Паноптикум. Книга первая. Крах - Александр Гракх

— Победой? — Орокин прищурился, выразив непонимание. — Ты о чём, Алан? Может, ты имеешь в виду миллионы загубленных жизней, положенных на алтарь империи, чьим фундаментом стала мифологизированная история?

— И это говорит тот, кто пристрелил Тиберия Предателя в его же кабинете… — усмехнулся Филипс. — Раньше ты не был таким сентиментальным…

— Дело не в сентиментальности. Мы все меняемся, Алан, — парировал Орокин, разглядывая слегка помятое лицо собеседника, — в том числе и ты. Я помню, какой ты был раньше, когда мы вместе служили под началом Мартина. Ты был весельчаком и весьма компанейским парнем, а любая солдатская попойка в нашем гарнизоне никогда не обходилась без твоего присутствия. Мы были неразлучными друзьями, сражаясь бок о бок в проклятых джунглях Южной Америки. Но уже потом, когда мы встретились с тобою в Сенате, будучи членами солдатского комитета, ты был весьма скрытен и недоверчив, хотя тогда я и не придал этому значения, считая это следствием тех двух лет, что ты провел в плену у местных партизан…

Филипс перестал ухмыляться и, запрокинув голову, посмотрел в потолок. Глубоко вздохнув, он промолвил:

— Дружба, Уэйн, весьма расплывчатая категория, накладывающая на субъектов дружбы взаимосвязанные ограничения и обязательства друг перед другом. Но, как показывает жизнь, — при этом Алан пододвинулся чуть ближе к столу и положил локти на его поверхность, — чем больше ты доверился человеку, тем больший у него соблазн тебя предать…

От Филипса не укрылся вопросительный взгляд Орокина, который, судя по всему, принял сказанное на свой счет.

— Когда я попал в плен к южноамериканским партизанам, — продолжил говорить Алан, разглядывая своё отражение на металлической поверхности стола, — судьба свела меня с Тарквинием Энквитом — таким же, как и я, невольником, сидевшим со мной в одной клетке, которая была подвешена на толстые цепи, свисающие с пальм. Ты помнишь, Уэйн, эти…

Филипс пощелкал пальцами, пока не отрыл в глубинах памяти название этого тропического дерева.

— …молалинтовая пальма, — качнул он головой, — точно… В сезон опыления, они воняли как куча трупов партизан, гниющих на обочине, привлекая стаи больших зеленых мух. Трупы хотя бы посыпали сухим хлором, но этот…

Сморщившись, Филипс выразил чувство брезгливости.

— …этот тошнотворный запах… Хотя, был в этом и плюс, так как запах цветущих пальм перебивал смрад собственного дерьма… — Филипс усмехнулся с лёгким оттенком злобы. — В плен мой сосед попал на первом месяце контрактной службы — мечтал о месте клерка в каком-нибудь захудалом правительственном учреждении, поэтому находил какой-то романтизм в своём положении, подшучивая над невзгодами, постигшими нас на этой войне… Всё говорил, что армия нас ищет…

Алан негромко рассмеялся.

— В его розовых представлениях, надо отметить, было весьма весело бывать: розовые штурмовики, розовые спасательные команды и розовый, мать его, Император Тиберий, каждое утро спрашивающий у своего секретаря — не нашли ли рядового Тарквиния Энквита? — даже невозмутимый полковник чуть улыбнулся, услышав сарказм Алана.

— Ещё Тарквиний мечтал… — немного растянув окончание, продолжил говорить бывший глава Спектрата. — Мечтал, как увидит своих двоих детей, как обнимет свою жену и родную мать… Он вообще, по своей натуре, был каким — то мечтателем, но его веселый нрав и анекдоты поддерживали меня на плаву, что позволяло мне окончательно не свихнуться в этой помойке. Так мы просидели около года, пока мне не представилась возможность побега, которым я непременно воспользовался…

Как — то раз, одной лунной ночью я наслаждался прохладой, опершись спиной на прутья клетки. Мой сосед по несчастью давно уже спал, отдыхая от жары, стоявшей целый день… Внезапно показался охранник, который напился до такой степени, что в полуобморочном состоянии еле дополз до поста и, упав на землю, мгновенно уснул. Через прутья клетки я увидел то, что меня весьма воодушевило — ключи! Связка ключей свисала из кармана штанов этого ублюдка, отчего мне стало даже весьма дурно, так как сердце бешено заколотилось, отдавая стуком в виски. Но не вид ключей, заставил меня так мандражировать, а идея о том, как их можно было достать…

Еще в самом начале моего пленения я заметил, что пол клетки был обит досками, державшимися лишь на ржавых гвоздях. Одну из них я сумел расшатать за счёт собственного веса. Наступая на её края, я делал вид, что разминаю затекшие ноги, чтобы охрана ничего не заподозрила. Полгода последовательного труда принесло свои плоды — мне удалось вынуть небольшой гвоздь. Вставив его обратно в отверстие, я надеялся при случае им воспользоваться.

