Власть и наука - Валерий Сойфер

Случай для отмщения мог представиться во время очередной встречи начальства в Кремле. Из газетных сообщений мы можем до известной степени восстановить события тех дней. 1 августа в Кремле открылась сессия Верховного Совета СССР, продолжавшаяся до 7 августа. Фотографии членов руководства партии и правительства и восседающего на верхней трибуне -- над ними -- Лысенко появились в газетах и первого и второго августа. Сессия одобрила включение в состав Советского Союза прибалтийских государств и Закарпатской Украины, Молотов выступил с докладом о внешней политике Советского Союза (5). Известно, что именно на таких встречах многие вопросы обсуждаются и предрешаются теми, кто не хочет делать что-то открыто. Как бы невзначай, несколькими фразами, можно обменяться мыслями и наболевшими вопросами с руководителями, и сделать это вне глаз и ушей секретарей, помощников и других возможных соглядатаев и прослушивателей телефонов. Во время сессии у Лысенко было много возможностей обсудить щекотливые вопросы с высшими руководителями, не привлекая к себе особенного внимания. Не здесь ли и была решена судьба Вавилова и переломлено сопротивление тех, кто еще мешал его аресту? Наверняка, последние стычки с Вавиловым подлили масла в огонь его давней неприязни к бывшему благодетелю.

В последних числах июля экспедиция Вавилова покинула Москву. Сообщение об этом появилось в "Ленинградской правде", но, как водится, для отвода глаз маршрут экспедиции был указан неправильно (6). Вавилов и его коллеги успели приехать во Львов и сразу же на машинах отправились в Закарпатье. В тот же день, 6 августа, за ними неожиданно примчался "газик" с незнакомыми людьми, одетыми в штатское. Вавилова, как они объяснили, срочно затребовали в Москву. Рядом с Николаем Ивановичем были Вадим Степанович Лехнович и Фатих Хафизович Бахтеев, которые сначала не сообразили, что это за машина и что это за люди. Мало ли за какой надобностью Вавилова вдруг затребовали срочно в Москву. Но в суматохе агенты НКВД забыли захватить личные вещи Николая Ивановича и пришлось присылать за ними (столь же срочно) еще раз машину. Люди в штатском привезли Лехновичу записку от Вавилова, собственноручно им написанную:

"Дорогой Вадим Степанович.

В виду моего срочного вызова в Москву выдайте все мои вещи подателю сего.

6/8/40 23 часа 15 минут

Н. Вавилов" (7).

Прочтя записку и увидев, как разговаривают и как ведут себя приезжие, Лехнович и Бахтеев поняли, с кем они имеют дело и куда увезли их учителя. Интересная деталь выявилась несколькими десятилетиями спустя: в письме ректору Горьковского сельскохозяйственного института А. В.Галкину старший помощник прокурора Горьковской области по надзору за следствием в органах госбезопасности, советник юстиции В.А.Колчин, отвечавший на запрос относительно судьбы профессора института Е.К.Эмме, арестованной в 1941 году, сообщил, что "накануне ареста академика Вавилова, Эмме отказалась написать на него клеветническое письмо" (8). Значит, и вдали от Москвы, чекисты набирали компромат на академика.

Конечно, проще было арестовать Вавилова в Москве, но кому дано знать, что считают для себя более простым руководители НКВД?

В судьбе Вавилова, как он правильно писал в письме к Пангало, принимали участие противоборствующие силы. Естественно, об аресте Вавилова вдали от людских глаз, в горах, НКВД в известность никого не ставил. И в Москве -- в Наркомате земледелия, и в Ленинграде было всем известно, что Вавилов уехал с важным заданием. Поэтому было подписано решение о награждении Вавилова Большой Золотой медалью ВСХВ, которая котировалась достаточно высоко (9). Конечно, награждение Вавилова, труд которого на протяжении многих лет не поощрялся даже самой скромной почетной грамотой, было встречено вировцами с радостью. И самое поразительное: сообщение об этом решении Главного Выставочного Комитета ВСХВ появилось в "Ленинградской правде" 27 августа 1940 года (10). В сообщении говорилось, что "Н.И.Вавилов, РАБОТАЮЩИЙ во Всесоюзном институте растениеводства", награжден не только медалью, но и премией в размере 3000 рублей. Эта заметка породила много радостных надежд у сотрудников Вавилова.

О том, что Лысенко не скрывал своего удовлетворения, говорит, например, сцена, описанная в воспоминаниях Глущенко, работавшего с 1939 года в вавиловском Институте генетики в Москве и имевшего, по его словам, хорошие отношения с Николаем Ивановичем. Как-то в августе 1940 года он находился на томатном участке и следил за сбором урожая (участок находился на месте нынешнего универмага "Москва" на Ленинском проспекте), как вдруг подъехала машина, и из нее вышел Лысенко.

