с наслаждением подвергали их пыткам; они живьем снимали кожу с посланников, свежевали их и поедали внутренности несчастных. Или обращали их в рабство. И должен добавить, что те из вас, которые по пути сюда только что пересекли равнины — при всем сочувствии к трудностям, которые вам пришлось перенести по пути — вы видели лишь потомков этих каннибалов. И если вы не столкнулись с бандой разбойников, вас никто не подвергал унижениям. Но их предшественники и были причиной столь экстраординарных правил, которые я держу в руках. Эти пастухи остались столь же дикими и жестокими, но они позволяют вам беспрепятственно путешествовать. И пусть даже Западная Церковь, как мы все признаем, хранит верность истинному наместнику Христа на земле, который по традиции обитает к востоку от равнин, в вопросах веры, морали и учений она всегда придерживалась независимых воззрений, что мы знаем из истории жителей Орегона. Если вы сомневаетесь, отсылаю вас к трудам Дюрена.