И вот, когда я глядел на соблазнительные ключи, торчащие из штанов спящего охранника, мне пришла идея согнуть расшатанный гвоздь в крючок и привязать к верёвке, которую я сплёл из длинных соломинок, выбранных из кучки прелого сена, служившего мне лежаком…

Филипс на мгновение замолчал, будто вспоминая то, как орудовал данной конструкцией.

— Когда я, наконец, подцепил ключи и аккуратно вытащил их из кармана, моему ликованию не было предела… Но при подъёме наверх подгнившая солома, выполнявшая роль веревки, оборвалась, а связка ключей упала на землю, вызвав металлический звон, от которого я в ужасе замер… Хорошо, что охранник был смертельно пьян, поэтому этот досадный инцидент никто не заметил. Я не хотел получить хлыстом по спине и провести остаток дней в выгребной яме, поэтому начал лихорадочно соображать, где взять новый крючок.

Разбудив Тарквиния, я шёпотом поведал ему о своей неудаче, и он, к моей неслыханной радости, нашёл выход из ситуации: вынул изо рта зубной мост, вполне годный для металлической закорючки. Я лихорадочно сплёл новую веревку, после чего сумел затянуть злополучные ключи наверх, в клетку.

Когда мы неслись по джунглям прочь от лагеря партизан, я впервые за этот год почувствовал, что моя жизнь принадлежит полностью и только мне. Несмотря на изрядно подорванное здоровье, я бежал по джунглям до тех пор, пока не рухнул навзничь, запутавшись в зелёной и густой листве. Тарквиний, появившись через минуту, измученно упал на землю, когда увидел, что я, наконец, перестал бежать. Так как наступал рассвет, нас уже могли хватиться в лагере, поэтому, немного передохнув, мы двинулись дальше.

Спустя сутки, мы оказались на горе, довольно крутой спуск с которой вел к небольшой речушке, чья поверхность была сплошь покрыта зеленой ряской. Где — то вдалеке лаяли собаки, поэтому решено было спускаться к воде, которая помогла бы нам скрыть запахи наших немытых тел.

Подгоняемые преследователями, мы очень торопились, прыгая по каменным скользким уступам. Мы практически уже спустились вниз, как случилась неприятность: поскользнувшись, Энквит неудачно упал и сломал правую ногу. Это был «exitus letalis».[10] «Ты покойник», — сказал я ему и собрался, было, уходить, как он вдруг начал умолять меня, чтобы я отнесся к нему милосердно. «Прошу… Прошу тебя… — всхлипывая говорил Тарквиний, — я не хочу умирать, не оставляй меня здесь…» Говорил всякие «пожалуйста», делал такие, знаешь, Уэйн, щенячьи глазки, смотревшие куда-то в небо…

Филипс замолчал и, откинувшись в кресле, глубоко вздохнул.

— Я до сих пор не могу понять, — Алан пожал плечами, — почему я стал возиться с ним. Одному мне было проще ускользнуть, и Тарквиний должен был это понимать, но… что— то меня остановило… Наломав толстых стеблей местной флоры, воспользовавшись лианами, я сделал что-то вроде лежака, по краям которого были привязаны незрелые плоды гигантской сливы, которые служили буйками, так как прекрасно держались на поверхности воды. Наложив на сломанную ногу Тарквиния швы, я затащил его на импровизированный плот и поплыл по реке, толкая его впереди себя.

Так мы дрейфовали на медленном течении до тех пор, пока впереди не показались каменные пороги. Причалив к берегу, я решил передохнуть, ибо чертовски устал. Начавшийся тропический ливень принёс с собой холодный фронт и мы, продрогнув до крайней степени, легли друг к дружке телами, пытаясь сохранить последнее тепло. Постепенно, когда дождь кончился, мы смогли уснуть.

Когда меня разбудили голоса, чья речь, изобилующая шипящими звуками, была явно местной, я машинально скатился к реке и занырнул под зелёный ковёр из ряски, а спустя пару минут оказался в плотных кустах какого — то водяного растения. Осторожно вынырнув, я наблюдал, как на берег вышел вооруженный человек, одетый в застиранный зелёный камуфляж. Обнаружив спящего Тарквиния, он что-то гаркнул на своём непонятном языке, после чего показался второй партизан, чуть пониже ростом, чем первый.

Я решил попытаться отбить Тарквиния, когда они начали пинать его и бить прикладами, стоя спиной к реке. Шум воды позволил мне незаметно подплыть к пологому берегу нашей стоянки. Взяв тяжелую корягу, я подкрался сзади к патрульным, склонившимся над Энквитом… Но внезапно из чащи показалось ещё двое партизан, которые в тот же миг наставили на меня дула своих автоматов…