Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945 - Вера Павловна Фролова

– Что это значит? – заорал он, щелкнув включателем и увидев, что все еще лежат в своих кроватях. – Вы, что, не знаете, что должны отправиться на окопы?! Наглость какая! Сейчас же собирайтесь, пока сюда не пришла полиция! Лербасы, фаули…

– Позвольте… Но нам же не нужно сегодня ни на какие окопы, – с возмущением, не делая попытки вылезти из-под одеяла, возразила я. – Вы же сами сказали – с ними покончено. Ведь уже в прошлое воскресенье никуда не ходили.

– Покончено?.. Когда я сказал? Покончено с первой траншеей, а сегодня вы отправитесь в другое место. В воскресенье же вам специально дали отдохнуть. Давайте, быстрей собирайтесь! – снова повысил голос Шмидт. – Чтобы ровно в восемь были уже на обычном месте!

– У нас Сима заболела – всю ночь кашляла, – сказала я. – Можно ей остаться дома?

– Никаких болезней! – отрубил Шмидт. – Моду взяли – то одна, то другая! За несколько часов ничего с нею не случится. Наоборот, только польза будет: поработает как следует лопатой, разогреется – быстрей поправится.

Ну не гад ли, а?

Собирались впопыхах, при этом на все корки поносили Адольфа-второго. Утешало только одно: видно, на Восточном фронте произошло что-то значительное, появились какие-то изменения, иначе они не стали бы пороть такую горячку.

Площадка перед полицейским участком была уже заполнена людьми. Быстро построили в колонну, погнали вперед. Вскоре к нам присоединились Вера, Галя и Нина. Вера посетовала, что в спешке ничего не могла взять для наших пленных, лишь в последний момент сумела стащить из-под носа своей «колдовки» пачку маргарина. У нас троих тоже было негусто – немного хлеба, да я еще прихватила несколько «дерунов», что оставались от вчерашнего ужина. Что же делать – ведь мы не предполагали, что для нас снова начнется «окопная эпопея». Успокаивали себя тем, что, может быть, русских пленных и не пригонят сегодня сюда.

Новая, отмеченная красными флажками по ровному снежному полю «линия Маннергейма» оказалась почти сразу за деревней и проходила вблизи усадьбы Насса. Работать было трудно. Сухой, сыпучий снег сразу набился в клемпы, неприятно холодил ноги. Смерзшуюся, как цемент, землю сначала долбили ломами, затем лопатами отбрасывали в сторону. Вдобавок нам попался каменистый участок, лопата то и дело скребла по заледенелым булыжникам.

Вскоре мы издали увидели русских пленных. На этот раз их поставили почти в конце траншеи. Чуть ближе к нам работали английские и французские военнопленные.

В первый же перерыв мы четверо побежали к нашим знакомцам, но, как я и предчувствовала, нас постигла неудача. Вахманом был опять тот рыжий придурок, он даже не стал нас слушать, твердил, как попугай: «Ист ферботен!»[49] Я попросила вызвать кого-либо из красноармейцев, чтобы передать им хотя бы то немногое, что мы принесли, и тоже получила отказ. Так и ушли ни с чем, ругая на чем свет стоит этого тупицу.

Когда проходили мимо французов, услышали громкий, возбужденный разговор. По-видимому, происходило какое-то выяснение отношений между группой пленных и двумя вахманами, что с крайне недовольным видом стояли тут же. Среди французов я заметила Роже – его черноволосую голову с белыми, как снег, висками не спутаешь ни с чьей другой. Роже тоже увидел меня. «Привет! – крикнул, улыбаясь. – Как жизнь?»

– Аллес нормалес[50], – ответила я. – Живем надеждами.

– Все правильно! Скоро наши надежды сбудутся. – Не обращая внимания на немцев, он поднял вверх обе руки, соединил их в пожатии. – Ты слышала? Россия и Франция теперь вместе!

– Да, мы знаем! – Я тоже сцепила ладони вытянутых рук. – Руссланд унд Франкерай – фрейндшафт! Россия и Франция – дружба!

Этот эпизод несколько поднял настроение, а вскоре оно повысилось еще на несколько ступеней. Во время второго перерыва к нам неожиданно явилась неразлучная «троица» – Димка, Анатолий и Владимир. Объяснили, что пришел другой вахман и разрешил им повидаться с нами. Они были рады, а нас в это время охватила неловкость – ведь мы-то, четыре идиотки, от досады и от злости успели уже слопать почти все, что у нас имелось. Осталась лишь одна Веркина пачка маргарина… Ребята шутили, посмеивались над нами, мол, бросьте вы оправдываться, ну, съели и съели, сами-то, небось, тоже не слишком сытые. Мол, нам ничего не нужно, вот повидаемся с вами – и хорошо.

Но в конце концов, и правда все оказалось хорошо. Узнав, что к нам пришли русские пленные, отовсюду быстро сбежались «остарбайтеры», поляки. Почти у каждого что-то нашлось из съестного, и вскоре карманы наших гостей заполнились разной снедью.

К сожалению, разговаривать долго не пришлось. Перерыв подходил к концу, и ребята заторопились обратно. Мы передали им известные нам фронтовые новости, вместе порадовались, что, может быть, уже недолго осталось ждать, что, может быть, уже скоро, скоро… Они ушли, и вроде бы мороз стал помягче, и ветер умерил свою прыть.

После окопов мама, Сима и Лешка отправились домой деревенской улицей, а я, Вера и Галя решили проводить Нину и, прошагав несколько десятков метров по целине, выбрались на наезженную санями полевую дорогу, ведущую прямо к усадьбе Насса. Сознаюсь, у меня была тайная мысль, вернее, тайная уверенность, что встречусь с Джоном, и это произошло. Наверное, он из окна своего лагеря уже давно, когда мы еще пробирались по целине, заметил нас, вышел навстречу. Я увидела Джона издалека, но, конечно же, не подала вида, а вскоре и девчонки увидели его.

– Смотрите-ка, никак это политзаключенный топает? – удивилась Вера и закричала: – Эй, арестант, ты чего тут потерял? Твое дело – сидеть под замком, отбывать наказание. – (Знала бы она, как он сидит под замком!)

– Ты права. Я действительно кое-что потерял здесь, а сейчас нашел, – засмеялся Джонни и после дружеских приветствий предложил: – Пошли к Степану. Отогреетесь там немного. Посмотрите-ка, вы же совсем замерзли – вон какие носы у всех красные.

Мне казалось неловким идти в гости в столь затрапезном виде, и я не знала, что ответить, а Вера спросила:

– А кто там есть сейчас?

– Никого. Пока никого. Позднее, наверное, соберутся те, кто и всегда бывает. Степан уже вернулся с окопов, теперь он с Генкой на скотном дворе. Дома лишь одна старая матушка. Кстати, у нее чайник горячий на плите.

Вот это, последнее, подействовало на Веру, пожалуй, больше всего, и она, обернувшись, подмигнула нам: «А что, девчонки? Пошли…»

В доме Степана было тепло, чисто. «Бабця», сидя в одиночестве за столом, раскладывала пасьянс. Мы, скинув в коридоре свои окопные одежки, тотчас подсели к ней: «Анастасия Ивановна, погадайте нам…» Но Джон решительно отстранил карты: «Нет, нет. Сначала – чай, а все