-- Где твой директор? -- обратился он к Глущенко с вопросом.

-- Откуда я могу знать, -- ответил Глущенко, -- я его работу не контролирую. Наверно, в Ленинграде.

-- Его нет ни в Москве, ни в Ленинграде: он арестован, -- сообщил Лысенко, сел в машину и уехал. Сама цель, с которой он приезжал, была показательной.

Презент в эти дни оказался в Ленинграде, и на одном заседании его спросили в лоб, где находится Николай Иванович. Презент, любивший пустить пыль в глаза и постоянно цитировавший на память фразы из самых разных источников, порой ошарашивая присутствующих эрудицией Остапа Бендера, мгновенно выпалил:

- Отвечу словами Писания: я не сторож брату своему.

Этими словами Каин, только что убивший родного брата Авеля, ответил на вопрос Бога:

-- ... где Авель, брат твой?

Возможно, Презент хотел иносказательно заявить, что с Вавиловым покончено, но он даже не подумал, какое отвратительное впечатление производит, упиваясь победой над многолетним врагом.

Сразу же после ареста Вавилова Шунденко исчез из Ленинграда. Вынырнул он в Москве. Приехавшая в столицу профессор ВИР Е.Н.Синская столкнулась с ним в центре Москвы неподалеку от Лубянки. Недавний доцент был облачен в новенький мундир офицера НКВД. Синскую он не удостоил даже кивка головой. Глядя ей прямо в глаза, он лишь слегка улыбнулся. Как стало известно позже, он был внедрен в ВИР неспроста и выполнял там "важное государственное задание", будучи главным лицом в аппарате НКВД, отвечавшим за "Дело Вавилова". Но все это выяснилось только много лет спустя.

В постановлении на арест Вавилова говорилось:

"Установлено, что в целях опровержения новых теорий в области яровизации и генетики, выдвинутых советскими учеными Лысенко и Мичуриным, ряд отделов ВИР'а по заданию Вавилова проводили специальную работу по дискредитации выдвинутых теорий Лысенко и Мичурина... После разгрома право-троцкистского подполья Вавилов не прекращает своей к-р [контрреволюционная -- В.С.] деятельности, группирует вокруг себя своих единомышленников для борьбы с советской властью. Продвигая заведомо враждебные теории, Вавилов ведет борьбу против теорий и работ Лысенко, Цицина и Мичурина, имеющих решающее значение для сельского хозяйства СССР, заявляя, мы были, есть и будем "анти" -- на костер пойдем за наши взгляды и никому наших позиций не уступим. Нельзя уступать позицию. Нужно бороться до конца"" (11).

Примерно в то же время были арестованы руководители и ведущие сотрудники институтов хлопководства, животноводства, защиты растений и многих других. Арестовали начальника Главного свекловичного управления Наркомзема СССР Н.Ф.Скалыгу. Однако они по делу Вавилова не проходили.

Разгром ВИРа

Арест Вавилова развязал руки Лысенко. Он с удесятеренной энергией принялся уничтожать созданные Вавиловым институты.

С московским институтом -- генетики АН СССР -- все было просто. Директором его стал сам Лысенко со всеми вытекающими из этого последствиями (12): в ближайшее время все генетики -- ученики и сотрудники Вавилова, кроме троих (Т.К.Лепина, М.Л.Бельговского и его жены А.А.Прокофьевой-Бельговской), были вынуждены покинуть институт[4]. Название института теперь только номинально соответствовало своему профилю, начинка его стала чисто лысенковской.

С ленинградским институтом -- ВИР'ом -- было труднее. ВИР хоть и уменьшился в объеме, но всё равно имел почти тысячу сотрудников, к нему относились несколько десятков опытных станций, еще больше опорных участков, лабораторий, расположенных по всей стране. Во главе лабораторий и отделов стояли, как правило, известные ученые, которых просто так разогнать было нелегко даже всесильному Лысенко. Нужно было искать методы осуждения деятельности этих людей, носящие хотя бы видимость объективного разбора ошибок в работе.

"Начался свирепый разгром Института, -- вспоминает профессор Синская. -- Совещания и партийные заседания сделались невыносимыми. Каждому из нас грозила реальная опасность получить инфаркт или что-нибудь в этом роде... Одним из первых жертв террора оказался заведующий биохимическим отделом ВИР -- старый профессор Н.Н.Иванов. Он разволновался на одном из ученых советов, затем поспорил в кабинете, который хотели у него отобрать, пришел домой и сказал: "Так жить дальше нельзя". Лег и через час его нашли мертвым" (13).